Пожилой толстенький корчмарь только примирительно улыбался, но в глазах его был страх. О Кишкодерах в округе говорили много и часто. Уже полгода шайка пришлых алманских бандитов терроризировала окрестности Немчинова, грабя купцов и зажиточных крестьян, а вот теперь они пожаловали в его заведение. Шесть крепких разбойного вида мужиков в коже и кольчугах и с ними две срамные девки, одетые по-мужски, в клепаную кожу и бархат, и при оружии. Явились с закатом, выгнали всех местных из корчмы, сдвинули вместе несколько столов, уставили их бутылками и блюдами, зажгли все найденные в корчме свечи и мазницы, забили на подворье лучшего поросенка, отобрали у корчмаря ключи от погреба, а дочек… Одна сейчас в зале, стоит подле их главаря, бледная, лица на ней нет. А вторую уже четвертый раз за вечер потащили наверх, в ночлежные комнаты…

- Печенку тащи! – рыкнул бандит, появившийся перед корчмарем будто из-под земли, приставил к горлу старика длинный кинжал. – Не то…

- Да, господин, - пролепетал корчмарь. – Сейчас, господин.

Одна из девок шваркнула пустой кружкой об пол, затянула песню на своем тарабарском языке, прочие подхватили. Хор пьяных жестоких голосов заставил корчмаря покрыться ледяным потом. Ухватив с таганца огромную сковороду с шипящими в жире кусками свиной печени, старик собрался было нести ее к столу, и тут…

Дверь корчмы распахнулась, впустив внутрь холодный зимний воздух и клубы снега. Мужчина в длинном плаще на мгновение замер в нерешительности на пороге, потом все же вошел.

- Мир вам, люди добрые! – сказал он.

Пение прекратилось. А потом рыжая лахудра, затянувшая песню, пьяно заржала и воскликнула:

- Э, еще мальчик! Хочу этого мальчика!

- Не вовремя вы, милостивый государь, ой не вовремя! – шепнул корчмарь, проходя мимо гостя к столу.

- Ты кто такой? – спросил главарь ватаги, чернобородый верзила в соболиной шапке с пером.

- Хендрик фон Эшер из Глаббенберга, - ответил незнакомец, как бы невзначай распахнув плащ. Наемники переглянулись: под плащом у гостя оказался отличный кольчужный доспех, усиленный чеканными пластинами, а на наборном рыцарском поясе висели длинный прямой меч и клевец с серебряными накладками на черене. Такое снаряжение стоило целое состояние.

- Рыцарь? – Главарь поднял бровь. – Надоть, рыцарь пожаловал!

- Хочу рыцаря! – взвизгнула рыжая, сползла с колен осоловевшего от сивухи наемника и развязно, раскачивая затянутой в кожаные лосины задницей, подошла к гостю. Заглянула в глаза, провела жирными от поросятины пальцами по щеке, потом по бедру, понюхала волосы рыцаря и снова заржала. – Пахнет чистыми простынками, хорошим вином и золотом! Поделишься золотыми, сладкий?

- Увы, у меня нет золота, дамзель, - спокойно ответил гость.

- Эй, Никас! – крикнул один из наемников, толкнув осоловевшего приятеля в плечо. – Сейчас этот малый будет причащать нашу Кристину самым правильным причастием, а ты будешь смотреть!

Наемники пьяно захохотали. На лице гостя улыбки не было. Главарь ватаги тоже не смеялся.

- Я погляжу, весело тут у вас, - сказал фон Эшер.

В этот момент на лестнице показался шестой наемник. Правой рукой он на ходу затягивал шнурки на штанах, левой толкал перед собой растрепанную дочку корчмаря. Девушка двигалась будто зомби.

- Мы всегда так веселимся, - сказал главарь, сбросив ноги в ботфортах со стула. – Мы не знаем страха. Мы не боимся ни боли, ни смерти, ни королей, ни магов. И не любим тех, кто нам мешает. Мы – Кишкодеры, лучшая ватага в Алмане и прочих землях! И ты нас совсем некстати побеспокоил. Придется тебе заплатить за беспокойство, воин. Скажем, десять золотых.

- Я же сказал, у меня нет денег, - ответил фон Эшер.

- А кто про деньги говорит? Доспех сымай, меч свой гони. Они получше монеток будут.

- Ну, это вряд ли, - фон Эшер спокойно скинул плащ с плеч, вытянул правой рукой меч из ножен и одновременно левой выхватил из перевязи клевец. – Просто так не отдам. Придется платить, почтеннейшие. Или разойтись миром, что я вам настоятельно советую сделать.

Тут уж главарь начал хохотать. Во весь голос, запрокидывая голову и широко распялив рот и показывая свету свои черные зубы. А потом вдруг замолчал, сверкнул глазами и сказал:

- Дух из него вон!

- Бей!!!!

Они метнулись на врага быстро и дружно – так, как всегда нападали Кишкодеры. Все вместе на одного, на ходу обнажая клинки и злобно вопя. Но на этот раз жертва не испугалась. Не упала на колени, не стала умолять о пощаде. В дымном полумраке корчмы искристо сверкнула сталь – и ближайший наемник отлетел к стене, хрипя и зажимая пальцами рассеченное горло. Увернувшись сразу от четырех клинков, фон Эшер молниеносно вбил пробойник клевца прямо в лоб рыжеволосой стерве, с хрустом выдернул оружие, ударом ноги сбил набегавшего врага на пол и достал его колющим ударом, одновременно отбив клевцом нацеленный ему в голову клинок. Вторая девка в ужасе завопила, отшатнулась от рыцаря. Фон Эшер ударил ей головкой клевца прямо по зубам, оборвав вопль, развернулся на каблуках, и наемница повалилась на пол, опрокидывая табуреты. Кровь из ее разрубленной шеи окатила корчмаря, заставив того сложиться в приступе рвоты. Четвертый наемник почти достал врага острием своего кацбалгера, но пробить кованый лучшим кузнецом в Глаббенберге кольчатый панцирь было совсем непросто, а второго удара Кишкодер нанести не успел: меч фон Эшера, обрушившись на его голову, развалил ее пополам, забрызгав мозгом и кровью каминную полку. Пятого фон Эшер свалил ударом эфеса в лицо, сломав кости, а шестой, получив удар клевцом над ключицей, умер, даже не успев понять, что с ним случилось. Расчистив пространство, рыцарь оказался лицом к лицу с главарем и последним из Кишкодеров, который не придумал лучшего способа защититься, чем закрыться дочерью трактирщика.

И главарь, вскинув арбалет, выстрелил в фон Эшера.

Если бы бывший сержант императорской армии и дезертир Перрен Миско мог бы осмыслить события той кровавой ночи, он наверняка бы долго удивлялся двум странным вещам. Во-первых его выстрел почему-то не убил жертву наповал. Самострел у сержанта Миско был заказной, работы мастера Шейнса: кованый стальной болт в фунт весом, пущенный из него, пробивал за сто шагов златоградскую гвардейскую кирасу на ура – не раз и не два выходила оказия в этом убедиться. А кольчуга проклятого рыцаря, положившего в полминуты всю его ватагу, выдержала, враг всего лишь остановился и упал на колени. Взревев от радости, Миско отшвырнул самострел, выхватил из-за пояса широкий тесак, которым прикончил не одну сотню божьих созданий, и рванулся к рыцарю, чтобы добить – и тут внезапно почувствовал резкую боль в животе. Посмотрев вниз, Миско с изумлением обнаружил, что меч фон Эшера чуть ли не до половины вонзился в его тело. И тут пришло время для Миско удивиться второй странной вещи – оказывается, существует такая боль, терпеть которую он не в состоянии

- Вот и все, - сказал рыцарь и повернул меч в ране, а потом ногой сбросил с клинка дергающегося и вопящего от боли главаря Кишкодеров, будто кусок мяса с вертела.

Последний бандит, бледный и обливающийся потом, прижимал к себе девчонку, приставив кинжал к ее горлу. Фон Эшер шагнул к нему и открыл было рот, чтобы приказать отпустить девушку, но тут раздался громкий хряск, изо рта наемника хлынула кровь, и он мешком повалился на пол. Фон Эшер увидел корчмаря – старик держал в руках окровавленный секач.

Фон Эшер хотел поблагодарить старика, но тут почувствовал, что больше не может стоять на ногах. Огоньки свечей померкли, пол ушел из-под ног, наступила тишина. И крики корчмаря «Убили! Все-таки убили, паскуды!» фон Эшер слышать он уже не мог. Он вообще ничего не мог слышать. Потому что умер.

***

- Ты принял решение?

- Да. Я позволил судьбе решить все до срока, не спас, не защитил. Дайте мне шанс все исправить. Или накажите меня.