— Обратите внимание, что слово Fortune написано с большой буквы — как будто это фамилия, которую он дал своей дочери вместо девичьей фамилии ее матери.

— Целый год прошел, прежде чем ее рождение вообще было зарегистрировано, так как граф запретил кому-либо посещать Холл, даже местному священнику, а когда наконец ему разрешили сделать запись в церковной книге, эта фамилия была единственной, на которую согласился граф, — Муттер печально покачал головой. — Создается такое впечатление, что уже тогда он имел определенный план относительно ее будущего — как еще можно объяснить его завещание?

— Или его отвращением и даже ненавистью ко мне, отдаленному родственнику, которому предстояло унаследовать все, что по праву должно было принадлежать его сыну.

— Какому сыну? — фыркнула Джилли. — Беспутному пьянице, которого проткнул ножом обманутый муж, ставший по его вине рогоносцем, или моему брату, который не сделал и вздоха? Он не любил ни того, ни другого, вот что я вам скажу. Он просто хотел иметь наследника по крови. Если бы я родилась мальчиком, любезный мой Кевин, ты бы и по сей день скрывался от кредиторов и обманывал судебных приставов.

Джилли была права, и Кевин знал это. Но сознание того, что все они стали жертвами обстоятельств, мало что давало для разрешения загадки. Все, что оно могло, — это напомнить Джилли о ее злоключениях, а ему — о его обязательствах. Ни к кому в особенности не обращаясь, он предположил:

— Не мог ли он доверить секрет разгадки своей сестре, как вы думаете?

Джилли захлопала ладонями по коленям от восторга.

— А если и да, дурья твоя башка? В доме больше сотни часов, а я не могу добиться у этой придурочной, который час.

Ее речь запестрела просторечиями, что происходило с нею всегда, когда она волновалась.

— По мне, легче добиться ответа от Элси, чем от этой старой гусыни.

Кевин рассмеялся, разделяя ее веселье.

— Ты права, конечно, права, детка. У меня, должно быть, рассудок помутился за последние дни, если я об этом подумал. Столько событий, и этот проклятый дом… — закончил он, окинув взглядом мрачную комнату.

— Ты выглядишь здесь не к месту, — насмешливо поддержала его Джилли. — Лондонский модник в Холле столь же уместен, как шелковые занавески в конюшне.

Пока новобрачные обменивались испепеляющими взглядами (Кевин больше, чем хотел признать, злился и непрерывные наскоки Джилли, а она расстроилась, вспомнив о том, что стоящий перед нею во всем своем блеске мужчина — не только ее постылый супруг, но и постоянный спутник, до тех пор пока не будет разгадана дурацкая загадка), Муттер пробормотал что-то о позднем времени и удалился как можно незаметнее.

В комнате надолго воцарилось неловкое молчание, наконец, Кевин нарушил его, предложив жене начать готовиться ко сну.

— Я буду с волнением ждать момента, когда увижу твое ночное облачение — будет ли оно столь же пламенным, как свадебное? Мое блаженство, — проворковал он, — мечты об атом лишают мена разума. Поторопись, женушка. Я присоединюсь к тебе очень скоро.

Джилли взбесило то, что ее шелковый наряд не произвел на Кевина ожидаемого впечатления, а еще больше то, что ее триумфальное шествие к алтарю было превращено тетушкой Сильвией в фарс. И вот сейчас с таким видом, словно ничего не произошло, он снова напоминает ей об этом с целью выставить ее полной дурой!

Она процокала каблучками мимо него и вышла из гостиной, захлопнув за собой двойную дверь так, что канделябры зазвенели над его головой, осыпав его шею в плечи скопившейся на них пылью.

— Тигренок, — улыбнулся он, отряхиваясь. — Не стоит приручать ее слишком быстро. Темперамент — единственное, что в ней есть привлекательного.

Он допил остатки бренди из бокала и вылил туда асе, что оставалось в графине, чтобы ваять с собой в спальню, где — он был в этом уверен — его поджидал Уилстон с наполненной горячей ванной.

— Это моя первая брачная ночь, — сказал он себе, глядя на графин и прикидывая, хватит ли его содержимого для достижения его целей. — В конце концов, никакая помощь не будет лишней.

Кевин провел добрый час в умелых руках Уилстона, который почтительно приговаривал:

— Если милорд соизволит приподнять ногу, чтобы я смог надеть на него эти туфли… — он сопровождал это обрывками слухов, собранных внизу, — Олив Зук клянется, что отнесла в спальню графини не меньше двадцати ведер горячей воды, — и собственными комментариями, свидетельствующими о том, что слуга его светлости прекрасно понимает размер той жертвы, которую граф намерен принести на алтарь рода Ролингсов, дабы обессмертить свое имя в потомстве.

— Знаешь ли что, Уилстон, дружище, — заметил Кевин, — я начинаю понимать, какое давление испытал на себе Принни[4], когда его впервые представили ее королевскому высочеству принцессе Каролине. Неудивительно, что этот человек так пристрастился к шерри-бренди, кроме всего прочего.

Наконец, когда тянуть время дольше стало уже невозможно, Кевин расправил плечи и придирчиво изучил свое отражение в затуманенном зеркале. Его глаза сказали ему, что он, по крайней мере, похож на новобрачного — одетый в ночной халат из темно-синего бархата поверх голубой шелковой пижамы. Уилстон повязал ему на шею белый шелковый шарф, снял несуществующую пылинку с рукава, и Кевин вышел из комнаты, отправившись в долгий путь к своим покоям.

Покои были, как и все помещения в Холле, огромны. За двойными массивными дверями находились передняя, большая гостиная, две спальни с примыкающими к ним гардеробной и спальнями для прислуги, клозет, переоборудованный в ванную комнату, и широкий балкон, выходящий в западную часть парка.

Найти одну-единственную рыжеволосую худенькую девушку среди этих разветвленных апартаментов было делом нелегким. В конце концов, Кевин обнаружил ее в одной из спален для слуг, сидящей со скрещенными ногами на узенькой койке в рваной хлопчатобумажной ночной рубашке с выражением упрямства на лице.

Она подняла на него глаза, когда он вошел в темную комнату, ее свежевымытые волосы мягко обрамляли лицо и струились по плечам до талии, словно яркая шаль. Она не видела себя со стороны, не представляла, какое впечатление невинности производит, и выстрелила в своего супруга очередной шпилькой:

— Ты хотел унизить меня — что ж, тебе это удалось. Вот и я, твоя графиня.

Глаза Ролингса сузились, он спросил:

— И что же я должен заключить из твоего присутствия в этом… этой келье?

Джилли вздернула подбородок.

— Я не думала, что незаконнорожденная может себе позволить лечь в одну из этих огромных кроватей, что стоят в других покоях. Это мне не по чину.

Ролингс уже достаточно пережил за этот день, и ему, он знал, предстояло пережить еще больше в ближайшие дни, недели и месяцы. Так что проблемы ему были нужны меньше всего. Со сдавленным рыком он наклонился, поднял Джилли с койки и взвалил ее себе на плечо. Двигаясь в сторону спальни, которую он наметил для ночлега, он кратко проинформировал Джилли:

— Я вытерпел от тебя слишком много, подкидыш, больше, чем собирался. Да, ты незаконнорожденная — и что с того? Ты теперь моя жена, нравится тебе это или нет, и с этого момента изволь воспринимать себя в этом качестве.

Вися вниз головой у него на плече, с волосами, закрывшими ее лицо практически полностью, она взвизгнула:

— Я не твоя жена. Это все фарс, подделка.

Кевин дошел наконец до широкого ложа и не слишком осторожно швырнул на него Джилли, после этого он разместился над ней, поставив колени по обе стороны от ее бедер и пригвоздив своими руками ее руки, закинутые за голову, к постели.

— Наш брак законный. Это не фарс. Ты что, не узнала местного священника?

— Я не имела в виду, что он незаконный, я имела в виду, что он заключен только для того, чтобы… пусти меня, ты, свинья… ты сам знаешь, что я имела в виду.