Это был доктор Теодор Кемп.

Макс укладывал свой саквояж в багажник машины, когда к нему неторопливой походкой подошел Морс.

— Ты, Макс, приехал сюда рано?

— Так я был буквально за углом, мой дорогой мальчик. Школа патологии Уильяма Данна. Знаешь?

— Как он умер?

— Кровь, возможно, свернулась до того, как он попал в воду.

— Ты не шутишь? Никогда раньше не слышал, чтобы ты заявлял с такой определенностью!

— Я это знаю, Морс. Извини. Это от выпитого.

— Но завтра будешь знать наверняка?

— «Ах, завтра, ах, завтра, завтра».[10]

— Значит, это не самоубийство?

— О нет, Морс. Это ты так решил.

— Категорически?

— Но ведь я всего-навсего патологоанатом.

— Сколько времени он пробыл в воде?

— Трудно сказать.

— Примерно?

— Восемь, семь, шесть, пять, четыре часа... Примерно, так ты сказал?

— Очень тебе признателен.

Макс подошел к передней дверце машины.

— Да, кстати, я разговаривал с доктором Суейном сегодня вечером. Он будет жаловаться на тебя начальнику полиции.

— Спокойной ночи, Макс.

— И тебе тоже, Морс.

Когда врач уехал, Морс с неожиданной злостью обрушился на своего злополучного сержанта:

— Льюис, ты сказал мне, что мистер Эдди, как его, черт побери, Стрэттон при совершенно подозрительных обстоятельствах пропал начиная с послеобеденного времени и что совсем наложивший в штаны Ашенден звонил тебе...

— Не говорил я этого! Ничего я не говорил!

— Тогда чего ты мне говорил?

— Я, значит, сказал, что Стрэттон отправился в самоволку. И еще сказал, что доктор Кемп так и не появился на вокзале, когда за ним прислали такси, чтобы отвезти в гостиницу.

— Во сколько это было?

— В три часа, сэр.

— Хм. Значит, если вдруг окажется, что на голове у него здоровая дырка... и если эту дырку ему сделали, а не он сам благоприобрел ее... скажем, семь часов назад... Говоришь, Льюис, доктор Кемп опять объявился в Оксфорде в три часа?

— В том-то и дело, что не объявился в Оксфорде, сэр.

Сколько света — желтого от фонарей вдоль берега реки, белого от вспышек фотоаппаратов, с которыми работают полицейские эксперты, синего от огней полицейских машин, все еще не уехавших с места происшествия. Но никакого просветления в голове у Морса. Можно было бы, конечно, часок-другой поболтаться здесь, прикидываясь, будто тебе все известно и что не приходится гадать, где и что ему или кому-нибудь другому следует искать. Или можно было бы поехать и участок и придумать несколько направлений расследования для сотрудников, которые по мере приближения рассвета будут выглядеть все более неумытыми, помятыми и неумелыми.

Но был еще одни вариант. Можно поехать в «Рэндольф» и разобраться с  этим вралем Ашенденом! Бар еще открыт, так ведь? По крайней мере, для проживающих в гостинице. Ну, конечно, ведь в пятизвездочном отеле бар никогда не закрывается? Разве не за это платишь? Да! Временами, как сегодня, случается, что удовольствие и долг самым приятным образом совпадают. Проинструктировав должным образом Льюиса не торчать здесь больше двух часов, Морс покинул Радость Пастора.

Через двадцать пять минут после отъезда Морса Льюис нашел первую серьезную улику: лист желтой бумаги с расписанием «Тура по историческим городам Англии», последняя строчка расписания на этот день решительно вычеркнута шариковой ручкой, и на листке теперь значилось: «7.10 — 8.00 вечера — ужин».

Стоянки машин по обе  стороны Сент-Джилса оказались практически пустыми, и Морс поставил «ягуар» у Сент-Джона. В «Чаптерс-бар»  он вошел в две минуты первого и увидел там с дюжину полуночников, не расстававшихся со своими стаканами и с удовольствием оставлявших автографы на счетах за выпитое. И Ашенден среди них.

— Инспектор! Можно пригласить вас?

После того как «немного солода» было с достаточной степенью точности расшифровано Мишель, барменшей в белой блузке и синей юбке, и материализовалось в  большую кружку «Гленливета», Морс присел за стол Ашендена.

— Говард и Ширли Браун, инспектор. А это Фил, Фил Олдрич.

Морс поздоровался со всеми за руку, одобрительно отметив про себя, что у Говарда Брауна твердое рукопожатие и сухая прохладная ладонь и такие же твердые и холодные глаза. Ашенден  пояснил, что повод для такого позднего застолья очень простой: Эдди Стрэттон. Он не появлялся с тех пор, как его сразу после обеда видели выходящим из гостиницы — видела миссис Роско (ну кто же еще?), а также, как было известно Морсу, его видел сам Льюис. Куда он подевался, не знал никто, всех это сильно тревожило, и больше всех, судя по ее виду, Ширли Браун: ради Бога, что может делать человек так поздно ночью? Ну и что такого, подумал Морс, может быть, он сосет «Гленливет» или лежит с миленькой девочкой под свежевыстиранной простынкой, и вообще он хочет сказать им, что еще слишком рано начинать сильно беспокоиться, — и тут подошел ночной портье и спросил главного инспектора Морса, не он ли главный инспектор Морс?

— Как, черт побери, ты, Льюис, узнал, что я здесь?

— Вы сказали, что дома не будете.

— Ну и что?..

— Я позвонил, никто не ответил.

— Но как?..

— Я же детектив, сэр.

— Чего тебе надо от меня?

Незадолго до полуночи в полицейский участок Сент-Олдейта позвонили, содержание звонка тут же передали на место происшествия в Радость Пастора: миссис Марион Кемп из Черуэлл-Лодж, 6, сообщила, что ее супруг, уехавший в Лондон рано утром, до сих пор не вернулся домой, чего раньше с ним не случалось, и что она начинает (давно уже начала) немного (не то слово) беспокоиться о нем. Она калека, нуждается в постоянном уходе, и муж каждый вечер ухаживает за ней. О его расписании на этот день она кое-что знает, но не все, она звонила в «Рэндольф» без четверти одиннадцать вечера и от руководителя тура узнала, что муж так и не появился там, чтобы выполнить взятые на себя обязательства, что само по себе совсем на него не похоже. Она весь вечер промаялась и вот теперь, когда ждать стало невмоготу, решила позвонить в полицию.

Вот что рассказал ему Льюис, придержав известие о своей исключительно важной находке, но согласившись заехать за Морсом через десять минут.

— Что-нибудь новенькое? Об Эдди? — нетерпеливо поинтересовался Фил Олдрич, когда нахмурившийся Морс вернулся в бар.

Морс покачал головой:

— Мы, сэр, в полиции получаем бездну новостей, бывает, хороших, но по большей части плохих, конечно. Но, к сожалению, ничего о мистере Стрэттоне. Но я бы не стал так тревожиться о нем...

(Последние слова он пробормотал себе под нос.)

Он не знал, сказать ли этим четверым о смерти доктора Кемпа или не стоит, ведь они все равно скоро будут знать. Однако решил, что у них и так голова идет кругом, и, залпом допив «Гленливет», встал и в задумчивости двинулся к выходу, размышляя еще кое о чем: не явилось бы сообщение о смерти — об убийстве Кемпа — слишком неожиданным для одного из троих, все еще остававшихся за столом в «Чаптерс-баре».

Времени развить эту очаровательную, но, по всей вероятности, бесплодную мысль у него не оказалось, потому что, пока он стоял на мостовой у входа в гостиницу, подъехало такси, из него с помощью шофера выкарабкался человек с бессмысленным выражением лица и, ничего не видя перед собой, направился к освещенному вестибюлю. Обычно Морс весьма терпимо относился к близким ему по духу любителям приложиться к рюмочке и даже порой  получал удовольствие от компании подвыпивших  людей, но вид этого типа, тупо уставившегося перед собой и непослушными руками пытавшегося извлечь бумажник из внутреннего кармана, а потом выудившего три банкноты по десять фунтов и подавшего их шоферу, наполнил даже Морса чувством легкой гадливости. Но, может быть, это было что-то вроде чувства облегчения, кто знает?