— Один человек покончил жизнь самоубийством. Бывший агент МГБ.

— Ты его знаешь?

— Нет. Во всяком случае, я его не помню.

— И тебе придется расследовать его смерть?

— Самоубийство ничем не отличается…

— Я имею в виду… это обязательно должен быть ты?

Раиса очень хотела, чтобы он передал это дело кому-нибудь другому и не сталкивался вновь с органами госбезопасности, пусть даже косвенно.

— Это не займет много времени.

Она медленно кивнула, соглашаясь, а потом сменила тему:

— Девочки уже в постели. Ты почитаешь им на ночь? Или ты занят?

— Нет, я не занят.

Он уложил папки обратно в портфель и, прежде чем выйти из кухни, наклонился к жене, чтобы поцеловать ее, но она мягко остановила его, приложив палец к губам и глядя ему в глаза. Раиса не произнесла ни слова, а потом убрала палец и поцеловала его сама, поцеловала так, словно он только что принес ей самую страшную и нерушимую клятву.

Войдя в спальню, Лев убрал портфель с глаз долой — давали о себе знать старые привычки. Впрочем, он тут же передумал, вновь достал папки и положил на столик у стены, чтобы Раиса могла прочесть их, если захочет. Затем Лев поспешил по коридору в комнату дочерей, пытаясь стереть последние следы тревоги с лица. Широко улыбаясь, он открыл дверь.

Лев и Раиса удочерили двух девочек. Зое исполнилось четырнадцать, а Елене — всего семь лет. Лев подошел к кровати младшей и присел на краешек, достав из шкафа детскую книжку. Открыв ее, он стал читать вслух. Но Зоя тут же прервала его:

— Мы уже слышали этот рассказ. — Спустя мгновение она добавила: — И он не понравился нам с самого начала.

В рассказе речь шла о маленьком мальчике, который хотел стать шахтером. Его отец, тоже шахтер, погиб во время аварии, и мать боялась, что и жизнь сына окажется в опасности, если он пойдет по стопам отца. Зоя была права, Лев уже читал этот рассказ. А девочка с презрением заключила:

— В конце концов сын нарубит больше всех угля, станет национальным героем и посвятит награду памяти своего отца.

Лев захлопнул книжку.

— Ты права, рассказ и впрямь не очень интересный. Но, Зоя, хотя в этом доме ты можешь говорить все, что угодно, я все-таки прошу тебя быть осторожнее за его стенами. Выражать критическое мнение, даже в столь пустяковом вопросе, как рассказ для детей, может быть опасно.

— Ты что же, арестуешь меня?

Зоя так и не признала в нем опекуна. Она не смогла простить ему смерти своих родителей. Впрочем, Лев и не считал себя их отцом. Да и Зоя называла его Львом, держась с ним сухо и официально, и старательно сохраняла дистанцию между ними. Она не упускала возможности напомнить ему о том, что живет с ним лишь из сугубо практических соображений, используя его в качестве средства для достижения цели — обеспечить достаток и комфорт своей сестренке, избавив ее от ужасов детского дома. Но при этом она старательно делала вид, что ничему не удивляется — ни квартире, ни прогулкам, ни поездкам за город, ни еде. Непреклонная и суровая, невзирая на свою красоту, она была начисто лишена мягкости. Казалось, на лице девочки навеки застыло выражение скорби. А Лев не знал, как помочь ей избавиться от нее. Он лишь надеялся, что рано или поздно их отношения начнут постепенно улучшаться. И ждал. Если понадобится, он был готов ждать вечность.

— Нет, Зоя, я больше так не делаю. И никогда не сделаю.

Лев наклонился, поднимая с пола один из номеров журнала «Детская литература», выпускаемых государством специально для детей. Но Зоя не дала ему начать.

— Почему бы тебе не придумать самому какую-нибудь историю? Вот это нам понравилось бы, правда, Лена?

Когда Елена переехала в Москву, ей было всего четыре годика, и маленькая девочка легко приспособилась к переменам в своей жизни. В отличие от старшей сестры, она уже обзавелась подругами и хорошо училась в школе. Падкая на лесть, она стремилась заслужить похвалу учителей, пытаясь угодить всем, включая своих опекунов.

Елена занервничала. По тону сестры она догадалась, что от нее требуется согласие. Необходимость встать на чью-либо сторону явно смущала ее, и она ограничилась тем, что просто кивнула головой. Лев, поняв, какая опасность ему грозит, заметил:

— На свете много рассказов, которые мы еще не читали. Я уверен, что смогу найти такой, который нам понравится.

Но Зоя не сдавалась:

— Они все одинаковые. Расскажи нам что-нибудь новенькое. Придумай что-нибудь.

— Сомневаюсь, что у меня получится.

— И ты даже не хочешь попробовать? Мой отец всегда придумывал для нас всякие истории. Начни с того, что дело происходит на уединенной усадьбе, зимой, когда земля укрыта толстым слоем снега. Речка, что течет неподалеку, замерзла. Можно начать, скажем, вот так: жили-были две маленькие девочки, сестры…

— Зоя, прошу тебя…

— Сестры жили со своими родителями и были счастливы, насколько это вообще возможно. Но однажды к ним пришел мужчина в форме. Он пришел арестовать их и…

Лев перебил ее:

— Зоя, пожалуйста!

Зоя посмотрела на сестру и умолкла. Елена плакала. Лев встал.

— Вы обе устали. Завтра я найду для вас книжку получше, обещаю.

Он выключил свет и закрыл за собой дверь. Выйдя в коридор, он сказал себе, что скоро все у них непременно наладится. Зое нужно лишь немного больше времени.

Зоя лежала в постели, прислушиваясь к сонному дыханию сестры — ровному и медленному. Когда они жили с родителями, то вчетвером ютились в маленькой комнатке с глинобитными стенами, обогреваемой дровяной печкой. Зоя спала вместе с Еленой под грубыми, сшитыми вручную одеялами. Звук дыхания младшей сестры означал покой и безопасность: это был знак того, что родители рядом. А здесь, где в соседней комнате спал Лев, она чувствовала себя чужой.

Зоя всегда засыпала с трудом. Она долгими часами лежала в постели, напряженно думая и вспоминая, пока усталость наконец не брала свое. Она была единственной, кто еще помнил, как все случилось на самом деле: единственной, кто отказывался забыть. Она встала с постели. Если не считать ровного дыхания сестры, в квартире было тихо. Когда она подкралась к двери, глаза ее уже привыкли к темноте. Девочка осторожно двинулась по коридору, держась рукой за стену. В окно на кухне сочился слабый свет с улицы. Ступая на цыпочках и стараясь не шуметь, словно вор, она выдвинула ящик стола и взялась за рукоятку, ощутив приятную тяжесть ножа.

Тот же день

Прижав нож к ноге, Зоя направилась к спальне Льва. Подойдя, она стала медленно приоткрывать дверь, пока не образовалась щель, достаточно широкая для того, чтобы проскользнуть внутрь. Девочка неслышно кралась по доскам пола. Занавески были задернуты, и в комнате царила темнота, но она уже хорошо ориентировалась здесь и знала, куда ступить, чтобы подобраться ко Льву, спавшему на дальней стороне кровати.

Остановившись над ним, Зоя занесла нож. Хотя самого Льва она не видела, воображение нарисовало ей контуры его тела. Она не станет бить его в живот: одеяла могут смягчить удар. Она всадит нож ему в шею и постарается вонзить его как можно глубже, чтобы не дать ему возможности справиться с ней. Зоя с полным самообладанием стала опускать руку с зажатым в ней ножом. Вот острие повисло над его рукой, скользнуло вверх по плечу, потом еще выше — она осторожно опускала лезвие, пока оно не застыло в миллиметре от его кожи. Теперь ей оставалось лишь всем телом навалиться на рукоять и нажать.

Зоя совершала это ритуал уже не в первый раз, хотя и через неравные промежутки времени. Иногда она проделывала это раз в неделю, а иногда не прикасалась к ножу месяцами. Впервые это случилось три года назад, вскоре после того, как они с сестрой переехали в эту квартиру из детского дома. Тогда она твердо вознамерилась убить его. В тот день он отвел их в зоопарк. Ни она сама, ни Елена до этого ни разу не были в зоопарке, и, наблюдая за экзотическими животными, забавными и невероятными созданиями, которых она никогда в жизни не видела, она забыла обо всем на свете. Наверное, целых пять или даже десять минут она от души радовалась прогулке. Зоя улыбалась. Лев не заметил ее улыбки, в этом она была уверена, но это не имело значения. Глядя, как они с Раисой старательно изображают счастливую семейную пару и лгут, она поняла, что они хотят занять место ее родителей. И она позволила им это. На обратном пути домой, в трамвае, чувство вины оказалось столь сильным, что ее вырвало. Лев же с Раисой решили, что всему виной сладости и тряска в трамвае. В ту ночь она без сна лежала в кровати. Ее била сильная дрожь, и она в отчаянии расцарапала ноги до крови. Как она могла так легко предать память своих родителей? Лев считал, что может завоевать ее любовь новой одеждой, вкусной едой, прогулками и шоколадом: напрасная надежда! Она поклялась, что минуты подобной слабости больше никогда не повторятся. И добиться этого можно было только одним способом — вот почему она взяла нож и решила убить его. Тогда она застыла над ним, вот как сейчас, готовая совершить убийство.