— He-а. Что-то ты мне разонравился. Неохота огорчать тебя, но на мой вкус ты слишком худой. Мне нравится, когда у мужика на костях мясца побольше, чтобы было за что подержаться, вы меня поняли? — закончила она, игриво ткнув графа локтем меж ребер.

Не оглянувшись, она направилась к выходу из комнаты, извиваясь и раскачиваясь (в основном извиваясь, так как раскачивать, честно говоря, было особо нечем). Лишь у самой двери обернулась и подмигнула мужчинам, послав им воздушный поцелуй, прежде чем, оказавшись в коридоре, скорчиться у стены, ожидая, чтобы сердце перестало биться так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Она не представляла, что быть падшей женщиной так трудно. Но зато это довольно весело! Как удачно получилось, что она много раз имела возможность наблюдать за официантками. Может, она сама поняла не все те слова, которые произнесла, подражая этим девицам, зато мужчины в библиотеке уж точно поняли все.

Подхватив юбки выше колен, Джилли спустилась в малую гостиную в задней части Холла, уселась и принялась внутренне праздновать свою маленькую победу.

Муттер вынул огромный белый носовой платок и вытер пот с верхней губы, в то время как Кевин, ожидая, пока адвокат придет в себя, прикурил сигару от свечи и опустился в кресло, наслаждаясь первыми затяжками.

— Полагаю, это представление было разыграно с определенной целью? — наконец вымолвил он. — Это дитя, которое здесь перед нами пыталось изображать многоопытную шлюху, не может быть моей стыдливой невестой, я прав?

— Это была Евгения, милорд, — ответствовал Муттер со вздохом. — Но я не могу никак объяснить ее поведение. Она не такая. Она выглядела и вела себя как… не могу даже подобрать сравнения, милорд.

Кевин взял свою тросточку за середину и принялся методично постукивать себя золотым набалдашником по голове.

— Мне кажется, нам следует предположить, что девчонка подслушивала под дверью — дети всегда так делают, вы же знаете, — и услышала, что мы о ней говорили. Я был уверен, что увижу неряху и бесстыдницу, и она, как хорошая девочка, подыграла мне, оправдав мои худшие ожидания, — он зевнул, прикрыв рот мягкой рукой с наманикюренными ногтями. — Послушная девочка, что скажете? Как вы думаете, можно ее выдрессировать, чтобы она понимала команду «к ноге»? Или приносила мне в зубах тапочки? Нет? Ну что ж, нельзя иметь все сразу. Хорошо, что она не дура, а всего лишь невежда.

Муттер был слегка озадачен.

— А разве это не одно и то же, милорд? — Этот человек заставил его в ином свете увидеть свою службу у старого графа — оказывается, все эти годы можно было приравнять к отдыху на курорте.

Кевин покачал головой.

— Невежественный человек ничего не знает, он незнаком с жизнью и не приобщен к образованию. Глупец может обучаться у лучших профессоров Итона и общаться с интеллектуалами из высшего общества и никогда ничему не научится. Наша юная Евгения продемонстрировала врожденный ум и сообразительность. Дура не сообразила бы порадовать нас этим представлением. Я не смирился со своей судьбой, но мое сердце слегка смягчилось.

То, что граф так хорошо отозвался о девушке, несказанно обрадовало Муттера. Воспользовавшись моментом, он сообщил Кевину о специальной лицензии, имевшейся в его распоряжении все эти месяцы на случай, если граф увидит и оценит все преимущества брака.

— В конце концов, всегда можно развестись, милорд, — добавил он в качестве последнего аргумента.

— Хм… — произнес Ролингс, уставившись на дверь, в которую удалилась его «невеста». — При условии, что ни один из нас не убьет другого раньше.

Он встал и выбросил сигару в холодный, пустой камин. Оправив на себе одежду и выпростав манжеты рубашки из-под рукавов сюртука, он приветливо обратился к адвокату:

— Идите домой, Муттер, и возвращайтесь в восемь вечера с лицензией и пастором. Как сказал Шекспир, «что делаешь, делай скорее». Мне кажется, речь в пьесе «Два веронца» шла об убийстве. Как вам кажется, Муттер, это знак судьбы?

Кевин не позволил себе улыбнуться, пока адвокат, выглядевший ошеломленным, не покинул комнату.

— Вот человек, не подозревавший о разнице между дураком и невеждой.

Поднеся ладонь к своему гладкому лбу, он откинул назад непослушную прядь волос и принялся постукивать тросточкой по своей ладони.

— Поэт сказал кое-что еще, и эти его слова помогут мне в той безвыходной, невозможной ситуации, в которой я оказался и в которую должен броситься очертя голову: «Зачем язык тогда во рту иметь, коль женщиною им не овладеть?»[1] Дорогой Уилл, ты так верил в своих героев, но ты говорил о женщинах. Поможет ли язык, если придется иметь дело с юной девушкой? Легче с ней будет или труднее? Если я завоюю ее, стану ли я мамонтом среди мужчин или колоссом среди грубиянов? И имею ли я право, даже в моих отчаянных обстоятельствах, использовать эту девушку для решения своих проблем, а также проблем всех обитателей этого поместья?

Размышляя таким образом, Кевин размахивал своей тростью и нечаянно сильно ударил себя по ноге.

— Найди рациональное обоснование своему поведению, признав, что ведешь себя как настоящий злодей. Стыдись, Кевин Ролингс, стыдись.

Теперь тросточка ударила его по руке. Кевин целеустремленно двинулся по коридору. Следуя в том направлении, куда, по его предположениям, могла удалиться девушка, он слегка улыбнулся.

— Ты старый мудрый змей, Кевин Ролингс, — мягко пожурил он себя. — Мог бы хотя бы соблюсти приличия и не гордиться собой так явно и неприкрыто!

Ролингс не ошибся в своих предположениях — он нашел девушку в маленькой задней комнате, которую уже обнаружил утром. На трех окнах не было занавесок, и солнце делало все, что могло, чтобы осветить интерьер при помощи тех лучей, которым удалось проникнуть сквозь наслоения грязи на давно немытых стеклах.

Посреди всего этого замутненного сияния стояла девушка, которая только что пыталась выдать себя за развязную нимфоманку. Ее уродливое платье было надето, как полагается, и все пуговицы на нем были застегнуты. Однако что касается буйной гривы ее волос, они были все так же растрепаны, спутаны и спускались ниже талии; рыже-золотистые, в ярком солнечном свете они горели как пожар, окружая ее голову огненным ореолом.

Такие оттенки любил Тициан, подумалось Кевину; может быть, если эти волосы вымыть и расчесать, они будут выглядеть как мечта Тициана, а не его кошмар. Ну ладно, философски прервал он свои размышления, вполне естественно искать хоть какое-то утешение в качестве компенсации того фарса, в котором я вынужден участвовать.

Он окинул взглядом фигуру девушки — по крайней мере то, что открывалось его взору, когда она стояла к нему спиной. Помня о том удручающем впечатлении, которое произвела на него маленькая грудь девушки, Кевин решил, что у его невесты никогда не будет причин бояться того, что страсть к обладанию ее телом однажды охватит его до такой степени, что он силой овладеет ею.

Она, однако, очень неплохо смотрится сзади, с в сожалением признал он. Изящный изгиб спины, тонкая талия, соблазнительные ягодицы, под юбкой угадываются стройные, длинные ноги. Не лукавь с собой, одернул он сам себя, если бы она была последней уродиной и толстухой, ты бы все равно женился на ней. У тебя нет выбора, ты ведь не хочешь упустить все — землю, состояние и спрятанные сокровища — только из-за того, что невеста не вполне отвечает твоим эстетическим предпочтениям.

Ранее, когда он слышал, как эта девушка говорила, изо всех сил стараясь показаться необразованной простушкой, он уловил в ее речи признаки того, что ее не придется учить говорить как новорожденную, с самого начала. Если она примет ванну, отмоет руки и лицо (а вдруг тогда станут еще ярче замеченные им веснушки?) и наденет приличное платье… Такие простые вещи творят чудеса. Он не ожидал чуда, но, по крайней мере, она молода, а значит, в его руках будет подобна мягкой глине в руках скульптора.