В чем же смысл его утопизма? Он двойствен, противоречив. Поскольку Бэкон защищает и увековечивает экономические и политические интересы буржуазии, «Новая Атлантида» есть антиутопия, реакционное мечтание. Но Бэкон не только идеолог промышленной и торговой буржуазии, он ученый-интеллектуал, он влюблен во все разумное. Он совершенно искренне соединяет интересы своего класса с интересами страждущих масс, хочет облегчить их участь и поэтому остается гуманистом. Положительный смысл его утопии в утверждении всесильности знания.
Эта мысль, впервые высказанная им еще до «Новой Атлантиды» в 1606 году, находит, между прочим, свою параллель в последней драме Шекспира «Буря» (1611), драме-завещании. Мудрец Просперо с иронией относится к идеалу наивного потребительского коммунизма гуманного правителя Гонзало, основанному на «естественном состоянии» и милостях природы. В обществе Гонзало нет богатых и бедных, торговли и наследования, никто не ведет войн н отсутствует верховная власть. Идеал утопического социализма доведен здесь до абсурда, ибо никто не трудится и природа остается единственным источником существования. Просперо более мудр, его идеалы основаны на деятельной природе человека. Он не тщится перевоспитать злодея Калибана, по он хочет парализовать вилы зла через гармоническое сочетание интересов разных сословии, которые трудятся, как пчелы в улье. А наверху ученые, создающие книги, концентрат знаний. Вот в чем источник мудрости н силы, источник интеллектуального могущества, преобразующего мир! Шекспир предвосхитил идею Дома Соломона.
Безусловно, проблема создания изобилия, на котором зиждется богатая духовная жизнь социалистического общества у Мора и Кампанеллы, решена ими не до конца. Всестороннее развитие науки и техники в Новой Атлантиде восполняет этот пробел. Но вполне ли осуществимы бэконовские идеалы кооперации науки и использования научных открытий в общегосударственном масштабе в тех рамках, которые полагает капиталистическая собственность и буржуазное государство? Кому, собственно, принадлежат эти идеалы в последующем историческом развитии?
В книге «Конец идеологии», изданной в 50-е годы нашего века, профессор Колумбийского университета Дэниел Белл, автор теории так называемой «постиндустриальной цивилизации», прямо ссылается на Бэкона и «Новую Атлантиду», как первоисточник идеи «интеллектуализованной технократии». В новом варианте Дома Соломона, сконструированном Д. Беллом, действительно, доведены до абсурда реакционные стороны утопии Бэкона. Правящая интеллектуальная элита превратила «вечное» классовое деление в общественную трагедию, ибо едва ли можно назвать людьми бездумных исполнителей и потребителей, составляющих массу населения, все действия н мысли которых находятся под жестким контролем. От гуманистических иллюзий Бэкона здесь не остается и следа. Очевидно, что Дом Соломона как средство всеобщего счастья — это неосуществимая мечта, и язвы капитализма не могут быть излечены никакой техникой и никаким изобилием материальных благ. Научно-производственная ассоциация общегосударственного значения невозможна в условиях анархии производства; она находит свое законное место только в социалистическом обществе, основанном на планировании хозяйства и самого развития науки. В этом смысле Бэкон принадлежит нам, а не тому обществу, которое его породило.
Отрицание Бэконом утопического социализма приводит в историческом плане и к отрицанию его собственного гуманистического идеала. Отдаленную перспективу, хотя и в самом общем виде, точнее угадали Мор и Кампанелла, чем Фрэнсис Бэкон.
Сирано де Бержерак занимает совершенно особое место среди утопистов XVI—XVII веков. «Иной свет, или Государства и империи Луны» — это сатира, которая отличается парадоксальностью мыслей и образов, а вряд ли сатира может быть одновременно и глубокой утопией. Но она важна для понимания кризиса ранних утопических иллюзий и в художественном развитии своего времени сыграла выдающуюся роль. Без Сирано оценка раннего утопизма была бы неполной.
Сама его жизнь изобилует неожиданными поворотами и парадоксами. В сознании потомков, отчасти благодаря известной комедии Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак», укрепился образ бесшабашного и остроумного гасконца-бреттера. А он вовсе и пе был гасконцем, хотя шпагой и оружием шутки владел безукоризненно. Савиньян де Сирано родился в 1619 году в Париже. Отцу его, именитому обедневшему дворянину, принадлежал Мовьер — небольшое имение недалеко от столицы. Имение это раньше называлось Бержерак,— судя по названию, его прежние владельцы были гасконцами. Здесь и прожил Сирано до двенадцати лет, пока замок не был продан и мальчика не поместили стипендиатом в Коллеж-де-Бове при Парижском университете. Начались трудные годы ученичества — строжайший устав школы предусматривал телесные наказания за любую провинность. Схоластическая ученость и оковы дисциплины претили живому характеру Сирано, и все же ему удалось вынести из коллежа неплохое знание античной литературы. Закончив в 1637 году свое образование, Сирано поселился в Латинском квартале почти без средств к существованию. Но он не унывал,— нескончаемые попойки сочетались с застольными беседами о поэзии, о философии, когда молодые умы разрушали все привычные авторитеты. Сирано жаждал светской жизни, ради этого он зарабатывал себе славу дуэлянта, но если второе удалось, то честолюбивым планам не суждено было сбыться. В 1639 году, когда Франция активно втянулась в Тридцатилетнюю войну, он, под давлением материальных обстоятельств, поступил солдатом в королевскую гвардию. Два года прошло в военных походах. Тяжелое ранение заставило Сирано уйти в отставку. Снова Латинский квартал, снова вино, игра, женщины, ссоры, дуэли... Но к этому времени относились и первые литературные опыты Сирано.
В доме своего приятеля, молодого поэта Шапеля, Сирано познакомился с известным философом-материалистом и естествоиспытателем Пьером Гассенди (1592—1655), который читал частный курс для кружка молодежи. Среди его слушателей можно было увидеть Жана Поклена (будущего Мольера); прилежным посетителем лекций стал и Сирано. Творческие планы становятся все более серьезными. И в это время Сирано, столь преданного жизненным удовольствиям, постигла нелепая, по от того не менее грозная катастрофа: он заболел сифилисом. Борьба с болезнью, длившаяся несколько лет, преобразила его характер, с прежними привычками было копчено. Сирано умер в 1655 году, всего тридцати шести лет от роду, без церковного покаяния, рассорившись и с этим, и с потусторонним миром.
Первая половина XVII века — переломное время французской истории, когда абсолютная монархия стала главным рычагом политического и экономического объединения нации. Она осуществляла свою централизаторскую роль, более или менее искусно лавируя между дворянством и буржуазией и не забывая демонстрировать силу плебейским и крестьянским массам, тяжко страдавшим от бесконечных поборов и полного бесправия. Недовольство народа, использованное феодальной знатью, вылилось в 1648—1653 годах в мощное движение Фронды. А в это время Сирано наносит бесконечные визиты разным врачам и целителям-шарлатанам, переходит из больницы в больницу. Известная деклассированность автора «Иного света» укрепилась подобными обстоятельствами. Он так и не узнал масс, не проник в их стремления. Но он не нашел себе места и среди хозяев жизни. Отсюда отчасти и проистекает его безграничная ирония, осуждение всех и вся, неясность политической ориентации.
Сирано де Бержерак — фигура переходного времени во французской литературе: век гуманизма и Возрождения завершился, эпоха расцвета классицизма еще не началась. Он был звеном в цепи, соединяющей Рабле с Мольером и Вольтером, а за пределами Франции и со Свифтом. Сирано оставил небольшое, хотя и весьма разнообразное литературное наследие; здесь чувствуется проба незаурядных и многосторонних сил, далеко не полностью реализованные намерения. Комедия, где насмешливо и без прикрас был выведен быт Коллежа-де-Бове; трагедия «Смерть Агриппины», затронувшая церковников; язвительные памфлеты о всесильном кардинале Мазарини и о многих других — все это было смело и талантливо, обличало наблюдательный и глубокий ум, высокий уровень поэтической техники. И неизменно приводило к скандалам, пе всегда связанным с существом дела. Сирано пе умел приобретать сторонников, он раздавал тумаки направо и налево, не щадя ни врагов, ни друзей. Из близкого его окружения мало кто по-настоящему разбирался в изощренно-философских, иногда преднамеренно темных и запутанных образах и суждениях Сирано, которые были рассчитаны иа широко образованного читателя, и это еще больше углубило его интеллектуальное одиночество.