Город и порт оставались под обстрелом. В Аркадии — курортном пригороде Одессы, и на Большом Фонтане, куда снаряды не долетали, спешно сооружались новые причалы. Однако они годились для швартовки судов не во всякую погоду. Да и могли ли эти причалы с неудобными подъездными путями заменить целый порт?

Просмотрев как-то донесение о разрушениях и жертвах, принесенных городу вражеским обстрелом за истекшие сутки, Георгий Павлович Софронов сердито сказал:

— Забрать у них нужно весь этот район вместе с пушками, которые они там понаставили! Другого тут ничего не придумаешь…

Командарм энергично обвел на карте участок по обе стороны Большого Аджалыкского лимана — за правым флангом нашего Восточного сектора.

У Софронова кроме меня был Н. К. Рыжи. Кажется, для нас обоих это прозвучало одинаково неожиданно. Такой выход из создавшегося положения, разумеется, был бы лучшим, что и говорить. Но речь шла о районе, который армия недавно оставила, не имея сил его удерживать. А подкрепления, полученные с тех пор, едва восполняли боевые потери. На что же рассчитывал командарм?

Вряд ли в тот момент Георгий Павлович мог знать о видах на существенное усиление армии в недалеком будущем. Однако в нем жила уверенность, что какие-то добавочные силы и средства мы все-таки получим. И мысль его работала над тем, как использовать, где приложить эти силы.

Вспоминая потом оброненную Софроновым фразу, я понял, что он тогда уже думал о контрударе в восточном направлении, ставшем для нас реальной возможностью примерно через две недели. Но до этого произошло еще немало событий.

Истекал первый месяц Одесской обороны. Месяц жизни большого города во вражеской осаде, Срок этот исчисляли тогда с введения осадного положения, приказ о котором вступил в силу 8 августа. Но уже с 6 сентября начались собрания и митинги, посвященные месяцу боев под стенами города. Они проходили на всех предприятиях, которые продолжали действовать, в кинотеатрах, где собирались жители соседних улиц, в клубах. И на каждое собрание горожане требовали представителя армии — командира или бойца.

Руководители городской партийной организации просили, чтобы представители приморцев, выступающие перед коллективами трудящихся, по возможности подробнее знакомили их с тем, как идут бои на одесских оборонительных рубежах. На собрания посылали, конечно, таких бойцов и командиров, которым было что сказать о собственных боевых делах. Но в какой-то мере каждый из них отчитывался перед жителями города за всю Приморскую армию.

Насколько задержали бои под Одессой фашистское наступление на Донбасс и Крым — это стало ясно позже. Но мы и тогда пытались дать отчет — прежде всего самим себе — в том, какой урон сумели нанести фашистским захватчикам, какие силы не пустили дальше на восток.

В сентябре были основания считать, что на подступах к Одессе разгромлено уже несколько неприятельских дивизий. Если некоторые из них и появлялись вновь перед нашим фронтом, то лишь потому, что неоднократно пополнялись и доукомплектовывались.

Конечно, находясь в обороне, трудно точно определять нанесенный врагу урон. Называя те или иные цифры, мы подчас ошибались. Однако, пожалуй, не так уж сильно. Об этом говорят данные, ставшие впоследствии известными из трофейных документов, в которых подсчитал свои потери сам противник.

В боях за Одессу участвовало до двадцати неприятельских дивизий. К началу войны в каждой из них насчитывалось от 13 до 14 тысяч солдат и офицеров. А общие потери (убитыми, ранеными, пленными), например, в 6-й пехотной дивизии составили 20132 человека, в 14-й пехотной — 18 001, в 13-й и 15-й — более чем по 16 тысяч. Из остальных лишь три дивизии потеряли меньше половины своего первоначального численного состава.

Эти данные, как говорится в румынском документе, относятся к периоду с начала войны до конца операции под Одессой. Но из итогового счета неприятельских потерь, без сомнения, немало пришлось на первый месяц осады города.

Если мы говорили тогда, что под стенами Одессы выведены из строя десятки тысяч вражеских солдат и офицеров, это соответствовало действительности. И уже одиннадцать — двенадцать дивизий, принадлежавших к шести армейским корпусам, было сковано боями на рубежах нашего плацдарма, отвлечено от остального фронта.

Похоже было на то, что и враг по-своему отмечает эти дни, очевидно напоминавшие ему о сорвавшихся планах и сроках. Мстя городу за свои неудачи, фашистское командование бросало на Одессу десятки бомбардировщиков. 7 сентября бомбы разрушили несколько жилых домов в центре и терапевтическую клинику, на следующий день — один из корпусов университета, часть здания вокзала и обувную фабрику. Поврежден был Дворец пионеров, возникло много пожаров. В порту аварийные команды героическими усилиями спасли получивший пробоины во время разгрузки транспорт "Ташкент" — тезку приходившего к нам лидера.

Но злобные и бессмысленные удары с воздуха по городским кварталам не могли сломить волю и мужество людей, в чей каждодневный быт уже вошли и артиллерийский обстрел, и карточки на воду, и дежурства около уличных баррикад. Массированные налеты не вызвали смятения, не остановили работы предприятий. На "Январке", в цехе, где превращали тракторы в танки, шло рабочее собрание. Наши товарищи, находившиеся там, рассказывали: когда начался налет, к выходу поспешили лишь бойцы МП ВО — им надо было занять свои посты.

9 сентября состоялся общегородской митинг. Выступали секретарь горкома партии Н. П. Гуревич, дивизионный комиссар Ф. Н. Воронин, а затем рабочие, инженеры, домашние хозяйки. Все они были теперь не просто жителями Одессы, но и ее защитниками, и каждый говорил о том, что делает для обороны города его завод, цех, дом, подъезд. От имени трудящихся Одессы митинг принял письмо Центральному Комитету партии с клятвой защищать город до последней капли крови. Были приняты также обращения к ленинградцам и киевлянам, которых война поставила перед такими же суровыми испытаниями.

А в воинские части приходили коллективные письма с одесских предприятий. Они были одновременно и приветствиями, и наказами бить врага еще крепче. Подписи под этими посланиями стояли главным образом женские. И это еще раз напоминало бойцам, кто изготовляет для них минометы и гранаты, печет хлеб, кто возводит вместе с солдатами стройбатов новые линии укреплений и тушит в городе фашистские "зажигалки". Из 50 тысяч человек, трудившихся на предприятиях Одессы в сентябре, более трети составляли вчерашние домохозяйки, студентки, школьницы, пришедшие в цеха за время обороны. Тысячи женщин изо дня в день выходили на строительство оборонительных рубежей, дежурили в командах МПВО.

Немало одесских женщин и девушек было и непосредственно на фронте. Причем не только в качестве медицинских сестер. В истребительных батальонах, которые еще в августе выводились на передовую, а затем вливались в регулярные войска, были и девушки-бойцы. Имена некоторых из них теперь знали — прежде всего благодаря нашей армейской газете "За Родину" — едва ли не все приморцы.

Кто в нашей армии не слышал, например, про Нину Онилову? Впрочем, иногда ее называли не Ниной, а Анкой. Комсомолка с одесской трикотажной фабрики попала в Чапаевскую дивизию, была там медсестрой, а потом, освоив пулемет, добилась, чтобы ей доверили это оружие. Тогда она и стала для своих боевых товарищей новой Анкой-пулеметчицей: так звали бесстрашную девушку, знакомую всем по фильму "Чапаев".

Эта новая Анка-пулеметчица не раз изумляла своим бесстрашием даже видавших виды бойцов. Воевала она и в экипаже одного из одесских танков. Нина Онилова истребила сотни фашистов. Под Одессой она была ранена и эвакуирована в тыл. Но после госпиталя добилась направления в Приморскую армию, сражавшуюся уже под Севастополем.

В сентябре уже знали на одесских рубежах и Людмилу Павличенко. Студентка Киевского университета, историк по специальности, она стала одним из лучших снайперов нашей армии. Счет уничтоженных ею вражеских солдат и офицеров дошел за время Одесской обороны до внушительной цифры — 187.