— Да нет же, «кобры», — упрямо повторила она, понимая, что командир ее проверяет.

— А почему «Лавочкиных» не узнала?

— Они новые, потому и не узнала. Видела только на картинке.

— А где они сейчас?

— Идут вверху, сзади. Но их только два.

— Все правильно, остальные ушли с батей влево, к Яковлеву. Скоро линия фронта. Карушин отвалил вправо. Они с Васей Юрьевым пошли по «железке». Так что мы с тобой остались одни. Ясно?

— Понятно, товарищ командир, — ответила Наташа, и Дворников покачал головой, услышав, как она совсем по-детски шмыгнула носом.

Он презирал всякое хвастовство, но тут вдруг сказал, как отрезал:

— Не бойся, Наташка, со мной не пропадешь!

…От Ракитного Александр Карушин и Василий Юрьев прошли двадцать километров над железной дорогой и, перевалив на бреющем полете линию фронта, полетели на северо-запад уже над территорией, занятой противником. Они подобрали высоту, необходимую для обзора местности и для атаки с ходу, — сто метров.

Дорога проходила справа от летчиков. Как назло, составов на маленьких станциях и перегонах не встречалось: резервы фашисты старались перебрасывать ночью. Наконец у станции Краснополье, встретившей смельчаков мощным зенитным огнем, пилоты заметили длинный железнодорожный состав, как видно, с живой силой: он состоял сплошь из теплушек, возле которых толпились фашисты. Заметив «черную смерть», они бросились врассыпную, из дверей горохом посыпались фигуры в серо-зеленых мундирах.

Карушин, качнув крылом, с ходу бросил самолет в атаку. Юрьев мгновенно повторил его маневр — и вот два «ила» несутся на цель. Пущены реактивные снаряды, дробно бьют пушки и пулеметы.

При выходе из атаки летчики замечают, что несколько вагонов загорелось, солдаты в панике бегут в укрытия. Получилось неплохо. Надо бы повторить заход. Но Юрьев слышит в наушниках шлемофона недовольный голос Карушина:

— Нас послали на настоящее дело, а мы тут на телятниках тренируемся. Давай, Вася, еще пройдемся вдоль «железки», может быть, найдем что-нибудь посолиднее?

Вася согласен. Он понимает: «посолиднее» — это танки. Ведь недаром в контейнеры их «илов» загрузили по полному боекомплекту ПТАБ. Да и интересно знать, что за штука эти противотанковые бомбы в деле.

Юрьев видит, что справа по курсу на станцию Угроеды через линию фронта проходит короткая, десятикилометровая ветка: половина у немцев, половина у нас. Он хотел было доложить Карушину, но тот сам заметил ее:

— Ну-ка, Вася, свернем в тупичок. Что-то здесь не чисто.

И действительно, они, кажется, нашли «настоящее дело»: в перелеске стоял тщательно замаскированный бронепоезд. Как по команде, летчики сняли кнопки сброса противотанковых бомб с предохранителей. Надо было торопиться: из Краснополья немцы наверняка вызвали свои истребители.

Лишь одно смущало Карушина: ни одна зенитка не среагировала на пролет самолетов. На секунду заколебался: «Может, ложный?» Но тут же отбросил это предположение: просто фашисты затаились, надеются, что их не заметили.

Александр нажал кнопку передатчика:

— Василий, атака! Увеличь дистанцию! Сброс с первого захода!

— Понял! — коротко отозвался Юрьев и вслед за командиром выполнил крутой разворот, бросил самолет в пологое пике, ловя в прицел крайний бронированный вагон.

Бронепоезд внезапно ощетинился десятками трасс. От них не спасешься, не отвернешь. Они, кажется, бьют в самую душу. Но иного пути нет, только вперед!

Карушин чувствует, как самолет, попав в зону огня, содрогается всем корпусом от прямых попаданий снарядов эрликонов. До боли в пальцах нажата кнопка кассет ПТАБ. Еще мгновение… Оно кажется вечностью… Сброс! Теперь — подальше от губительного огня! К тому же неизвестно еще, что с самолетом. Летчик плавно двигает сектор газа вперед и слегка подбирает ручку управления на себя. Самолет послушно реагирует. Живуч, как дьявол!

Карушин идет на боевой разворот, осматривается: Юрьев уже вышел из зоны огня, сейчас он подстроится с внутренней стороны.

— Вася, жив, дружище?

— Жив! — разносится в эфире торжествующий тенорок друга.

— Жми скорее, сзади «мессеры».

Василий подходит вплотную к Александру, так что каждому отчетливо видны пробоины на самолете.

— Вот гады, никакого уважения к технике! — возмущается Юрьев.

Они смотрят вниз. Бронепоезд окутан густой пеленой дыма. Время от времени раздаются взрывы, огромные султаны огня с силой взлетают вверх.

Словно только сейчас осознав всю важность случившегося, Юрьев с серьезным видом говорит Карушину:

— Ну, командир, и натворили же мы с тобой дел! Александр принимает шутку:

— Готовь дырку для ордена, Вася! А где «мессеры»?

— Не видать что-то. Наверное, раздумали.

— Ну и черт с ними. Нам тоже некогда их ждать.

Под крылом сверкнула серебристая лента Сейма, Карушин запросил КП, и они зашли на посадку.

— Вася, смотри повнимательнее. Особенно закрылки. Возможно, перебиты тяги.

— Понял!

Александр бросил взгляд на стоянку, мельком отметил: машина бати в капонире, Дементьева тоже. Капонир Жоры Дворникова пуст…

А в это время Георгий Дворников, прижимая машину к земле, маскируясь в складках местности, пересек линию фронта между железнодорожными ветками, расходящимися на Белгород и Харьков. Отсюда до Борисовки всего пятнадцать километров — три минуты лету. Но на Борисовку он сразу не пойдет. Уклонится вправо, пройдет вдоль линии фронта и уж потом, за харьковской веткой близ ее пересечения с Ворсклой развернется и будет лететь, не упуская русла реки из виду, засечет на ней переправы: в последнее время противник возводит их с необычайной поспешностью, особенно понтонные.

Дворников нажал кнопку переговорного устройства, сказал спокойно:

— Наташа, перелетели линию фронта. Как у тебя?

— Нормально, товарищ командир. Прошли четыре «мессершмитта», но далеко, нас не заметили.

По голосу Георгий чувствовал, что она волнуется.

— Смотри лучше. — И подбодрил: — Да ты не бойся, Наташа! Они сами нас боятся, ведь не пустые летим.

Девушка ответила в тон командиру:

— Живы будем — не помрем!

— Ну вот и молодчина. Держись!

Слева, в километре от них, змеилась Ворскла. Через железнодорожный мост медленно тянулся длинный состав, и на его открытых платформах были хорошо видны серо-зеленые коробки танков. Дымчатые пунктиры эрликонов, изгибаясь по параболе, уже потянулись к самолету. «Заметили!» — с досадой подумал Георгий, прижимая свой «ил» к земле. Но и так идти было нельзя: не видно реки. Он прибавил обороты и, увеличив высоту, на повышенной скорости пошел вдоль левого берега. И вот две понтонные переправы, в пяти километрах одна от другой. Первая сразу за железнодорожным мостом, и возле нее скопилось десятка два крытых брезентом трехосных «биссингов» с пушками на прицепе. Вторая — в километре от Борисовки. По ней, тяжко переваливаясь, медленно ползли танки. Много танков.

Раздумывать некогда, а главное, незачем: ведь дальше за Борисовкой, почти до самой Томаровки переправ не видно. Фашисты же, заметив советский штурмовик, открыли по нему сильный заградительный огонь. Нужно действовать немедленно, пока зенитчики не отработали данные для прицельной стрельбы.

На самой окраине Борисовки Дворников дал полный газ, бросил самолет в пикирование, вгоняя в прицел центральный понтон с танком на нем.

Мысль работала четко: «Закрыть бронешторки кабины и радиатора. Так… Предохранительный колпак — долой! Вот она, кнопка пуска эрэсов… Еще чуть-чуть…»

Черные шапки разрывов густо замельтешили вокруг кабины: «Только бы успеть!» Понтон, словно вспухая, расползается в прицеле.

Огненные хвосты ракет, обгоняя самолет, устремляются к переправе. И тут же «ил» несколько раз кряду подбрасывает, резкий металлический скрежет, перекрывая гул мотора, бьет в уши. «Неужели конец!» Но нет, машина послушно выходит из пологого пикирования, вновь ввинчиваясь в боевой разворот. Георгий чувствует, как горячий пот заливает глаза. Зубы сжаты до боли, трудно дышать.