Разгорелся яростный воздушный бой, в котором семерка наших маневренных истребителей стремилась оттянуть немцев в глубь нашей территории ибо горючее уже было на исходе. Благодаря этой тактике бой стал отодвигаться от линии фронта, часть немецких самолетов отрывалась и уходила, видимо, израсходовав горючее и боеприпасы. Но зато враг ввел в действие еще четверку «мессершмиттов».

Однако семерка майора Зимина умело отбивала атаки и сама непрерывно наносила удары, сбив в течение 45 минут четыре «мессершмитта». В этом бою майор Зимин сбил два «юнкерса» и один «мессершмитт», лейтенант Волков — один «юнкерс» и один «мессершмитт», старший лейтенант Локтионов — один «юнкерс», старший политрук Опалев — один «мессершмитт» и старший лейтенант Едкин — тоже один Ме-109. Кроме того, было сбито еще [123] два немецких самолета. Врагу удалось подбить машину лейтенанта Безверхнего, героически сражавшегося, как и вся семерка. Летчики видели, как его самолет снизился и прополз по земле.

Судьба Безверхнего пока неизвестна».

В передовой статье фронтовой газеты «За Родину» давался разбор этого боя. «Семерка славных летчиков победила в бою своим изумительным мастерством, прекрасным знанием военного дела, — говорилось в материале. — Храбрость здесь была соединена с опытом. Участник этого боя майор Зимин сбил уже 11 самолетов врага, лейтенант Волков — 10, Локтионов — 7, Едкин — 5 и старший политрук Опалев — 4. Мужеством и умением, искусством и отвагой добыли наши летчики эти боевые успехи.

Они победили в тяжелом, неравном бою потому, что были слиты воедино волей и приказом командира... Несмотря на длительность боя и его сложность, командир все время осуществлял по радио четкое руководство всей группой... В этом подвиге нашли свое яркое выражение слова русского полководца Суворова, который говорил, что «воюют не числом, а умением».

Наши летчики заслуженно пользуются любовью и уважением народа. Этот всенародный почет и славу они заслужили своими замечательными делами. Но впереди еще много больших и тяжелых сражений, в которых потребуется и мужество, и умение, и доблесть.

Пусть замечательный подвиг участников этого боя послужит примером для всех летчиков нашего фронта, примером того, как надо драться с врагом, как надо выполнять боевой приказ».

Вот такой был у нас памятный бой. Я бы даже сказал — этапный, потому что ему предшествовали важные для полка события. И прежде чем я дополню это давнее сообщение кое-какими деталями, я должен вернуться к ним.

...Накануне мы получили вызов с переднего края. Противник бомбил наши войска, и, как только пришел вызов, наша шестерка, ведомая капитаном Лазаревым, незамедлительно вылетела на отражение налета. Дело было привычное, каждый из летчиков не раз выполнял такие задания, и потому у меня не было никаких оснований для волнений. Короче говоря, ничего чрезвычайного в этом вылете не было.

Неожиданным для меня было состояние летчиков после их возвращения. Они сбивчиво докладывали о ходе [124] и результатах боя, и я почувствовал, что пилоты чуточку не в себе. Логика в докладе ведущего отсутствовала, все были крайне возбуждены, и составить какое-то реальное представление о том, что произошло в воздухе, было невозможно. Я уловил только одно: на нашем участке появились особо подготовленные немецкие асы, летают они на модернизированных самолетах, с которыми драться на «Харрикейнах» невозможно, и только по счастливой случайности группа вернулась с задания без потерь. При этом возбуждение летчиков не проходило, каждый излагал ход боя в собственной интерпретации и тем отрицал выводы своих товарищей. От этого ситуация запутывалась еще больше.

Убедившись, что толку от разговора мало, я решил дать пилотам время остыть. Для этого следовало переключить их внимание, и было приказано всем идти в землянку и заниматься сравнительной аэродинамической характеристикой самолетов «Харрикейн», Як-1 и Ме-109, сделать оценки сильных и слабых сторон каждой машины и соответствующие выводы по тактике воздушного боя.

Прошло часа полтора. Страсти поутихли, и я снова вернулся к проведенному бою. Теперь уже все шестеро докладывали последовательно и логично. Картина постепенно прояснилась.

Судя по всему, на наше направление действительно прибыли свежие, хорошо подготовленные авиационные части врага. Не исключалось, что в них есть особо подготовленные группы асов, которые летают на Ме-109ф — машинах с форсированным двигателем. Действуют они большими группами, эшелонированными по высоте, имеют между собой надежную радиосвязь, поэтому сразу, в начале боя, определить их количество бывает невозможно, а когда бой уже завязался, фашисты быстро наращивают силы. Это обстоятельство, как я понял, в основном и вызвало такую острую нервную реакцию у летчиков.

Можно было отметить, что ничего принципиально нового, а тем более неясного в действиях противника не было. По-прежнему основными козырями гитлеровцев было численное превосходство, хорошее техническое оснащение самолетов и, конечно, продуманная тактика действий. А раз так, то этой их тактике надо противопоставить не менее продуманную свою.

Разбор этого боя и подготовленные общими усилиями выводы слушали все летчики полка. Я сказал и об их нервной утомленности — следствии двухмесячных тяжелых [125] боев. Нельзя было в связи с этим не отметить и «тень рецидива» в настроениях — ведь в первые дни, когда мы наслушались всяких не очень оптимистичных «пророчеств», настроение у людей, конечно, было слегка подавленным, потом победные бои заметно подняли их боевой дух, а теперь вот нервное напряжение и усталость дали себя знать.

И еще один вывод я сделал уже только для себя. Поначалу, понимая, какую роль играет личное участие командира в схватках с врагом, я много летал с летчиками обеих эскадрилий. Тогда мне вроде бы удалось — и неоднократно — показать, что при умелой организации боя можно побеждать и в невыгодных условиях. Потом летчики накопили опыт, поверили в свои силы, в полку появилось достаточное количество надежных ведущих, и мне уже не было нужды летать с каждой группой. Было ведь много и других важных забот: подготовка молодежи, заботы о материально-техническом обеспечении, анализ боев и обдумывание наиболее целесообразных тактических приемов. И вообще было законом, что командиру полка не следует летать, когда ему вздумается. Он должен участвовать в выполнении особо важных заданий, когда этого требует воздушная обстановка и когда поднимается большая часть полка. Я никогда не относился к этому требованию формально, но действительно, как мне показалось, летал ровно столько, сколько нужно было по обстановке. Но теперь я почувствовал, что своим личным примером обязан поддержать боевой дух летчиков.

— В следующий боевой вылет поведу группу сам, — закончил я.

После этих слов летчики сразу стали отговаривать меня лететь, поскольку это, мол, сейчас чрезвычайно опасно. Такого в полку раньше никогда не было, и я понял, что лететь мне сейчас нужно обязательно.

И вот буквально на следующий же день я повел группу к линии фронта, и там произошел бой, о котором было рассказано на страницах газет.

В 12 часов дня мы вылетели на прикрытие наземных сил. В те дни соединения фронта предприняли очередную попытку перерезать рамушевский коридор. Бомбардировочная авиация противника помогала своим войскам сдерживать наши наступающие части, и потому повсюду участились воздушные бои.

К линии фронта мы подходили семеркой. Я вел ударную группу — две пары, — а капитан Лазарев со своим [126] ведомым и лейтенантом Безверхним сзади и чуть выше осуществляли прикрытие. Все вопросы с Лазаревым мы проработали перед вылетом, поэтому, окажись над линией фронта вражеские бомбардировщики, я немедленно повел бы свою четверку в атаку, зная, что его группа надежно нас прикроет. Выла, правда, одна досадная деталь, о которой я мучительно размышлял в полете. Меня тревожило нечетное число летчиков в группе прикрытия, что противоречило нашему принципу вести бой парными боевыми порядками. Вообще-то мы взлетали двумя четверками, но тут же у напарника лейтенанта Безверхнего обнаружилась неисправность, и он вынужден был вернуться. По радио я передал команду Безверхнему тоже идти домой, но и он сам, и Лазарев попросили оставить всех в группе. Лазарев, возглавлявший прикрытие, был особенно настойчив, ссылаясь на то, что Безверхний — опытный истребитель и что им обоим уже случалось втроем вести бой именно таким составом и все, мол, было хорошо. Короче, изменив своему правилу, я согласился с летчиками, о чем после не раз жалел. Хотя... В группе ведь были опытные истребители, каждый из них имел на своем счету 4–5 сбитых вражеских самолетов, а у некоторых их число уже приближалось к десятку. Словом, мы в этой ситуации положились на опыт летчиков.