Меня зовут Ира и мне двадцать.

Мои ровесники, с которыми мы вместе в детский сад ходили, праздновали свой юбилей так, что потом еще неделю отходили от таких празднеств при помощи чудес медицины. Ну а чем еще заниматься, когда жизнь с рождения в кармане? Мы проживали на Барвихе, детки были соответствующие. Мне в шестнадцать предложили выбор: или я расту и развиваюсь как нормальная самодостаточная личность, или ко мне относятся как к кукле и ведут себя соответствующее.

Я выбрала личность, потому как кукла предусматривала, что меня выдадут замуж, за кого будет удобнее, а до той поры будет ежемесячное содержание в размере надцати тысяч рублей.

А вот к личности прилагался ВУЗ на выбор, специальность какую захочу, но желательно международные отношения или связи с общественностью, никакого содержания, кроме минимально необходимого, но до начала учебы я могла подработать курьером в фирме одного из родителей на выбор.

Кроме того, личность предусматривала возможность посещать любые курсы на мой вкус, главное, чтобы родители были не против. Так, я посетила бесчисленное количество кулинарных курсов от самых азов до молекулярной кухни; интереса ради сходила на много разных курсов изучения языков; целую кучу танцевальных направлений попробовала; сотни мастер-классов, от вязания до столярного мастерства (как вчера было помню: «Мебель без единого гвоздя — справится даже ребенок»). И, конечно, косметология. Мое увлечение косметикой и уходом за собой с каждым годом только крепло и в результате я посетила не меньше двадцати разных курсов, от ухода за собой, до «вылечи прыщ в условиях крайнего севера».

Я пошла на встречу маме и выбрала связи с общественностью. Три дня назад ВУЗ издал приказ о том, что я теперь студентка третьего курса и это была первая хорошая новость за последнее время.

В прошлом году родители скоропостижно развелись и отец тут же укатил в Европу налаживать деловые связи. Мама осталась в России, но видеться мы почти перестали. У меня сложилось мнение, что она чувствует вину, но я не знала, как к ней поступиться. Даже напросилась к нашему профессору по психологии на цикл лекций по взаимоотношениям в семье, но этот цикл будет в следующем семестре.

А пока что я сидела в кофейне, кушала малиновый тарт, который сегодня подрабатывал тортом и напряженно размышляла. С друзьями провал — ровесники бесят, а те, кто не бесят учатся на других континентах. Родителей рядом нет. Любви большой тоже не случилось. Даже любимый кот умер от старости пару лет назад. Праздновать было решительно не с кем, а вроде как следует.

Из зеркала, установленного за полками барной стойки на меня глянули идеально накрашенные глаза, расположенные на таком же идеально затонированном лице.

Лет в шестнадцать, когда подростковые прыщи пошли на спад, а экологические только начинались, я поняла, что качественный уход за собой поможет мне избавиться львиной доли проблемы и я начала лихорадочно молотить интернет в поисках ценных знаний. Потом мама показала мне как деликатно маскировать недостатки кожи и я, неожиданно для себя, стала главной красавицей класса, первой избавившись от ненавистных проблем. К одноклассникам я особых симпатий никогда не испытывала, а уж когда они меня попытались втянуть в свои извращенные и дикие для меня развлечения и вовсе предпочла держаться от них как можно дальше.

К восемнадцати у меня появился личный косметолог с медицинским образованием, и жизнь моей кожи стала совсем безоблачной.

Но в свой день рождения я оказалась в гордом одиночестве в кофейне, с невкусным малиновым тартом и гадким кофе.

Расплатившись, я вышла на улицу, где меня поджидал солнечный летний день. Птички пели, идиоты за рулем гоняли, я беззаботно шла вперед.

На пешеходном переходе дождалась своего зеленого, осмотрелась и зашагала по пустому переходу через пустой проулок.

Свист тормозов и звук удара — все, что я запомнила. Я не видела машину, которая меня сбила. Я видела только зеленый огромный тополь, с облетающим с него пухом.

***

Очнулась я рывком и сразу села. Вокруг была темнота. Непроглядная, но будто светящаяся. То есть я видела ее вокруг себя, не чувствовала себя ослепшей, но определить есть ли подо мной что-то твердое или я просто парю в этой темноте не получалось.

— И что мне с тобой делать? — Прошелестело со всех сторон одновременно.

Я молчала, пытаясь осознать, что происходит — сердце не билось в горле, во рту не пересохло, ладони не вспотели, а должны были — ситуация-то нервная.

— Ладно, отправишься дальше. Там как раз очень нужны такие как ты. — Хмыкнул голос, и я провалилась в уже настоящую непроницаемую темноту.

В следующий раз проснулась я от вони. Дикой и непереносимой вони грязного тела.

В комнатке размером максимум двенадцать квадратов стояло два мужчины. Один в серой от грязи заляпанной хламиде, которая, по всей видимости, некогда была белой мантией, а второй в неопределенного цвета жилетке, таких же свободных брюках и при здоровенном охотничьем ноже.

— На улице нашел ее, ни жива, ни мертва. Сам не знаю, как она теперь. — Вздохнул, второй.

— Ну ваша девочка живая. Здорова физически, ментально тоже проблем не нашел. Светлого дня. — Обладатель хламиды ушел, в комнате стало чуть полегче дышать.

Я, не двигаясь, вылупилась на оставшегося мужчину.

— Бедная Литточка, как же ты теперь без семьи? Даже я уезжаю, итак обоз на два дня задержал. — Продолжал сокрушаться мужик.

Лично я была готова заплатить ему, лишь бы он вышел из тесной и душной комнаты. Запах просто резал глаза.

— Гевген! Ну ты идешь?! Не помрет твоя сиротка за полгода! — Послышался вопль с улицы.

— Я справлюсь Гевген, идите. — Прошептала я. Глаза начинало резать.

Мужик в последний раз тяжко вздохнул и, грузно развернувшись, вышел, бросив на меня последний непонятный взгляд.

Я выждала несколько минут, и вдохнула полной грудью. Зря! Мое тело тоже воняло, да еще как! Тело, кстати, было совсем не мое, так что я вымелась из кровати. В комнатке зеркала не нашлось, и я рискнула выйти. Честно говоря, я была готова на все, лишь бы воздух не такой затхлый.

Во всем доме была духота. Деревянный двухэтажный дом. Не грязный, скорее пыльный, но затхлый и душный. На втором этаже было еще две комнаты и лестница, видимо, на чердак. На первом этаже была просторная кухня, умывальник, кокетливо отгороженный тряпочкой, спуск в подпол и небольшая гостиная. Все было очень миленьким и пыльным. В умывальнике нашлась отполированная пластина, которая была квалифицирована мною как исполняющая обязанности зеркала.

О том, где я, почему тело другое, почему меня назвали «Литточкой» и почему так люто воняет немытым телом, в частности, от меня, я старалась не думать. Пока была задача выяснить чуть более насущные вещи.

Внешность, отраженная в пластине, принадлежала мне в шестнадцать. Честное слово, лицо один в один, прыщей только больше (кто б сомневался, если мыться раз в столетие). От вида прыщавой физиомордии меня передернуло. А вот тело — пухлое, стремящееся к ожирению, лелеянное и не знавшее физической нагрузки сильнее, чем вилку ко рту нести, меня расстроило.

Я натянула на себя обратно грязную тряпку, которой надлежало прикрывать наготу, и проследовала к лавке у стола. Вопрос что происходит перешел в разряд насущных.

На столе, в пыли и заброшенности, нашлась бумажка. Больше привычного А4, грубая, рыхлая и желтая, на которой была картинка. Двое — мужчина и женщина, а между ними я нынешняя. Прочесть размашистый неравномерный почерк не получилось — буквы оказались не знакомыми. На фотографии, видимо, была я и мои родители.

Тема местонахождения интересовала теперь больше всего, но я почувствовала сильную головную боль и осторожно опустилась на лавку спиной и тут же провалилась в беспамятство.