Два долгих года наблюдала за красивыми мордашками, тощенькими тельцами, шикарными нарядами. За два года мимо нее пронеслась добрая сотня скандалов, свадеб, счастливых встреч и расставаний, перспективных контрактов, погубленных карьер, сорванных съемок. Все это происходило в чужих жизнях, не имеющих к ней ни малейшего отношения. О, сколько бы она отдала за одну возможность прикоснуться к этой чужой жизни, войти в нее хотя бы на мгновение, чтобы испытать неведомые прежде чувства! Чтобы ощутить что-то такое, чего никогда прежде не ощущала. Увидеть во взглядах, обращенных на нее, не равнодушие, а интерес, жгучий, ничем не прикрытый, с ярко выраженной сексуальной подоплекой. Хоть на денек стать королевой — или одной из моделей, которые деловито морщат носики, глядя на часики, пьют зеленый новомодный белый чай без сахара, обсуждают показы, любовников, кастинги, контракты и новую тушь.

Но это невозможно. Пока еще никто не изобрел аппарат, позволяющий таким, как она, почувствовать себя звездами Вселенной. А вот шапку-невидимку, увы, изобрели до нее. Или с ее появлением? Ольга всегда чувствовала, что находится под этой шапкой, как под колпаком. По крайней мере, окружающие по отношению к ней вели себя именно так…

Она достала зеркальце, со вздохом осмотрела себя. Да уж, не красавица. И это мягко сказано. На бледном, словно пресный блин, лице красуется жуткий нос крючком, как у Бабы-яги. Длинный рот, напоминающий нитку; тянется до бесконечности. «Рот до ушей, хоть завязочки пришей». Этой детской злой дразнилкой Ольгу замучили еще в школе. Треугольный подбородок выдается вперед, как грудь капитана, которому только что присвоили звание майора. Вот только глаза не подкачали. Глаза — это все, что у нее есть. Единственная ценность. Глаза, да и, пожалуй, волосы. Глаза — черные с синеватым отливом, словно спелые сливы, — жили своей собственной жизнью. Ольга всякий раз недоумевала, глядя в зеркало, каким образом на ее бесцветном лице оказались глаза, достойные черкесских княгинь, воспетых Пушкиным. Она до сих пор не научилась считать их собственными. Ей все время казалось, что глаза случайно попали на этот пресный блин и скоро произойдет замена. Когда-нибудь она проснется, подойдет к зеркалу и увидит вместо этих роковых глаз, призванных сводить с ума, две бесцветные точки… Невыразительные точки под белесыми ресницами. Ольга невесело усмехнулась. Да уж, тогда будет полный порядок. Ничего выдающегося. Все на своем месте. Она украдкой полюбовалась на свои глаза, жгучие, словно кайенский перец, и с грустью подумала, что до сих пор не привыкла к ним, не научилась с ними управляться, пользоваться ими, если можно так сказать о собственных глазах. А ведь раньше существовала целая наука «стреляния» глазками. Ольга обожала смотреть старый фильм «Унесенные ветром», где Вивьен Ли проделывает такие чудные манипуляции, арканя всех мужчин направо и налево, всего лишь вовремя взмахивая ресницами и лукаво поглядывая на своих жертв.

Она честно пыталась повторить за Вивьен — Скарлетт ее действия, но добилась лишь того, что глаза стали косить.

— Кофе, — крикнул шеф в приоткрытую дверь, и Ольга машинально подскочила. Она всегда пугалась его зычного голоса, будто слышала его впервые. Боссу это явно нравилось. Он обожал пугать свою ассистентку, тихо подкрадывался к двери собственного кабинета и выглядывал из нее. Или набирал в легкие побольше воздуха и орал изо всех сил о свежесваренном кофе.

Она отложила зеркальце, направилась на кухню и нос к носу столкнулась с Галиной Ковальчук. Ольга замерла, как замирают в немом восторге перед скульптурами Родена и Микеланджело, великолепными картинами Ватто и Ренуара. Золотистые волосы Галины были собраны в красивый жгут, аккуратно уложены на затылке. Сама девушка брезгливо взирала на Светлову прозрачными голубыми глазищами, сияющими на фарфоровой коже. Черное длинное платье в обтяжку сидело на Ковальчук безупречно. Хотя на ней все сидело безупречно. А чего тут удивительного, с такой-то фигурой можно и в рубище одеться, никто не заметит…

— Вы уже вернулись из Франции? — вырвалось у Ольги.

Почему-то она не могла называть ведущую модель агентства на «ты», хотя они были примерно одного возраста. А возможно, Галина была даже немного младше Ольги. И все же Ольга помыслить не могла обратиться к этой богине на «ты».

Галина, аккуратно откусывая от яблока крепкими, ровными белыми зубами, с укоризной посмотрела на Ольгу.

— Нет, дорогуша, я еще там, во Франции, а здесь ты видишь мою голограмму, — пропела она приятным голосом и удалилась.

Ольга смотрела ей вслед, прижимала к себе баночку с кофе. Этот кофе принадлежал шефу, ему привозили напиток из Бразилии по специальному заказу. Поэтому банка стояла в столе у Ольги, шеф не доверял своему многочисленному персоналу. Ольга кофе не пила из-за слабого сердца, о чем коллектив был осведомлен. Такие коллективы всегда осведомлены обо всем, что творится в домах, организмах и головах коллег.

— Не бери в голову, — махнула рукой Линда, украдкой дожевывая пирожок с мясом, который Ольга приберегла для своего обеда. — Эта стерва не в духе. Наверное, Федя не успел удовлетворить ее. И как бедолага с ней справляется?

Ольга поморщилась. Пошлые намеки Линды, обожающей подъедать чужие обеды, ей изрядно надоели. Все знали о соперничестве Галины и Линды. Если бы последняя не была рабыней своего желудка, она стала бы ведущей моделью и получила бы перспективный контракт с французским агентством. Но, увы, Линда обожала поесть. У модели во рту всегда что-то было. Печенье, конфетка, глазированный сырок или вот, как сегодня, пирожок. Разумеется, это сказывалось на фигуре Линды. Конечно, она еще была стройна, как кипарис, и пользовалась большим спросом у заказчиков. Ее любили приглашать для съемок рекламы. Линда и сама Любила такие съемки. Особенно ее прельщали рекламные ролики, в которых она представляла продукты питания. Йогурты, печенье в шоколаде, пельмени и многое другое — все это оседало после съемок в желудке Линды.

Однако лишние четыре сантиметра на талии, которую сравнивали с талией Ковальчук, оставляли Линду на вечном втором месте, хотя лицо ее напоминало лик Мадонны, чем выгодно отличалось от пресыщенного и капризного лица Галины. Впрочем, наверное, в этом случае Ольгу можно было назвать пристрастной. И Галина, и Линда были красивы. Но Галина — классическая золотоволосая блондинка, а Линда — яркая готическая девушка с иссиня-черными волосами, такого же цвета глазами и обязательным черным лаком на длиннющих ногтях. Лицо Линды действительно выглядело словно срисованным с лика Мадонны. Не той, которая Луиза Чикконе, мускулистая, словно гренадер, а настоящей, церковной Мадонны. Ольга и сама не понимала, как так получалось, что порок и добродетель мирно сосуществовали в образе Линды. Возможно, именно эта удивительная противоречивость образа и придавала Линде такой шарм.

Модели соперничали по количеству показов и рекламных роликов, но в иностранных контрактах всегда фигурировала Галина. Злосчастные сантиметры оказывались роковыми. Зарубежные заказчики не хотели видеть лишние четыре сантиметра на теле Линды, поэтому предпочитали ей заклятую подругу. В Америке Линда была не менее известна, чем Ковальчук. Зачастую контракты с ней заключались по взаимной симпатии, по указанию заказчика, по дружескому или родственному участию. А с европейскими агентами такое, увы, не проходило. Европа четко придерживалась инструкций и безжалостно отсеивала Линду на кастингах, узнав о ее объемах.

Всякий раз, когда Галина улетала на показы или съемки за границу, Линда переживала, украдкой плакала и обязательно заедала свои страдания чем-нибудь вкусненьким. А, как правило, все вкусненькое — непременно калорийное, жирное или сладкое. Потом, конечно, Линда садилась на диету, уничтожала наеденные лишние килограммы, но от четырех сантиметров на талии ей избавиться никак не удавалось: такова была характерная особенность ее фигуры. В последние месяцы Линда, прослышавшая о громком международном скандале в области модельного бизнеса, гордо заявляла, что никому не удастся сделать из нее жертву анорексии и погубить, как известную несчастную модель, умершую прямо на показе от истощения. Однако ничего не менялось: европейские контракты для Линды оказывались недоступными, но все такими же желанными.