Лихобабин был более удачлив и сбил свою цель о первой очереди. «Рама» упала в районе Старой Руссы. Два немецких истребителя прозевали атаки наших летчиков и помочь своим корректировщикам ничем не смогли. Однако они, развернувшись, пошли на сближение с парой Едкина. Тот, имея некоторое превышение над «фоккерами», атаковал ведомого вражеской пары на встречном курсе.

Когда два самолета идут навстречу друг другу, их суммарная скорость очень велика. Лобовая атака — это испытание на выдержку. Чтобы избежать столкновения, кто-то должен отвернуть первым и, естественно, подставить себя. Сбить же машину в лоб — очень трудно. Положение для стрельбы невыгодное: очертания машины в прицеле минимальные. К тому же мотор — мощная масса металла, — расположенный в носовой части машины, надежно защищает летчика от поражения.

И все-таки Едкин сбил «фоккер» в лобовой атаке. Одной его снайперской очереди оказалось для этого достаточно. Это была замечательная победа.

* * *

13 марта (дата эта запомнилась по случайному стечению обстоятельств) в составе группы я вылетел на боевое задание. Оно было чрезвычайно ответственное: требовалось обеспечить действия одиночного самолета Пе-2, идущего на разведку и фотографирование переднего края противника. Это значило, что экипаж «Петлякова» должен был работать в очень строгом режиме: не маневрировать, выдерживать определенный курс и скорость, идти на сравнительно небольшой высоте. На такие задания любил отправляться мой друг Иван Завражнов. Понятно, что обезопасить разведчика от возможных атак вражеских истребителей могли только мы.

Вылетели мы шестеркой. Непосредственное сопровождение осуществляло звено Ивана Лихобабина. Я со своим ведомым старшиной Кудряшовым шел сзади и выше, прикрывая всю группу. К линии фронта мы подходили на довольно большой высоте — свыше пяти тысяч метров, и тем не менее при подходе к району Жукова были неожиданно атакованы четырьмя ФВ-190.

Они бросились на нас попарно со стороны солнца. Ведущего первой пары я заметил, когда он на большой [158] скорости уже заходил мне в хвост. Я приготовился к маневру и предупредил об этом Кудряшова. Зная, что «Фокке-Вульф-190» на пикировании набирает слишком большую скорость, я подпустил атакующего гитлеровца метров на сто — сто двадцать. Мне нужно было упредить его на какую-то секунду и сманеврировать чуть раньше, чем он нажмет на гашетку. В этом, конечно, был риск. Но я подумал, что, имея такую выгодную позицию, немец с дальней дистанции открывать огня не станет, а попытается подойти ближе, чтобы бить наверняка. И в тот момент, когда, по моим расчетам, он вот-вот мог дать очередь, я резко подбросил свой «як» вверх.

Расчет оказался верным. Гитлеровец на мой маневр среагировать не успел, и его трасса прошла под моим самолетом. Он не успел — не мог успеть! — погасить скорость и вместе со своим ведомым проскочил вперед.

Мгновенья — и ситуация полностью изменилась: если секундами раньше гитлеровец ловил меня в прицел, то теперь он сам был у меня в перекрестии. Я дал короткую очередь, ФВ-190 загорелся, перешел в отвесное пике и врезался в землю. Его ведомый переворотом ушел вниз.

Увидев столь неожиданный результат атаки нашей первой пары, два других «фоккера» уклонились от боя и с набором высоты ушли в сторону Старой Руссы. Звено капитана Лихобабина между тем полностью справилось со своей задачей: «пешка» отработала над передним краем противника без помех.

Когда же я вернулся на аэродром, то был немало удивлен, обнаружив в своем самолете две пробоины от пушечных снарядов ФВ-190. Все-таки немец открыл огонь несколько раньше, чем я рассчитывал, и зацепил меня. Большая часть снарядов прошла мимо: эту трассу я видел. Но и тех двух, попади они в жизненно важную часть самолета, вполне бы хватило: тут уж мне просто повезло.

Придя к такому заключению, я отправился в штаб заполнять полетный лист и, все еще мысленно возвращаясь к проведенному бою, машинально спросил у начальника штаба:

— Какое сегодня число?

— Тринадцатое марта, — ответил капитан А. Т. Гришин и добавил вдруг: — И сегодня вы сбили свой тринадцатый самолет.

«Любопытное совпадение», — подумал я. [159]

Поздно вечером, когда все дела на аэродроме были завершены, я подъехал к дому, в котором жил уже, наверное, с месяц. Впервые за все это время я взглянул вверх. На углу дома, на старой, еще довоенной табличке с облупившейся краской стояло число «13». Это было «чертово» везение.

В тот день я решил, что для меня «13» — счастливое число.

* * *

После ликвидации демянского плацдарма мне выпала возможность посмотреть на результаты действий наших наземных войск и авиации.

Я ехал по бывшему рамушевскому коридору в глубь бывшего плацдарма. Первое, что обращало на себя внимание, — мощные оборонительные рубежи и фортификационная система вдоль рамушевского коридора. Одновременно стало понятно, что в определении «коридор смерти», которое гитлеровцы дали этому участку фронта, не было никакой символики: вдоль него виднелись бесчисленные могилы с березовыми крестами. Позднее мне стало известно, что, обороняя плацдарм, гитлеровцы потеряли только убитыми 90 тысяч человек. А по обочинам дорог тянулись кладбища сгоревших автомашин, танков, пушек, тягачей. Тысячи воронок от авиабомб и снарядов. И еще особенно зловеще дополняла этот пейзаж мертвая природа: черные скелеты вековых деревьев, выгоревшая трава...

Осмотрел я, конечно, основной аэродром гитлеровцев — в Глебовщине. Хотя было известно, что на этом аэродроме мы уничтожили немало авиационной техники врага, но, когда увидел все это воочию, был удивлен. Горы искореженного и обгоревшего металла захламляли не только аэродром, но и все прилегающие к нему территории. По отдаленности куч металлолома можно было восстановить всю многомесячную историю наших ударов по Глебовщине. Сначала гитлеровцы убирали остатки разбитых и сгоревших самолетов подальше за пределы летного поля. Но потом оттаскивать было уже некуда, постепенно груды лома, накапливаясь, подступали к летному полю и, наконец, заполнили чуть не весь аэродром. Здесь было уничтожено несколько сотен самолетов, и среди них большую часть составляли транспортные Ю-52.

Бывший командующий 6-й воздушной армией генерал-полковник авиации Ф. П. Полынин впоследствии писал, [160] что от воздействия нашей авиации за время существования демянского плацдарма гитлеровцы потеряли 345 самолетов, 1131 автомашину, 807 артиллерийских орудий, 136 разных складов.

Почти год провоевал наш полк на этом участке. Большую часть этого времени — на устаревших «Харрикейнах». В воздушных боях наши истребители сбили 111 самолетов противника.

* * *

Нашим успехам на Северо-Западном фронте во многом способствовало то, что мы тщательно разбирали и анализировали каждый воздушный бой. И не только в масштабах эскадрилий, а со всем летным составом. Мел, доска, макеты самолетов — все это было в руках летчиков и командиров, которые делали сообщения о проведенной воздушной схватке. Все это помогало в наглядных формах изучать тактику воздушного боя. Несмотря на трудные фронтовые условия, мы пользовались любым случаем, особенно в те дни, когда погода была нелетная, для проведения теоретических занятий и конференций. В первую очередь ставили цель обсудить приемы борьбы с воздушным и наземным противником и обобщить боевой опыт. Мы уже довольно хорошо знали тактику вражеской авиации, ее сильные и слабые стороны, ясно виделись нам и наши собственные плюсы и минусы. Недооценка противника могла обойтись нам дорого, поэтому мы внимательно следили за его действиями, и каждый раз, отмечая появление новых приемов, настойчиво искали свои, более совершенные и неожиданные для врага тактические контрмеры. Это позволяло нам выстоять в неравных условиях боев на первом этапе войны и даже завоевывать временное превосходство в воздухе в отдельных районах и на отдельных направлениях.

Наши выводы и обобщения находили выход в научно-практических конференциях, где — например, в масштабе дивизии — уже шел обмен опытом между частями. После одной из таких конференций ко мне подошел корреспондент журнала «Вестник Воздушного Флота» и попросил написать статью о том, что было темой моего доклада на конференции. Статья называлась «Из опыта воздушных боев истребителей» и была опубликована в журнале в июле 1943 года. Все, о чем я размышлял на фронте, в краткой форме нашло отражение в том материале. Прежде всего я писал о боевых порядках. «Старый порядок [161] — полет «кучей» — в практике уже не применяется, — говорилось в статье. — При прикрытии поля боя наиболее целесообразным оказался боевой порядок, эшелонируемый по высоте на максимальное, в зависимости от метеорологических условий, превышение, которое, однако, должно сохранять хорошую зрительную связь между эшелонами. Потеря зрительной связи, как правило, приводит к тому, что один из эшелонов ведет бой, а другой даже не встречает противника. Надеяться только на радиосвязь нельзя, так как скоротечность изменения обстановки и места боя затрудняет быстрое нахождение эшелона, ведущего бой, и оказание ему помощи».