Решивши, что им надо разбить и покорить своих соседей, немцы все в своей стране поставили на военную ногу. Они с ранних лет внушали своим детям, что немцы — лучший народ в мире, что все немецкое — хорошо, а не немецкое — скверно. Еще с детства многие из них обучались военному строю и приемам в своей школе. Вырастая, чуть не половина из них становилась добровольными шпионами. Немцы, как тараканы, расползались повсюду и везде вынюхивали, высматривали, подслушивали и доносили своему правительству.

Шпионство считалось у них почетным делом. Шпионили немецкие офицеры, шпионили купцы, приезжавшие в чужие страны, шпионили немецкие священники; от них не отставали и немецкие ученые. Не брезговал шпионством и сам их император — Вильгельм Второй, разъезжая с визитами по иностранным государствам. Мало того, не жалея денег, щедро отпускаемых правительством, немцы приезжали в соседние страны и под видом мирных поселенцев скупали земли (недалеко от границы), могущие понадобиться в случае войны.

На этих землях они открывали кирпичные заводы, разводили сады, устраивали обширные поместья…

Когда же в начале войны по этим местам пришлось наступать нашим войскам, то оказалось, что ямы и канавы на кирпичных заводах были для немцев чудесными, готовыми окопами; в садах были найдены готовые площадки для установки тяжелых орудий и для спуска аэропланов, а те стены сараев на немецких усадьбах, которые смотрели к нам в Россию, были каменные, аршинной толщины и с узенькими окнами-бойницами. Всякое новое изобретение немцы прежде всего старались приспособить для войны. Появлялись управляемые воздушные шары — германцы выдумывали «цеппелины», которые теперь бросают бомбы на беззащитных мирных жителей; появились аэропланы — немцы первые приспособили к ним пулеметы.Еще в мирное время немецкие летчики, будто бы “по ошибке”, залетали не раз за французскую границу. На самом деле это делалось, конечно, для того, чтобы приспособиться к будущим военным полетам.

Задумавши покорить весь свет, Германия вооружилась “до зубов”.

Ей мало было вооружиться лучше России и Франции, ей надо было превзойти еще и Англию, военный флот, который, как раньше, так и теперь, владычествует над всеми морями.

И Германия усиленно начала строить громадные броненосцы и подводные лодки. Вся Европа за эти 25 лет страдала от воинственных замыслов Германии, как страдает теперь от войны. Всем народам приходилось поспевать за Германией в военных приготовлениях, чтобы не быть разбитыми ею.

Вооружения шли за вооружениями, а налоги поэтому все росли да росли.

Германия перевооружала свою армию, и приходилось перевооружать свою нам; Германия увеличивала срок службы своих солдат и это же приходилось делать Франции. Германия строила новые броненосцы, и еще больше приходилось строить их Англии. Все государства чувствовали, что напрягаются из последних сил, все видели, что долго так продолжаться не может и что война неизбежна и, все же, как-то не верилось и не думалось всем, что эта великая битва народов настанет так скоро.

Одна только Германия, задумавшая эту войну и, как паук, оплетавшая соседей своей ядовитой паутиной, видела, что паутина готова и пора начинать.

Мы видели уже теперь, насколько эта беспримерная война была делом не случайным, видели мы, и зачем понадобилась она Германии, но вот вопрос: может быть, хоть началась она случайно? Может быть, сама Германия не знала, когда ей объявить войну, и это вышло помимо её воли? Нет, недаром началась эта война, не раньше и не позже, а именно теперь. Германия, которая так хорошо к ней приготовилась, выбрала и подходящее время для ее начала. Мы только что начали поправляться как следует после неудачной для нас японской войны. Оправлялись мы очень быстро. Прошло какие-нибудь 10 лет, и армия наша стала и лучше вооружена, и лучше обучена, чем прежде. Много разных улучшений стало и в самой стране. Немцы отлично видели, что повремени они с войной еще лет десяток, и им уже совсем не справиться с нами.

Если бы даже они подождали воевать хотя 6 лет, то к этому времени у нас было бы готово 4 новых патронных завода, и тогда уж им не удалось бы заставить нас отступить из Галиции из-за того, что у нас не хватило патронов и снарядов.

Мало того, — даже один год и то невыгодно было Германии пождать с войной. И вот почему: когда мы начали войну с Японией, то немцы, прикидывавшиеся тогда закадычными нашими друзьями, сказали: “Вот смотрите, теперь, когда вы воюете на одном конце, мы могли бы напасть на вас на другом. Но мы, как благородные люди, этого не сделаем. А вы, в благодарность за эту дружбу, окажите нам одну услугу: отдавайте нашим товарам предпочтение перед другими; берите с них меньше пошлины, чем с товаров других стран”. И вот, опасаясь нападения Германии с тыла, мы, скрепя сердце, согласились на эти требования и заключили с нею торговый договор на 10 лет. Когда же в 1914 году этот срок стал подходить к концу, то наши ученые высчитали, что за эти 10 лет мы переплатили нашим “добрым друзьям” — немцам по этому договору больше, чем стоила нам вся японская война.

Вновь такого договора мы бы с немцами теперь, конечно, уж не заключили, почему им и было выгодно начать войну с нами теперь же, чтобы силой заставить нас заключить с ними договор еще более для нас разорительный.Была причина у Германии поторопиться начинать войну и с Францией. Через один или два года Франция должна была увеличить срок действительной службы в войсках, что прибавило бы ей почти миллион солдат. И вот Германия стала дожидаться лишь предлога, искать какой-нибудь придирки для того, чтобы начать войну. А этого, конечно, ждать долго не пришлось. Летом 1914 года убили австрийского наследника. Австрийцы, которые давно точили зубы на маленькую, но мужественную Сербию, сказали, что это, будто бы, сделал какой-то серб, и объявили Сербии войну.

Австрия отлично знала, что мать славян — Великая Россия — не может бросить беззащитных сербов, если не хочет быть служанкой немцев, и, когда мы об этом прямо заявили, австрийцы уже готовы были уступить. Но за их спиной стояли немцы, и они сказали: “Никаких уступок. Мы будем воевать”.

Тогда все сразу поняли, что неизбежный час великого испытания настал.

Наши и французские дипломаты в Вене и в Париже еще пробовали уладить дело миром, но всем было ясно, что это безнадежно, и наши, и французские войска уже ехали к границам для защиты своей родины от немецкого нашествия.

Народ наш не умом, а сердцем понял, что решается его судьба; решается вопрос — быть нам или могучим народом, или вечными рабами немцев. -

По велению Царя Русь сразу отрезвела. Как вихрем смело все наши внутренние распри; в один день прекратились начавшиеся было перед войной забастовки (на которые тоже немало надеялись немцы). Эшелон за эшелоном уезжали на фронт сыновья народа, и живая стена защитников родины на границе с Германией все росла и росла.

Начиная войну, Вильгельм обещал своим солдатам, что через две недели они будут в Париже, а через полгода — в Москве. Но ошиблись в своих расчетах и дальновидные немцы. Не ожидали они, что великая Англия будет на нашей стороне, не думали, что у нас и во Франции весь народ, как один человек, встанет на защиту родной земли».

Боже мой, как всё это знакомо по историческим раскладам и приготовлениям рейха перед Второй мировой войной, по подготовке нападения на СССР, и как смешны на фоне этого незамысловатого текста все попытки Резуна и прочих антисоветчиков объяснить 22 июня 1941 года агрессивностью Советского Союза, Сталина и решением Гитлера упредить наше нападение на Германию. Читайте не книгу «Ледокол» предателя «Суворова», а хотя бы брошюру Жени Герасимова!

Союзники по Антанте тоже тщательно готовились к проведению совместных наступательных операций, согласно плану, принятому на совещании в Шантильи. Основную надежду англо-французское командование возлагало на операцию в долине реки Соммы, подготовка к которой шла беспрецедентно долго — фактически полгода. Это не исключало ведения боевых действий на других участках фронта и театрах военных действий. Продолжалась, в частности, бойня под Верденом. Бои летнего периода там прежде всего характерны применением огромной массы артиллерии при атаках даже незначительных опорных пунктов противника. В истории военного искусства это новшество поражает скорее своей бессмысленностью, чем боевой эффективностью: например, с 4 по 7 мая свежие германские дивизии атаковали по левому берегу Мааса все те же высоты Морт-Омм и № 304 при поддержке 100 тяжелых батарей. Но лавина сплошного испепеляющего огня позволила немцам овладеть лишь северной частью высот. Только к концу мая высоты Морт-Омм, № 304 и Кюльер были взяты, но стоило ли это десятков тысяч убитых с обеих сторон? На правом берегу Мааса немцы продолжили борьбу за форт Во, ставший центральным пунктом французской обороны, и только после трех месяцев кровопролитнейшего взаимоистребления 7 июня форт Во пал. И здесь тысячи и тысячи убитых, раненых, искалеченных солдат. Германцы в последнюю неделю штурма выпускали по противнику на ничтожно малом участке 150 000 снарядов в день. Такой град невозможно представить. К чести французов, они не отсиживались в обороне, а непрерывно контратаковали, и тоже с использованием огромной массы артиллерии.