Такой силой стали религиозное крестьянское восстание и крестьянская антифеодальная война.

Чешский король Вацлав IV (1361–1419) был королем необычным даже для своего времени, богатого разновидностями царственных особ.

С виду это высокий, мускулистый, широкоплечий богатырь с длинноносым лицом. Густая борода в завитках поднималась до самых глаз, постоянно воспаленных от чрезмерных возлияний.

Отец Вацлава, Карл IV Люксембургский, король чешский и император Священной Римской империи[17] долго не мог дождаться наследника. Когда в 1361 году родился у него (первенец, император стал готовить сына сызмалу к управлению народами и царствами. Горя родительским нетерпением, Карл возложил чешскую корону на голову двухлетнего ребенка.

Император не щадил сил, чтобы сделать своего любимца популярным не только в своей родовой Чехии, но и в немецких землях, стараясь исподволь подготовить избрание Вацлава императором Священной Римской империи. Много лет кряду мальчик колесил между Рейном и Одером, сопровождая отца в его бесконечных разъездах по империи.

У Карла родился и второй сын, Сигизмунд, который был на семь лет моложе Вацлава. Но пристрастный отец всю привязанность и внимание отдал старшему, любимцу, оставив младшего на попечение матери и придворных.

Карл постоянно внушал Вацлаву свою идею, как светский правитель может спокойно процарствовать, приумножить свои владения и уверенно отражать покушения внешних врагов и собственных феодалов, — для этого необходимо тесное содружество с церковью, щедрость в отношении нее всегда и во всем.

Карл умер в 1378 году, когда Вацлаву исполнилось семнадцать лет. Еще при жизни он добился от курфюрстов избрания Вацлава своим преемником на троне империи.

Но как хорошо ни был подготовлен молодой Люксембург отцом к занятию трона, дела его в Чешском королевстве и в Германской империи скоро пошли вкривь и вкось.

Прежде всего Вацлаву трудно стало следовать отцовским заветам дружбы с католической церковью. Насущные интересы королевской власти требовали от него отпора все возрастающей алчности Рима.

Еще в начале XIV века французский король Филипп IV лишил Римскую курию всех ее доходов от богатой Франции. Филипп усадил во французском городе Авиньоне «своего» папу, благодаря чему церковные доходы перестали уплывать из Франции за границу. Это было выгодно прежде всего самому французскому королю.

Но римские папы, лишенные с тех пор французских доходов, старались возместить чувствительную потерю усиленным выкачиванием денег из немецких земель и главным образом из богатого Чешского королевства.

На протяжении всего XIV века Чешское королевство переобременяли всевозможные, все растущие церковные налоги и тяготы.

Чешские деньги текли ширящимся потоком из страны в сундуки Римской курии. Жестокая финансовая эксплуатация приводила к растущей в стране дороговизне, обнищанию не только крестьянских масс, но и ремесленников городов, мелкого дворянства.

Финансовые махинации Римской курии причиняли прямой вред самым непосредственным интересам чешской королевской власти. Вацлав был достаточно проницателен, чтобы разобраться в причине постоянной скудности королевской казны. Он стал принимать меры к ограждению Чехии от непомерной алчности «святого престола».

Такие действия противоречили традициям императора Карла. В них лежал корень дальнейших ссор и столкновений Вацлава с Римской курией. Но поводы для споров короля с церковниками бывали самые различные, а порою даже и весьма забавные.

В самом начале царствования Вацлава, летом 1381 года во Вроцлаве (по-чешски Братиславе), столице Силезии, бывшей тогда ленной землей династии Люксембургов, разгорелась «поповская война». Вроцлавские священники потребовали у города пивной подати — бесплатных бочек; пива для своего стола. «Упрямые» горожане уклонились от такой чести. Тогда попы наложили на Вроцлав интердикт — запрет богослужения в городских церквах.

Двадцатилетний Вацлав заехал во Вроцлав в самый разгар этой «поповской войны». Он обратился к соборному клиру с предложением отслужить службу в честь его приезда. Епископ и каноники сослались на интердикт и отказали в том королю. Вацлав выгнал из Вроцлава епископа и весь клир, а обширные владения церковников «своей монаршей волей» подарил городу.

История эта, всполошившая прелатов не одной только Чехии, была кое-как улажена благодаря вмешательству папы Урбана VI.

В ранние годы царствования Вацлав сдружился с одним из своих придворных, Иоанном Енштейном. То был молодой красавец, весельчак, любитель охоты, танцор, приятный собутыльник. Вацлав в нем души не чаял. Чтобы дать веселому Иоанну ощутительные знаки своего благоволения, король исхлопотал ему доходный архиепископский сан. Енштейн ничего не смыслил в делах богослужебных, но это ничуть не помешало ему сделаться главою чешской церкви.

Некоторое время новопосвященный архиепископ продолжал кутить и отплясывать в королевской компании. Но затем, опасно заболев, архипастырь вдруг загрустил, задумался и решил «спасать душу». Он стал упорно отклонять все приглашения на королевские охоты и попойки, ссылаясь всякий раз на свой сан и советуя Вацлаву, «пока не поздно», покинуть «путь греха и искушения».

Король не мог взять в толк, что произошло с любимцем. Пробовал увещевать Иоанна, всячески одаривал его. Но Енштейн уже стал к тому времени послушным орудием в руках папы, враждебного строптивому чешскому королю. Когда Вацлав убедился, что Енштейн навсегда потерян для веселых пирушек, да еще норовит проповедовать ему, своему королю и благодетелю, прописные истины и мораль, он впал в неистовство. С тех пор Вацлав стал вредить архиепископу всегда и во всем как только мог.

Крайнее нерасположение к церковникам Вацлава очень красочно рисует одна королевская проделка, немало позабавившая в свое время чехов.

В Праге жил каноник Николай Пухник. Как и другие его собратья, имел он много доходных мест, числился священником в ряде приходов Чехии и Моравии. Был, сверх того, и правой рукой архиепископа, его официалом[18].

Однажды Вацлав пригласил каноника ко двору. После обеда и обильных возлияний король, сопровождаемый придворными, повел гостя в свою сокровищницу.

Вацлав остановился у сундуков с дукатами.

— Вот что, каноник! Ты пленил меня своей скромностью и истинно праведной жизнью. Во славy матери нашей церкви дарую тебе сегодня вот этого золота столько, сколько сможешь унести отсюда. Бери его, каноник Пухник!

Каноник замер на месте, ошеломленный щедростью короля и зачарованный блеском глядевшего на него со всех сторон золота. Через минуту оно будет принадлежать ему!

Пухник принялся набивать карманы рясы, штанов, пихал монеты в голенища сапог, горсть за горстью засыпал за пояс.

— Бери еще, бери, каноник, тебе будет принадлежать все, что только сможешь ты унести! — приговаривал Вацлав.

Набрав золота и в полы рясы, и в зажатую подмышкой шляпу, выбившийся из сил каноник пошел, шатаясь, к выходу. Он сделал два-три шага и свалился, — ноша была не по силам. Рассыпая монеты, мыча от возбуждения, пополз он дальше на четвереньках.

— Встать! — загремел Вацлав. — Такого уговора не было! Не ползти на карачках, а унести на ногах, как подобает достойному официалу!

Пухнику помогли подняться. Но, не сделав и шага, он снова свалился.

— Ну, я облегчу тебе дело!

Вацлав приказал вывернуть карманы Пухника, собственными руками стащил с него сапоги, высыпал их содержимое. Вокруг каноника на полу нагромоздилась немалая груда золота.

— Так-то будет полегче! Встань теперь!

Каноник повиновался. Король повернул его лицом к выходу и пинком вышвырнул за дверь.

— Пройдись-ка, твое преподобие, босиком по Праге. Уподобься хоть раз апостолу, свинья ты этакая!