Неприятель при поддержке авиации снова и снова бросался на мост. Стрелковый батальон старшего лейтенанта Петрова отбил все атаки. Поняв, что переправой ему не овладеть, враг перенес артилле­рийский огонь на Новоселицу.

Этот участок оборонял наш 144-й отдельный разведывательный ба­тальон. Я и мой заместитель капитан Иван Сосин понимали, что теперь противник попытается прорваться через наши боевые по­рядки.

Перед нами — карта. Государственная граница, от которой мы ни на шаг не отступили, проходила на юге по р. Пруту, севернее — по суше. Сосин показал «пятачок»:

— Вот тут надо ожидать,— его карандаш вывел стрелку.— По су­ше проще и танкам и пехоте. А нам трудней: за нашей спиной река. Если они переправу уничтожат, то сбросят нас в воду.

Заместитель рассуждал правильно: форсировать реку труднее, чем действовать на суше. Но та же река за нашей спиной может стать преградой для отступления, и наши бойцы будут обороняться до шты­ковой атаки. А русского штыка боятся все...

На «пятачок» послал политрука В. Шугаева. Его задача — поднять дух красноармейцев, укрепить их решимость стоять насмерть. А. И. Сосину приказал подтянуть танки к Кривым Коленам, не сом­неваясь в том, что комдив одобрит мою инициативу.

Так оно и вышло. Полковник А. Н. Червинский уже получил сведе­ния о том, что противник обстреливает наш правый берег. Комдив не отменил моего приказа, хотя напомнил, что 144-й батальон — осо­бый. Он состоял из танковой и мотострелковой рот, кавалерийско­го эскадрона и роты бронемашин с пушками. По тому времени это была ударная сила соединения. И, конечно, ее нужно было со­хранить.

Из штаба дивизии я возвращался с А. Курдюковым. Он, разумеет­ся, не знал сути нашего разговора с комдивом, однако вставил репли­ку очень кстати:

—   Я б на месте противника рванул по воде...

—  Почему?

—   А потому, что на войне все хитрят,— он махнул рукой в сторо­ну реки.— Меня ждут на «пятачке», а я бы через плес, где пошире да поглубже, где меня никто не ждет. И ударил бы! — Приподнимаясь в    седле,    обратился    ко   мне: — Товарищ   комбат,   разрешите   нам с Ивановым засесть у плеса...

Я дал Курдюкову свое согласие, а сам подумал, что враг вряд ли полезет в воду, да еще там, где глубоко и широко.

Это соображение поддержал замполит. Он только что вернулся из боевого охранения и сообщил, что напротив нашего «пятачка» про­тивник сосредотачивает танки.

Весь вечер вражеская артиллерия методически обрабатывала наш передний край, отрезанный рекой. И капитан Сосин уверенно повто­рял свой прогноз:

—  Ручаюсь, на рассвете дадут артналет, бомбанут, а потом бросят танки с пехотой. Нам нужно подтянуть...

Он недоговорил: в это время грохот дивизионной артиллерии за­глушил не только его голос, но и залпы пушек нашего батальона. Комдив А. Н. Червинский сдержал слово — организовал нам поддер­жку. Мне вспомнились его слова: «Учти, капитан, двенадцать дней войны, а вся линия обороны семнадцатого корпуса нигде, ни в одном месте не прорвана. И если это случится на участке нашей дивизии, да еще на месте обороны твоего батальона, подведешь не только себя — весь фронт. Понял?»

К десяти часам вечера артиллерийская дуэль закончилась, насту­пила тревожная тишина. Я перенес КП батальона ближе к опасному месту и, как только стемнело, переправился через Прут...

Этот участок границы, отрезанный рекой, основательно укрепили минами, проволокой, дотами и системой траншей еще пограничники. Здесь оборону держала мотострелковая рота лейтенанта П. Романенко. Недавно в районе Герцы, где враг пытался прорваться, она дей­ствовала смело, решительно и отбила все атаки. Я был уверен, что и теперь бойцы не  подведут.

Встретив меня, высокий белокурый лейтенант Романенко доложил, что артобстрел врага не принес большой беды.

—  Двое легко раненных и небольшие разрушения...

Идем по ходу сообщения. Его восстановили. В боевом охранении красноармейцы готовы отбить любую атаку. Здесь уже побывал по­литрук Шугаев. Смелый, энергичный, располагающий к себе людей, Василий Шугаев жил жизнью своих подчиненных, постоянно находился в подразделениях и не раз возглавлял самые опасные вылазки разведчиков.

Луна еще светила над рекой, когда я пришел к танкистам. Коман­дир роты лейтенант А. Тихонов проверял боевую готовность машин. Как всегда, он заверил меня, что враг «дальше Прута не пройдет!»

Казалось, все сделано. А твердой уверенности в том, что мы точно разгадали замысел противника, не было. Не хватало «языка». Диви­зионные разведчики вернулись с пустыми руками. Они проходили мимо моего КП и сообщили, что напротив «пятачка» земля гудит под ногами — идет активная подготовка к штурму границы.

Как ни странно, информация разведчиков еще больше смутила ме­ня. Уж больно демонстративно противник действовал. Мне невольно вспомнился А. Курдюков. Не прав ли он?

Оставив на КП начальника штаба, я быстро зашагал в сторону большого плеса. Густой туман, как дымовая завеса, прикрывал Прут. Восток готовился к встрече солнца. Не успел я взглянуть на часы, как впереди меня, на стыке двух батальонов, одна за другой разорва­лись гранаты.

Картина прояснилась не сразу. Но вот из речного тумана донеслись крики, стоны, ругань, всплески воды. И весь этот шум забила длин­ная очередь станкового пулемета. Он строчил с нашего берега. По четкому ритму можно было безошибочно определить, кто лежал за ним. Еще во время советско-финской кампании Николай Иванов в совершенстве овладел искусством снайпера-пулеметчика.

Противоположный берег поспешно огрызнулся пулеметным огнем. Но никто из наших не пострадал — пулеметчиков прикрывал тол­стый накат из бревен. В это время наша артиллерия обложила снаря­дами правый берег реки напротив плеса.

Да, Курдюков оказался прав. Противник пошел на хитрость. И шум танков и артподготовка против нашего «пятачка» — все это была лишь демонстрация. Маскируясь туманом, вражеский десант рассчитывал быстро преодолеть на надувных лодках плес и захватить на нашем берегу плацдарм... Правда, как потом стало известно, основной удар гитлеровцы планировали левее нашей дивизии, на участке соседней армии. Но и частный успех фашистское командова­ние, конечно, не преминуло бы использовать.

5 июля на рассвете в батальон приехал командир дивизии полков­ник Червинский. Он вошел в землянку и попросил меня плотнее за­крыть дверь:

—  Ятолько что из корпуса...

И по тому, как он сбавил голос, я почувствовал, что полковник привез тревожные вести.

—  Обстановка   чрезвычайно   усложнилась.   Севернее   и южнее нас прорвался противник. Будем отходить,— его рука легла мне на пле­чо.— Мы  свое дело  сделали:   врага  не  пропустили.  Теперь  нужно скрытно уйти отсюда. Твоя задача — прикрыть отход главных сил дивизии.

Он утвердил план действий батальона, пожелал успеха. Направля­ясь к выходу, улыбнулся:

— До скорой встречи в Каменец-Подольске...

Как только стемнело, первыми тронулись в путь тыловые части нашей 164-й дивизии. Затем штаб. За ним потянулись артиллерия и пехота. С позиций они снимались тихо, незаметно.

На всем участке дивизии, где раньше оборону держали три наших полка, теперь остались всего три роты и кавалерийские разъезды эскадрона старшего лейтенанта Коробко. Они довольно ловко и умело вводили противника в заблуждение относительно направления отхода главных сил дивизии.

Лишь утром 6 июля в 12 км от Прута мы увидели вражеские танки. Они ползли осторожно, присматриваясь к каждому кустику, холмику.

Батальон оседлал развилку дорог, где три шоссе, идущих из Чер­новцов, Новоселицы и Боян, сливались в одно — хотинское. По ка­кой бы дороге ни шел противник, ему не миновать нас.

Мы встретили его плотным огнем. Тогда гитлеровцы начали обхо­дить нас с флангов. Пришлось отвести подразделение на западную окраину Хотина и, учитывая тактику врага, по-иному организовать заслон на подступах к городу. Вскоре к нам прибыл начальник оперативного отделения дивизии капитан Матвеев и передал приказ комди­ва: «Любыми средствами прикрыть переправу до 23.00». Другими словами, мы должны были не допустить противника к Днестру, за­держать его продвижение на три часа.