- Значит, «Либкнехту» цель нашлась? А нам нету?… Что с того, что у него «сотки», а у нас «семьдесят пять». Несмотря что флагман, а упустили… А мы бы - ни за что!

Даю ему выложить все, затем начинаю исподволь, переводя глаза с одного лица на другое:

- «Либкнехт» в бой попал не потому, что имел «сотки», а потому, что имел уголь. Это понимать надо! Пока что наша берет и без артиллерийских боев! Важно победить, а не пострелять… Или вы в претензии, что пятого числа крейсер упустили?

- Да нет!… Этот случай понимаем. Небось сам шестом нос корабля от стенки отпихивал! Но все же… так у нас в орудийных стволах скоро паутина заведется… как мы над минерами {59} за их торпедные аппараты смеемся!…

- Ну, Гридин, если у какой пушки заведется паутина (чего именно у Гридина не могло быть!), весь расчет отдадим в Ревтрибунал! Но, товарищи, даю слово командира: не закончим войну только на одних армейских пушках или пугая «их» четырьмя дымовыми трубами… Обещаю, что еще стволы разогреваться от стрельбы будут! Только бы пушкари не подвели!

- Тоже скажете! - уже совсем другим тоном закончил разговор артиллерийский старшина. - Да мы, товарищ командир, как в очко, куда только прикажете!…

Прав ли был командир, давая такое обещание? Конечно, это было неосторожно. Но некоторое знакомство с историей, некоторое - с жизнью подсказывало, что враг, прижатый к стенке или в угол, обычно или сдается, или отчаянно дерется. Как охотник (в том числе на кабанов в камышовых зарослях в Ленкорани и Мугани), я знал, что зверь, который обычно отходит, уступая дорогу, после ранения становится страшным и бросается на своего врага.

Сейчас происходят события иного порядка, и в частности по масштабу. Борьбой поглощена вся огромная Россия и ее соседи. Но много раз читали мы в «Известиях» или в «Правде» или слышали от докладчиков слова Ленина о том, что умирающий или сходящий с исторической арены класс никогда не уходит добровольно, что и приводит к ожесточению так называемой гражданской войны.

Сейчас белые загнаны в угол, в последнюю нору. Вряд ли они сдадутся доброхотно, особенно надеясь на помощь «всесильной» Великобритании. Будет еще драка! В Баку? В море? Или под Энзели? Трудно сказать, но будет.

Черт с ним, если ошибусь. Конечно, плохо, когда слово командира бросается впустую (не лезь в пророки!); гораздо важнее победить {60}.

8 апреля. «Стоячий клуб»

Как известно, во всех клубах мира сидят. Не знаю, возможно, есть такие, в которых лежат, не после возлияния, а, так сказать, по уставу.

Нам же, командирам дивизиона, удалось организовать в порядке импровизации нечто вроде «стоячего клуба» на стенке северного мола, прямо против стоянки кораблей, - своего рода «клуб капитанов».

Сидеть было не на чем, да и незачем. Собирались в кружок иногда два, иногда три раза в день. Между делом, накоротке, чтобы обменяться новостями, обсудить события, посоветоваться, а то и просто побалагурить или позлословить.

Душою клуба был Бетковский.

Моряк торгового флота, мобилизованный в военный флот, он был полулюбителем, полупрофессиональным актером. Не знаю, как он играл на сцене, но в жизни роль отставного провинциального трагика Бетковский играл великолепно.

Иссиня выбритое нахмуренное лицо всегда с остатками пудры, с горькой миной и драматической полуулыбкой неудачника - таков внешний облик с первого взгляда.

Но как только «Беткач» открывал рот, от трагизма ничего не оставалось, на сцене оказывался остряк и балагур, о котором старпом с «Либкнехта» Б. Альбокринов говорил, что Беткач «осужден за выпивки и анекдоты на девяносто девять лет условно».

Сегодня затянули в клуб главарта Бориса Петровича Гаврилова и старпома с «Либкнехта». Нас всех интересовал первый в этой кампании артиллерийский бой. Причем не по официальной реляции, а как раз помимо нее. По той же причине организаторы сделали так, что не было А.А. Синицына, это было не трудно - он на правах флаг-капитана и старшинства держался несколько обособленно от остальных капитанов.

Вот что рассказал Гаврилов.

Почему- то решено было предварительно, «на всякий случай», осмотреть Красноводск, хотя для этого было мало угля и теряли время.

В середине перехода налетела «моряна». Начался шторм. Гаврилову приходилось на эсминцах этого типа ходить в дозор в Балтийском море, но таких кренов он никогда не испытывал. Почти пустые угольные ямы и крутая волна приводили к тому, что эсминец ложился на борт и долго не вставал.

Вероятно, комфлот из-за недостатка опыта просто недооценивал положения, однако удалось его уговорить отказаться от осмотра Красноводска и идти на норд, к форту… «Милютин» и «Опыт» открылись внезапно в темной части горизонта, уже на дистанции возможной стрельбы. Но на такой стремительной и сильной качке никакой сколько-нибудь приличной стрельбы невозможно было провести. Поэтому-то они и ускользнули!…

Послышались возмущенные голоса клубменов:

- Замазываете!

- Комкаете!

- Договаривайте!

В последующем пришлось вытягивать клещами каждое слово. Б.П. Гаврилов {61} был старшим по возрасту и «чину» среди присутствующих и считал неудобным рассказывать молокососам об ошибках начальства.

При этом выяснилось, что так как начштаб В.А. Кукель был артиллеристом, командиру «К. Либкнехта» также и, наконец, комфлоту не меньше хотелось блеснуть искусством ведения огня, то на мостике флагмана все оценки падения снарядов (по всплескам) делались хором. К сожалению, не все оценивали знаки падения одинаково, одни кричали «недолет!», в то время как другие - «перелет!».

Огонь «Милютина» был тоже беспорядочным, очевидно из-за качки.

Громкие команды Гаврилова об изменении прицела и целика не обсуждались, но все же рекомендации (под руку) делались…

В довершение всего после одного из удачных залпов сам комфлот громко вскрикнул: «Накрытие!» - а так как через секунду на силуэте «Милютина» обозначился клубок белого дыма, то вслед за комфлотом несколько командиров вскрикнули: «Попадание!»

Комфлот, очевидно предполагая взять противника, что называется, живьем, скомандовал: «Дробь!» {62} - хотя даже в этом случае не должен был сам ввязываться в управление огнем. Так и скрылись во мгле два вражеских корабля, причем один окутался белым дымом или паром.

Этот своеобразный бой длился более часа (с 17 часов до 18 часов 45 минут), темп стрельбы был очень медленным из-за сильного волнения. О преследовании не могло быть и речи хотя бы только из-за отсутствия угля.

Альбокринов, лично наблюдавший весь этот бой, совершенно категорично заверил членов клуба, что никакого попадания в «Милютина» не было, а клубок пара, выпущенный нарочито или случайно, был принят за результат накрытия залпом «К. Либкнехта».

Желая скрасить неблагоприятное впечатление, Гаврилов переходит на перечисление трофеев, захваченных на форту.

Но это не намного уменьшает критическое настроение капитанов.

В заключение старпом «К. Либкнехта» рассказал, что в каюту комфлота было принесено несколько ящиков с трофейными револьверами и он тут же начал награждать (или премировать?) всех, кого считал отличившимся в бою с «Милютиным» или при захвате базы…

Все заговорили хором.

Шум стал достигать такого высокого градуса, что привлекал внимание как матросов, так и вольной публики.

Тогда Беткач, кстати единственный из командиров хорошо знавший Каспий и имевший знакомых везде, включая Петровск-порт, встал в позу леонковалловского Пролога и запел: «Синьоры!… Пролог пред вами!…»

Слушатели полагали, что это очередная забавная шутка бывшего актера, но оказалось иное. «Пролог» сообщил, что в городе застрял цирк-шапито, не успевший эвакуироваться вслед за белыми, которых обслуживал во Владикавказе и Грозном, а в последние дни в Петровск-порте. Директор, он же антрепренер, он же хозяин, успел сбежать, забрав кассу и не заплатив артистам за два последних месяца.

Артисты на мели. Бедствуют.

Сейчас с помощью политотдела XI армии им предложено сорганизоваться в артель и начать представления для обслуживания частей, проходящих через город.