Оглушенная шумом дороги, Марго разглядывала ковры, панели на стенах, позолоченную мебель, а главное, блестящие зеркала, украшавшие гостиную. Ей, всю жизнь причесывавшейся перед тем самым зеркальцем, перед которым обыкновенно брился ее отец, казалось удивительным и чудесным видеть свой образ, по — разному отражавшийся со всех сторон. Мягкое и любезное обращение крестной, ее изысканная и сдержанная манера изъясняться тоже произвели на девушку большое впечатление. Даже наряд почтенной дамы, ее широкое платье из плотной шелковой материи в цветочках, высокий чепец и пудреные волосы — все это заставило Марго задуматься и показало, что она имеет дело с существом совсем особенным. Так как у нее была способность схватывать все на лету, а также склонность к подражанию, вообще свойственная детям, то не прошло и часа с начала беседы Марго с г — жой Дорадур, как она уже стала пытаться ее копировать. Она села прямее, поправила чепчик и призвала на помощь все свои знания из области грамматики. К сожалению, отличнее столовое вино, которое г — жа Дорадур, желая подкрепить Марго после утомительного путешествия, дала ей выпить неразбавленным, затуманило ее мысли, и глаза у нее начали слипаться. Крестная взяла девочку за руку, отвела в прелестную комнатку, где еще раз поцеловала, пожелала ей спокойной ночи и удалилась.

Почти сейчас же вслед за этим в дверь кто‑то постучал, и вошла горничная. Сняв с Марго шаль и чепчик, она встала перед ней на колени и стала разувать ее. Марго совсем спала и позволяла делать с собой все что угодно. Лишь после того, как с нее сняли рубашку, она заметила, что ее раздевают, и невзирая на то, что была совсем нагая, учтиво поклонилась горничной. Затем она быстро прочитала вечернюю молитву и поспешно улеглась в постель. При свете ночника она заметила, что мебель у нее в комнате тоже с позолотой и что здесь тоже стоит одно из тех великолепных зеркал, которые так ей полюбились. Над зеркалом были вырезаны маленькие амуры, и ей показалось, что это добрые духи, которые приглашают ее как можно чаще в него смотреться. Она пообещала себе непременно воспользоваться этим приглашением и, убаюканная самыми радужными грезами, крепко уснула.

В деревне встают рано, и на следующее утро наша юная сельская жительница проснулась вместе с птичками. Она приподнялась на подушке и, заметив в милом ее сердцу зеркале свою хорошенькую, заспанную мордочку, удостоила себя благосклонной улыбки. Вскоре появилась горничная и почтительно осведомилась, не угодно ли барышне выкупаться в ванне. При этом она набросила ей на плечи ярко — красный байковый халатик, показавшийся Марго пурпурной мантией короля.

Ванная комната г — жи Дорадур была более изящным и светским уголком, чем это подобало бы ванной комнате столь благочестивой дамы. Она была сооружена еще при Людовике XV. Ванна, стоявшая на некотором возвышении, находилась в полукруглой, искусственного мрамора, нише, обрамленной позолоченными розами; множество неизбежных амуров обрамляли потолок. На стене против ванны висела копия «Купальщиц» Буше, — копия, сделанная, быть может, рукою самого Буше. Цветочная гирлянда вилась вдоль карниза; пушистый ковер покрывал пол, а шелковая занавеска, изящно подобранная кверху, пропускала сквозь решетчатые ставни таинственный полусвет. Разумеется, вся эта роскошь немного поблекла от времени, а позолота потускнела, но именно поэтому здесь было еще приятнее, и вам казалось, что вы вдыхаете остатки благоухания тех шестидесяти лет безумств, когда царствовал «возлюбленный король».

Оставшись здесь одна, Марго робко подошла к возвышению. Сначала она стала рассматривать позолоченных грифов, стоявших по обе стороны ванны. Она не решалась войти в воду, которая была пo меньшей мере розовой водой в ее представлении. Но вот она осторожно сунула в нее одну ножку, потом другую, и замерла на месте, созерцая картину. Она мало понимала в живописи, и нимфы Буше показались ей богинями; она не представляла себе, что подобные женщины могут существовать на земле, что можно есть такими белыми руками, ступать такими маленькими ножками. Чего бы только она не дала за то, чтобы быть такой же красавицей! Ей и в голову не приходило, что она со своими загорелыми руками во сто крат красивее этих кукол. Легкое движение занавески вывело ее из задумчивости; она вздрогнула при мысли, что ее могут увидеть, и погрузилась в воду до самой шеи.

Вскоре какая‑то сладостная истома овладела ею. Она принялась играть в воде кончиком своего пеньюара, как это делают дети, начала считать цветы и розетки на стенах и на потолке, потом стала разглядывать маленьких амуров, но ей не понравились их толстые животы. Тогда она прислонилась головой к краю ванны и взглянула в полуоткрытое окно.

Ванная комната была расположена в нижнем этаже, и окно ее выходило в сад. Разумеется, это был не английский сад, а просто старинный сад во французском вкусе, ничуть не уступающем любому другому: прекрасные аллеи, посыпанные песком и окаймленные самшитом, большие цветники, пестреющие разнообразием хорошо подобранных красок, красивые статуи, разбросанные там и сям, и лабиринт из белых буков в глубине. Марго смотрела на этот лабиринт, и темный вход в него вызвал в ней смутные мечтанья. Ей пришла на память игра в прятки, и она подумала, что в извилинах лабиринта есть, должно быть, много укромных местечек, где можно отлично прятаться.

Красивый молодой человек в гусарском мундире вышел в эту минуту из лабиринта и направился к дому. Миновав цветник, он прошел так близко от окошка ванной комнаты, что нечаянно задел локтем ставень. Марго невольно вскрикнула от испуга. Молодой человек остановился, приоткрыл ставень и приблизил голову к окну. Он заметил Марго, сидящую в ванне, и покраснел, хотя был гусар. Марго тоже покраснела, и молодой человек удалился.

Есть в подлунном мире одна беда, тяжкая для всех смертных, а в особенности для молоденьких девушек: дело в том, что благоразумие — это своего рода труд, и для того чтобы быть мало- мальски благоразумным, необходимо прилагать много усилий, тогда как наделать глупостей очень легко, стоит только поддаться самому себе. Гомер утверждает, что Сизиф был разумнейшим из смертных. Однако поэты единодушно обрекли его вкатывать на вершину горы огромную каменную глыбу, которая тотчас же снова падает вниз на беднягу, немедленно начинающего все сначала. Истолкователи выбились из сил, доискиваясь смысла этой пытки; я же не сомневаюсь в том, что древние с помощью сей прекрасной аллегории хотели изобразить благоразумие. Ведь благоразумие и в самом деле — огромный камень, который мы непрерывно катим вверх и который постоянно падает обратно нам на голову. Заметьте при этом, что в тот день, когда он вырывается у нас из рук, никто уже не помнит о том, сколько лет подряд мы возились с ним, и, напротив, если какой‑нибудь сумасброд случайно совершит хоть один благоразумный поступок, все без конца восторгаются им. Вот сумасбродство — это не камень. Это — мыльный пузырь, который, танцуя, кружится перед нами, окрашиваясь, словно радуга, всеми оттенками, какие только существуют в природе. Пузырь этот, правда, может иногда лопнуть, бросив нам в глаза несколько водяных брызг, но в тот же миг образуется новый пузырь, и чтобы поддерживать его в воздухе, от нас требуется только одно — дышать.

Путем этих философских размышлений я хочу показать, что нет ничего удивительного, если Марго чуточку влюбилась в молодого человека, увидевшего ее в ванне, а также хочу добавить, что это вовсе не рисует ее с дурной стороны. Когда в наши дела вмешивается любовь, она не нуждается в помощниках, и все мы знаем, что закрыть перед ней дверь еще не значит помешать ей войти. Здесь же она вошла через окно, и вот как это произошло.

Молодой человек в гусарском мундире был не кто иной, как Гастон, сын г — жи Дорадур, который, не без труда оторвавшись от своих гарнизонных увлечений, только что приехал к матери. Волею судеб комнатка, где жила Марго, была угловой, так жз как и комната Гастона, и окна их приходились почти как раз одно против другого и притом на весьма близком расстоянии. Марго обедала вместе с г — жой Дорадур и проводила с ней все время до ужина. Но с семя часов утра до полудня она оставалась в своей комнате, а Гастон в эти часы по большей части находился в своей, — так что Марго в это время не могла найти лучшего занятия, как шить, сидя у окошка, и смотреть на своего соседа.