Герман стелился перед своей матерью, всеми силами стараясь вызвать её доверие. Пока она, наконец, не сдалась и не отстегнула солидную долю семейного бюджета на его обучение в Лондоне. Это был много даже по меркам его семьи. Воронёнок точно знал, что учиться негде он не будет. Это было подло, низко и грязно. Но он пообещал себе обязательно вернуть ей деньги спустя пару лет. Так или иначе, но ему был нужен стартовый капитал. Пятнадцать тысяч фунтов были в самый раз.

Было решено, что Герман отправится в Лондон первым, чтобы создать иллюзию своего поступления. Матушка не требовала документальных подтверждений этому, но и на тот случай у Германа имелись пути отступления. Затем к нему присоединятся Макс и Дани. Джеффри же отказался от затеи с переездом. Ему хотелось играть в своём основном проекте. К тому же, он никогда не был частью «Opium Crow».

Холодным осенним утром Герман вылетел в Англию. Макс заранее с ним простился, не надеясь ни на что. Он уже был готов к тому, что золотая пора его жизни истекла. Они с Дани поселились в Мытищах у одной подруги Германа. Дни протекали в унылом бдении за ноутбуком с пачкой сигарет и бутылкой второсортного дерьма. Макс пытался работать курьером, но, как и с любой работой, у него не заладилось. У него вообще не было образования, даже неполного среднего, так что найти хоть какую-то работу было проблематично. Он начал играть на улицах, чтобы окупать сигареты и проезд в транспорте. Всё как тогда, в городе детства, когда он ушёл из дома. Макса пугала мысль, что он может вернуться в то дерьмо, из которого он только недавно вылез. Время очень быстро столкнуло его в бездну депрессии.

Пару раз заходила Лукреция. Она заплатила ему за секс сто долларов, кривясь в издевательской усмешке. Макс не мог отказать, он действительно хотел её и нуждался в деньгах. Она не нашла лучшего времени и места, чтобы его унизить. Он и не думал, что его тело можно оценить так дёшево. Лукреция ненавидела Макса, потому что не могла себе простить то, что испытывала влечение к этому кретину. Она ревновала его к Герману и наоборот, не имея возможности решить, кто же на самом деле ей дороже. Чем больше она его ненавидела, тем сильнее возрастало её желание. Она даже предложила ему переехать к ней. Макс понимал, что секс сексом, но жить под одной крышей с противным тебе человеком — это слишком для него.

Молодёжь двадцать первого века может спать с теми, кого ненавидит, и убивать тех, кого любит. Если роман с Лукрецией можно назвать романом, то его можно было отнести к самым ярким в жизни Макса на данный момент. Ему ещё не доводилось испытывать подобную гамму эмоций. Это было каким-то безумием. Они почин не разговаривали друг с другом, обвиняя во всех смертных грехах. Между ними был лишь скандал и постель. Почти что настоящая животная ненависть, от которой кровь бурлила внутри раскалённой лавой. А потом оставалось лишь чувство пустоты.

По вечерам были разговоры в скайпе с Германом. Каждый раз было тяжелее и тяжелее отвечать ему. Он был где-то там, по другую сторону жизни. Он даже немного поправился и приобрёл здоровый внешний вид вместо унылой наркоманской личины. Макс отсчитывал время. Кажется, прошло уже два месяца этого пустого бдения. Герман говорил, что поселился у своего нового знакомого, который вышлет им вызовы, так что скоро можно будет дёрнуть в Англию. Макс ему почти не верил. Его реальность носила менее позитивный характер. Дани сохранял более спокойное расположение духа. Он был самым настоящим пофигистом, если дело касалось его будущего. Он просто не верил в завтра и жил сегодняшним днём.

Лукреция четко выполняла указания Германа, помогая с оформлением загранпаспортов и виз. Ей пришлось окончательно смириться с планами своего брата. Он был не прошибаем.

Макс не верил в это до того момента, пока не очутился на борту самолёта, несущего его снова к мечте. Получение визы стоило ему немало нервов. Они с Дани напились как черти, потому что боялись перелёта и были слишком счастливы, чтобы трезво смотреть на мир. Это было правдой.

Они с Дани чётко осознавали, что переезд в Лондон — это ещё не победа, потому что дальше будет только сложнее. Попытка освоиться в новой стране будет стоить им много сил и нервов. Это был очередной шаг в неизвестность. Но, тем не менее, это сулило новое приключение. Попытка навсегда изменить жизнь и окончательно вырваться за рамки этой действительности.

Я родился в городе, полном хрущёвок, заводов и пустых людей. Это маленький мерзкий мир, где каждый обречён изначально гнить. Я честно не понимал людей, что умудряются любить свои маленькие города. Это слишком похоже на свинью, которой так мила собственная навозная куча. Пусть воняет, но зато родная. Я был слишком чистым. Когда я говорил, что хочу летать, мне говорили, что я разобьюсь насмерть, если только рискну подняться в воздух. Когда я хотел радоваться, мне говорили, что у меня слишком громкий смех, меня заставляли молчать, когда хотелось петь. Меня привели в тесный загон моего двора и рассказали, с кем можно дружить, но только никогда не покидать этого пространства. Потому что иначе будет неудобно меня пасти. Отчуждение было моим привычным состоянием в этом мирке. Я говорил с собой, я говорил в себе, потому что окружающие не понимали моего детского лепета.

Происходящее со мной никому не казалось странным. Проще говоря, моим состоянием никто не интересовался. В этой семье ещё по старинке заводили детей только для того, чтобы они помогали по хозяйству и принесли бы стакан воды в старости. Только не будет ли эта вода слишком горькой? Большую часть времени я проводил один. Никому не было до меня дела. Я мог бы стать отличным маньяком, если бы не стал музыкантом.

В раннем детстве у меня не было друзей кроме дворовых псов, которых я подкармливал костями и прочими помоями из мусорного ведра. Шавки любили меня. Я брал их собой на прогулки по промышленным кварталам. Зимой они носились со мной по ледяной горке, когда я ехал на санках прямо к замёрзшему ручью. Я возвращался домой весь в снегу и грязи, когда небо над городом становилось красным от заводских выбросов. У нас была очень хреновая экология, но я привык, так что вырос почти здоровым.

Я рано начал читать, и, как сказал Холден Колфилд из «Над пропастью во ржи», «Я вообще необразован, но много читаю». Моим любимым писателем в детские годы был Джек Лондон, всё потому что мне не нравилось читать про людей и хоть как-то себя с ними ассоциировать. Мне не нравилась музыка. Я не мог понять, что все люди в этом находят. На меня эти звуки нагоняли тоску. Сейчас с моей колокольни весь ранний период детства вяжется у меня с ощущением постоянной шизофрении. Я не знал, что это были мои попытки осознать мир. Возможно, мой юношеский максимализм зародился слишком рано и продолжается до сих пор.

В школе я постоянно дрался. Не знаю уж, чем я так не понравился местным мальчишкам, но они выбрали меня мишенью для издевательств и насмешек. В школе у меня никогда не было настоящих друзей. В младших классах со мной редко общались в открытую. Они говорили со мной, когда никто не видел, словно я был опасным, но, тем не менее, интересным для них экспонатом. Я куда лучше сходился с детьми из двора и теми, с кем не был вынужден делить замкнутое пространство класса. Люди, которые меня плохо знают, всегда хорошо ко мне относятся. Я ударился в магию из простого желания всем отомстить. Мне даже казалось, что это работало. Мальчишка, что ударил меня, на следующий день сломал руку, как и его друг, что смеялся надо мной. Мне не хотелось идти по пути Света. Он слишком щипал мне глаза, как огонь церковных свечей. Если все выбирали день, то мне оставалась только ночь. Луна вместо солнца, дьявол вместо бога. В моём детском мире существовало только чёрное и белое. Я б стал великим магом, если бы рано или поздно в это не ударились все поголовно. Я просто не смог бы жить в мейнстриме. Шутка.