К этому и сводились предложения штаба, доложенные командарму Г. Д. Шишениным. Командующий согласился с ними, но приказал, чтобы к выдвижению на правый фланг был готов также второй полк чапаевцев.

Несколько позже, посоветовавшись с дивизионным комиссаром Ф. Н. Ворониным и еще находившимся в Одессе Н. Е. Чибисовым, Г. П. Софронов принял решение, неожиданное в тот момент даже для Шишенина: начать свертывание Тираспольского укрепленного района.

Тирасцольский УР был хорошим щитом Одессы. Вышло, однако, так, что основная огневая мощь укрепрайона оказалась в стороне от главных событий последних дней, разыгравшихся севернее — выше по Днестру. Между тем уровцы представляли большую боевую силу и без своих дотов: почти 500 станковых и более 300 ручных пулеметов, тысячи отборных, отлично обученных бойцов… Другими словами, несколько пулеметных батальонов, способных прикрыть трудные участки.

Так и решил командарм использовать эту силу, точнее, пока лишь некоторую ее часть. Приказ, отданный коменданту ТИУР 5 августа, предусматривал разоружение дотов на южном участке. Севернее частично разоружались доты, стоящие в глубине (в них оставлялось по одному пулемету), и сохранялись с полным вооружением находящиеся непосредственно на берегу. Высвобожденные пулеметы шли на, усиление дивизий и в армейский резерв. Создавался и подвижной резерв ТЦУР.

Был ли в таком решении риск? Конечно был, хотя и представлялось маловероятным, чтобы противник попытался в ближайшие, дни захватить где-то на левом берегу новый плацдарм южнее дубоссарского. Однако, оставляя укрепрайон на месте, мы тоже рисковали — могли потерять крайне нужные армии огневые средства. Ведь на то, чтобы снять и вывезти вооружение из сотен дотов, требовалось время. Кто мог поручиться, что оно у нас будет, если противник от Григориополя обойдет укрепрайон с тыла?

Дальнейший ход событий оправдал действия Софронова. Тираспольским пулеметчикам, как и артиллеристам укрепрайона, влившимся в полевые войска, суждено было сыграть в обороне Одессы немаловажную роль.

Новые указания получил и начальник инженерных войск армии полковник Г. П. Кедринский, с которым командарм выезжал на оборонительные рубежи, создававшиеся между Одессой и Днестром.

По первоначальному плану, исходившему от командования Южного фронта, намечались три основных рубежа: в 60, 40 и 20–25 километрах от города. Причем первые два должны были прикрывать вместе с Одессой обширную полосу побережья вплоть до Южного Буга. Фронт обороны на первом рубеже составил бы 225 километров, на втором — около 1/5. Расчет, таким образом, делался явно не на две или три дивизии. Такие рубежи мог иметь приморский плацдарм, удерживаемый большой армией, о котором говорили с Г. П. Софроновым в Генштабе…

План, однако, оставался в силе, и в степи работали два управления военно-полевого строительства, подчиненные начинжу армии. Копали в первую очередь противотанковые рвы: считалось, что это самое важное. К началу августа больше всего успели сделать на первом рубеже, но еще нигде работы не были завершены.

Командарм сообщил Шишенину, что Кедринскому приказано переключить все силы на второй рубеж, на участке от Беляевки до Тилигульского лимана, и на третий, ближайший к Одессе, на всем его протяжении (примерно 140 километров) от села Маяки на западе до Аджиаски на востоке. Софронов потребовал также, чтобы прежде всего отрывались не противотанковые рвы, а стрелковые окопы.

К увлечению рвами Георгий Павлович относился весьма критически. После поездки с Кедринским он рассказывал в штарме, как на Северо-Западном фронте, откуда Софронов только что прибыл, рвы, вырытые на тыловых рубежах, создавали порой больше затруднений своей пехоте и артиллерии, чем немецким танкам.

Явившись однажды к командарму с какой-то требовавшейся ему справкой, я застал у Г. П. Софронова коренастого, широкоплечего моряка с нашивками контр-адмирала. Сразу понял, что это Гавриил Васильевич Жуков командир Одесской военно-морской базы, только что назначенный начальником гарнизона.

У Жукова было обветренное, тронутое когда-то оспой лицо, несколько хмурое и очень волевое. Я знал, что он участник гражданской войны. Побывал и добровольцем в Испании, где заслужил два ордена.

В Одессе контр-адмирал служил около трех лет и был известен в городе. Он являлся членом обкома партии, кандидатом в члены ЦК КП(б) Украины. Общаясь с одесскими моряками, нельзя было не заметить, что Жукова в базе не просто уважают, по и любят. Людям импонировали его боевая биография, решительность, воля.

В первых числах августа командование Одесской базы занималось необычным для него делом — из моряков спешно формировались два сухопутных полка.

Полками они были скорее по названию, а по численности ближе к батальонам: в одном набралось 1300 бойцов, в другом — около 700. Больше на первых порах взять было неоткуда. Сюда зачислили и школу младших командиров, и различные береговые команды, и всех, без кого можно было обойтись на кораблях, батареях, постах связи.

Вооружить эти полки оказалось не так просто — винтовки для них собирались по всем подразделениям базы (у матросов ведь не то что у солдат — винтовка есть далеко не у каждого). И, наверное, только авторитет контр-адмирала Жукова в городских организациях, знание им местных ресурсов помогали быстро нащупать возможности получения еще кое-какого вооружения. На одном предприятии, отнюдь не военном, в срочном порядке налаживалось изготовление ручных гранат. На другом — законсервированном в начале войны стекольном заводике — взялись делать бутылки с горючей смесью — оружие против фашистских танков.

Все это требовалось, конечно, не только для морских полков.

В наш воинский обиход в то время еще не успело войти понятие "морская пехота". Одесская база назвала свои краснофлотские полки просто 1-м морским и 2-м морским. Но это и были морские пехотинцы, причем, вероятно, одни из самых первых на всем фронте.

К 5 августа 1-й морской полк был в основном сформирован. Правда, он еще не имел ни средств связи, ни даже саперных лопат, не говоря уж об артиллерии. Но мы считали его резервом для выдвижения на правый фланг. 2-й полк командование базы предназначало для прикрытия порта: события могли обернуться по-всякому.

Тем временем еще один полк сформировался на основе 26-го погранотряда, дополненного личным составом других подразделений НКВД. Тут с оружием затруднений не возникло: у пограничников оно всегда при себе, да и в запасе кое-что было.

Не приходилось сомневаться, что в трудный час подкрепит Приморскую армию и сама Одесса. Конечно, горвоенкомат мог дать нам не слишком много: основной контингент военнообязанных, мобилизованный в первые дни войны, был давно на фронте. В резерве военкома оставалось лишь несколько тысяч запасников старших возрастов. Но когда к советскому городу подступал враг, в армию шли не только те, кто состоял на военном учете.

Еще в начале июля в Одессе началась запись добровольцев в истребительные батальоны и отряды народного ополчения. На одном лишь заводе имени Октябрьской революции в них вступило две тысячи человек, на фабрике имени Воровского семьсот, почти столько же в торговом порту, а всего по городу — многие тысячи. Часть их, правда, должна была потом уехать в связи с эвакуацией ряда предприятий. Но те, что оставались в городе, проходили без отрыва от производства военную подготовку — ежедневно по два-три часа.

Каждый из семи районов Одессы имел по своему батальону. Еще один, восьмой, создали железнодорожники. Бойцы этих батальонов, мужчины и женщины, не носили формы. Но они осваивали винтовку и пулемет, учились метать гранаты и бутылки с зажигательной смесью, привыкали являться на сборные пункты по сигналу тревоги. И очень скоро многие из них оказались на переднем крае.

События на юге развивались стремительно. 4 августа прервалась проводная связь со штабом фронта. Как выяснилось затем, он отбыл из Вознесенска в Николаев. Оттуда войскам фронта 6 августа был отдан приказ об отходе на линию Чигирин, Вознесенск, Днестровский лиман.