— Мне нравится твоя смелость, но в меру. Ты же не хочешь, чтобы я наведался в твой родной город, к твоей матушке? — говорит, склонившись к моему уху, а затем кусает его.

Может в его представлении это эротично, но в моем просто мерзко. Дёргаюсь от него, но больше не пытаюсь его ударить.

— Послушная девочка, — говорит с глумливой улыбкой, когда отпускает, а я не пытаюсь его ударить.

Мама…

Сердце сжимается в груди, бешено стучит в висках. Мамочка моя. Закрываю рукой лицо, отступаю подальше от этого жуткого человека. Сажусь на кушетку рядом с Артуром. Долго не могу успокоиться и прекратить лить слёзы. Затем прокручиваю в голове, раз за разом, картинку с раненой Тасей и с ужасом понимаю, что её мучили все эти пять месяцев с Нового года. Пока я сидела дома и ходила на пары — её морили голодом, держа за животное. Почему я так просто приняла слова Кая о том, что её пара по связыванию её не убьёт? Убить не убил, но за зверя держал и так ужасно измывался. Злюсь на него за это, поворачиваюсь, чтобы высказать всё, что думаю о нем, но смотря на его лицо, я не могу сказать и слова. Так выглядит боль и раскаянье — глаза пусты, как будто мертвец передо мной, руки сжаты в замок и опущены, он даже как будто повзрослел лет на десять. Даже мурашки по коже от всей гаммы его молчаливых переживаний.

— Неужели так сложно понять, что мы тоже люди? — шепчу, закрывая глаза.

Мне никто не отвечает, тем и лучше. Операция идёт несколько часов, так что меня начинает морить в сон. Отгоняю его как назойливую муху, и когда дверь в операционную открывается, слегка не успеваю за Артуром подойти к ней. Тасю везут на каталке вместе, она бледная, но судя по приборам, прикреплённым к её телу — живая. Её перевозят в соседнюю комнату, с надписью «реанимационная». Последним из операционной выходит врач в перепачканном кровью халате.

— Опять эта проблемная пациентка, — вздыхает он измучено.

— Опять? — вырывается у меня вопрос.

— Помнится в первый раз, когда она здесь появилась, на Новый год, в её животе тоже была наша пуля. Что весьма странно, поскольку по договору мы не имеем права убивать оборотней на их территории, — он выразительно смотрит то на Артура, то на Рада.

Рада? Почему он не ушёл? Не понимает, как здесь не уместен или меня стережёт? Не собираюсь я никуда от Таси уходить, уже хватило.

— Поменьше болтай, — требует Рад, подпирая стенку.

— Ты меня обманул, так что имею право говорить, что хочу, — язвительно отвечает ему Андрей и как-то не хорошо на меня смотрит.

— Как она? Будет жить? — наконец задаёт самый важный вопрос Артур.

— Раны я зашил, серьёзных повреждений нет, но кровопотеря очень большая. Мы не можем сделать переливание, потому что крови оборотня у нас нет, как ты помнишь, Артур. Можно конечно надеяться, что организм сам к этому приспособится, но я в этом сомневаюсь.

— Если нужна кровь оборотня, то бери мою! Перелей ей мою! — даже руку ему подставляю.

— Но ты же не…

Врач обрывается на полу слове, смотря на меня удивлённо.

— Давай, делай! Забери у меня столько, сколько ей нужно.

— Уверена? — переспрашивает он прищурившись.

— Хватит болтать, делай! — требую у него.

— Ну ладно, пошли, — открывает для меня дверь в реанимационную.

— Спасибо, — хватает меня за руку Артур, перед дверью.

— Потом поговорим, — обещаю ему.

***

Больничная кровать, лёгкий свет их ночника возле двери. Ритмично пищит какой-то прибор, считая её пульс. Голова кружится, слабость не даёт сконцентрироваться. Может просто уснуть? Но для чего? Мне снятся кошмары снова и снова. Он начинается одинаково, я снова в том багажнике и рядом Кристина, мёртвая, само собой. А я все пытаюсь её спасти, раз за разом, раз за разом…. Этот сон бесконечный, и заканчивается только тогда, когда падаю с кровати. Странно, что во сне я все ещё вижу обоими глазами. Возможно моя частичная слепота — это наказание за то, что с сестрой случилось. Слишком мелкое наказание, недостойное чужой жизни.

Так тихо, помимо приборов ничего не слышно. Праздник закончился? Всё здесь мнимое и не настоящее, что этот городок, что люди в нем. Странное дело получается, оборотни больные, охотники в основном тоже, а самые нормальные — люди? Но последний самый обычный человек пытался убить меня битой с вбитыми в неё гвоздями. У него даже почти получилось, оставил меня инвалидом на всю жизнь. И как после этого считать людей нормальными? Может, нет этих «нормальных» на самом деле? Может «нормальность» — это недостижимый эталон, а все люди, (оборотни всё же люди) просто скрывают свою гадкую сущность от остальных? Моя же паршивая душа столь отвратительна, что часть её проявилась наружу и заставляет людей умирать. Может поэтому никто не пытается меня спасать? Никто не ищет, никому не нужна….

Закрываю глаза, вздыхаю. Опять слишком жалею себя, нужно перестать.

Все что со мной происходит, я заслужила. Принимаю это, хотя часть внутреннего «я» хочет поспорить. Вот только лучше за мои ошибки буду страдать только я, чем другие.

Поворачиваю голову, мне нужно время, чтобы снова привыкнуть. Аппарат искусственного дыхания убрали от Таси почти сразу после того, как подключили эту странную машину для переливания моей крови. Уже несколько часов лежу на соседней койке с иглой в руке. Появилась сильная слабость и головокружение. Мне почему-то казалось, что донорство крови быстрый процесс.

За занавесками уже день, раннее утро. Время течёт слишком долго, или это просто я так сильно жду, когда Тася проснётся?

Утренний обход и как обычно приходит этот врач — Андрей. Кажется, он и живёт в этой больнице. Он у них, и правда, один единственный врач на весь городок? Да нет, не может быть. Так чего же торчит здесь после ночной смены? Хмуро смотрю на него, вот только пусть попробует руки распустить, и я ему… Ничего не сделаю, слабость в теле слишком сильная.

— Ты ещё здесь? — удивлённо говорит он, заметив меня.

— А где я, по твоему мнению, должна быть? Сам же к этой машине подключил! — хочу накричать на него, но язык плохо слушается, так что просто злобно шепчу.

— Подключена? — спрашивает с непонятной интонацией, а, затем, не дожидаясь ответа, быстро подходит к машине и клацает по сенсорному экрану на ней.

С каждым кликом его глуповатое лицо мрачнеет, а затем он убирает иглу из моей руки. Прикладывает вату, но я отмахиваюсь.

— Встать сможешь? Медсестра должна была тебя отключить ещё ночью, у тебя сильная кровопотеря, — он тянет ко мне руки, снова и снова.

Мысль что он просто издевается и забрал у меня так много крови специально, чтобы воспользоваться моей слабостью, пугает. Настолько, что хочу сама подняться и уйти, но останавливаю себя ради Таси. Нельзя её бросать здесь, мне ли не знать, что это за врач, и каково это — быть волчицей среди охотников. Лицемерно звучит, ибо какая из меня волчица, Тася явно пережила кромешный ад в том жутком подвале. Да вообще, ей сильнее досталось… из-за меня.

— Я останусь, проверь как она, — указываю ему, потирая онемевшую руку.

— Это моя работа, — с ноткой самодовольства говорит он и отходит к волчице.

Читает что-то, пульс проверяет, смотрит на приборы, проверяет показатели в медицинской карте и так раз за разом, пока со странным выражением лица поворачивается ко мне.

— Что ты с ней сделала? — говорит таким голосом, что становится не по себе.

— Что? Что с ней?

— Её показатели почти в норме, а так после сложных операций не бывает. Особенно у оборотней после наших особых пуль. Если не умирают сразу, то ещё несколько месяцев не могут прийти в норму.

— Я не понимаю, о чем ты…

Врач резко хватает меня за руку, чтобы подтащить к волчице, но не учитывает то, что я не могу стоять на ногах, так что падаю на пол.

— В котором часу я поставил тебя на перелив крови? — резко меняет тему, не сводя с меня глаз.

Пугает, его близость и то, что он знает, как мне плохо, что я беззащитна. Один раз почувствовав силу привыкаешь к ней, как к наркотику. Потеряв её, так страшно снова чувствовать себя беззащитной. Так страшно быть слабой.