Идея нового сюжета терзала Гришу неотступно, хотя она была еще настолько неясная и зыбкая, что он был пока не готов оформить ее во что-то конкретное. «Я свихнусь на этих долбаных мертвецах …», — Гриша звонил Валере и жаловался другу, что он «прекрасно болен», только не любовью, как Маяковский, а … мертвецами. «Валер, понимаешь, Маня мне о чем-то говорит, а я …да, да, а сам … уже весь в своих „мертвецах“». Валерка смеялся и заставлял Гришу делиться с ним планами новой книги. «Гринь, но это же классно! Я уже жду, не дождусь … давай, Гринь.» Валерка был самым преданным его почитателем, жаль, что единственным. Но остановиться Гриша уже не мог. Ночи стали пыткой, им овладевал привычный, и не сказать, что такой уж приятный зуд. Возбужденное, вздыбленное состояние: идея — мимо! Новая идея — опять мимо. Долгие обкатывания в голове разных ходов и неминуемое их отбрасывание. Недовольство собой, досада, сомнения в своих способностях, острое желание немедленно прекратить валять дурака и осознание невыполнимости своего желания. «Почему честно себе не признаться, что ты — графоман! А если ты все про себя понимаешь, то что упорствуешь в своих глупых амбициях?» — такие мысли были привычнее всего. Гриша продолжал томиться, и в этом для него как раз и был мерзкий симптом графомании: «плохо, но все равно буду … потому что не могу прекратить писать!»

Вчера ночью, измученный бесплодными мыслями, уже после двух часов он спустился на первый этаж, открыл балконную дверь и вышел на воздух. Самое начало мая, теплый ветерок колышет кроны деревьев, за узкой речкой через овраг видны редкие ночные огоньки. В тишине явственно доносится шум проезжающих по ближайшему шоссе машин. В соседнем доме почему-то вечно горит внизу яркий свет. Что они там по ночам делают? А что если вдруг … Гриша почувствовал, что он знает, как надо ввести «мертвеца».

Начать ярко, броско, неожиданно, с первой фразы задать тон интриги, сразу очень высокая нота, а потом … обороты сбавить, но зато начать постепенно вживать «новенького» в привычный мир семьи, откуда он давным-давно исчез. В результате получится, что роман — не триллер, не мистика, не фэнтэзи, а серьезная проза об осознании проблемы адаптации кого-то «старого и бывшего» к совершенно «новому» миру. Гриша увлекался все больше и больше. Он сел к компьютеру, боясь потерять нить, растратить запал … надо было все быстрее записать. Гриша чувствовал, что «пошло» …, так, так … надо ловить момент.

Итак: он возвращается … или она? А вот как мы сделаем: героиня будет «она». Гриша давно был заворожен женским образом, она — «принимает», а вот пришельцем оттуда будет «он», это более веско. И вообще, пусть «вернется» отец женщины. Этим мы выиграем в эмоциях. Баба офигеет больше, чем мужик. Когда он, «папа», умер, она, «дочь», была молодая женщина, а сейчас … пожилая. Ее дети были совсем маленькими, а сейчас — они взрослые………………………

Половину членов дружной семьи «папа» не знает вовсе, им надо знакомиться, приноравливаться друг к другу. Это не их выбор, это просто «случилось» … и? Проблема адаптации: бытовой, моральный, психологический аспект. Главная коллизия: нужен ли им сейчас давно умерший отец? Да? Нет? У него была роль столпа семьи, но возможно ли «вернуться в ту же воду?» Каким будет его новый статус? Другие мужчины вытеснили его. Пустят ли они его обратно? Будет ли иметь в семье место подобие «борьбы за власть»?………………………………

А его дочери уже почти столько же лет, сколько ему. Что он сможет принять, а что — нет? Моральные издержки … да, еще какие. Всем плохо. Да, плохо, но иногда, наоборот, они — ощущают счастье …, ведь это самое главное желание человека, который теряет близких: вернуть! Это желание сбывается, и …? Что испытает героиня, которая вновь стала «дочерью», не «крайней» … не старшей в семье, не той, которая будет следующей? Это плохо или хорошо? Объяснить почему такие «качели»: счастье — несчастье………………………………

Очень серьезный вопрос: знал ли он «там» о перипетиях их существования, следил ли за их жизнью? Мог ли что-то знать? Взаимный интерес? Он ими интересовался? Ну да, все то же … Они жили, а он — остановился … Ага … Может ли развитие быть ему теперь присуще? Он же, грубо говоря, не человек, он … ну, скажем, что-то другое ………………………….

Так, дальше … насколько они все, или только героиня, как рупор семьи, будут задавать ему вопросы про «там»? Нормальный интерес живых … разве не так? Так … будет ли он о «там» рассказывать? Если нет, то почему, если да, про как и про что?…………………………………………

Картины «там» не избежать, но надо что-то очень минимальное и странное. Вот, например, если, предположим пришелец — «отец», то можно его спросить о матери «там», о других родных, большинство же умерли … что он скажет? Это интересно! Как все устроено?……………………….

Не забыть описать его «внешний вид» … какой он? Обычный, такой, каким умер, или молодой, или как в гробу. Нет, не стоит … останется ли в нем причина его болезни и смерти?………………………………

И вот что … знает ли он, от чего живые умрут и когда? Спросят ли его об этом? Ответит ли он?…………………………………………………………………….

Так … и самое главное … вопрос вопросов: зачем он приходит? Нужна очень веская причина! Остальное — ерунда, беллетристика, а ответ на этот вопрос — это ключ, иначе и роман писать не за чем……………………………………

Или вот, например, там же и «мать», общались ли они «там», сохранили ли свою любовь, и вообще … почему «мать» не вернулась? Ей что, не хотелось? На все эти вопросы должны быть ответы. Да, это может стать интересным поворотом: мать «там» уже не с ним, а с другим мужчиной, соответственно с другими бывшими людьми. Мать проживает альтернативную историю, то-есть, оказывается, она возможно прожила «не свою» жизнь … а теперь ей дают шанс прочувствовать и испытать другое … это можно развить и это объяснит, почему «мать» не вернулась … Хотя … нет, правильно. Уже постфактум, «дочь» воспримет это как предательство … неприязнь к умершей? Может и так …

Как «он» воспримет правнуков? Это бытовой, но тоже интересный уровень. Нужны ли отдаленные поколения друг другу?…………………………………….

И самое интересное, как все закончить? А легко … он, ну … «папа», пришелец, просто исчезнет, уйдет куда-то там, исчерпав свою миссию. Раз — и нет его. «Миссия» должна быть очень веской, иначе … ну да, ну да … это он уже записал. Дальше что?……………….

Моральный итог: после «пришествия» им всем стало труднее, или легче? Что-то изменилось, или просто исчезли круги на воде? Интересно! Будет класс … да, да. На этот раз все получится…………………………………

Гриша чувствовал, что у него может быть получится серьезная вещь, сочетающая в себе элементы разных жанров: мистика, философская проза, роман-эссе, приключения, психологическая драма … Понятно, что он набросал свои мысли о новой книге только в первом приближении. Все так хаотично, что посторонний и понять бы ничего не смог. Валера бы сразу понял, а другие — нет. Да, только кто чужой это прочтет? Дуракам полработы не показывают. Эх, и полную работу показать будет некому. Гриша это знал, но понимал, что начнет думать о книге неотступно, добавляя к первичной концепции все новые и новые детали, отшлифовывая канву, скрупулезно записывая в новый файл каждое соображение, описание, выбор лексики, мелкие сюжетные извивы.

Он устал. Возбуждение внезапно спало, Гриша почувствовал, что на сегодня хватит, пора спать. Маруся сладко посапывала, Гриша улегся, и успев подумать, что завтра, слава богу, понедельник, сразу провалился в сон. Часы показывали половину четвертого. Он даже не слышал, как Маня уходила на работу. Утром Гриша наскоро выпил кофе и открыл начатый ночью файл. Мощное желание писать охватило его. Нестерпимый импульс, до дрожи в пальцах. Файл он условно назвал «мертвец», сейчас это не имело никакого значения.

Ирина не могла уснуть. Она лежала в постели, бесконечно переворачиваясь с боку на бок, пытаясь поудобнее подсунуть то под одно то под другое плечо подушку. В комнате была нормальная температура, но Ирине почему-то было то слишком холодно, то слишком жарко. Она отворачивала одеяло, лежала раскрытая пять минут и потом снова укрывалась. Рядом спал муж. Ему можно было только позавидовать: ложился, секунду умащивался и немедленно засыпал. В неясном полумраке комнаты Ирина слышала, как он спит, ей всегда казалось, что она как раз и не может уснуть из-за его посапывания, вздохов, всхрапов и причмокиваний. Когда шум становился слишком громким, Ирина легонько стаскивала с него одеяло, Федя поворачивался на другой бок, на некоторое время становилось тихо, потом все повторялось. Ирину раздирали муки совести. Стаскивает одеяло, мешает Феде спать, но держать под контролем свое растущее раздражение она тоже не могла: из-за него она не может уснуть. Впрочем, по опыту Ирина знала, что уснуть она не может вовсе не из-за Фединого храпа и сопения. Ее ноги ни секунды не могли оставаться в покое, тело не расслаблялось, а как с этим бороться было непонятно. Измучившись, Ирина вставала, шла в соседнюю комнату, где ходила взад-вперед в ночной рубашке, накрывшись пледом. От движения ноги переставало пощипывать нервными иголочками, зато заболевала поясница, и начинала побаливать голова. Так происходило то хуже то лучше почти каждую ночь.