— Нездешний, что ли?

Вроде бы и пора было об этом спросить. И вообще, где бы Юрген не появлялся, всюду его об этом спрашивали. Должно быть, в радиусе ста миль другого такого не найти! Но Юрген скромно ответил:

— Нет.

— В отпуске? — спросил моряк.

В отпуске? Что-то в этом роде, но уж, конечно, не то, что подумал при этом моряк. Он-то небось решил: папочка и мамочка сидят себе в профсоюзном доме отдыха и слушают лекцию на тему «Наши пернатые друзья». Ну, а сыночка отпустили погулять. На мороженое, наверное, дали. «Он же у нас сластена!» Ничего подобного!

— Нет, — сказал Юрген. — Так, поглядеть захотелось. Проездом вроде. Понимаете?

Моряк опять рассмеялся. Потом это случалось с ним еще много раз, но в этом месте это было второй раз. Он сказал:

— Проездом, говоришь? Неплохо. Отсюда ты хорошо до Кёнигсштуля и Аркона[4] доберешься. А дальше — водичка. Гляди не утони!

К этому времени Юрген еще не знал, что моряк этот был действительно моряком. Будучи гениальным мыслителем и ходячим арифмометром, Юрген при слове «водичка» должен был бы задуматься: от моряка ведь следовало ожидать таких выражений, как «большая лужа», «море» или хотя бы «старик океан», но уж никак не «водичка».

Тут следует сразу сказать: не только с городом Засницем, но и со всем островом Рюгген Юргену действительно не повезло. Но как уже известно, он ничего еще не знал. А когда узнал — и это случилось несколько минут спустя, — он забыл про «водичку», ибо тем временем были произнесены великолепные, полнозвучные слова — «Дом моряка».

— Жилье-то у тебя есть? — спросил моряк.

— Пока нет.

— Пока, говоришь? Лучше б сразу сказал, что нет. Ты не найдешь здесь жилья. Разгар сезона!

Тогда Юрген поделился своими мыслями относительно сдвинутых пляжных корзин. Моряк слушал его внимательно и в конце концов сказал:

— Корзины такие здесь есть. В сторону Мукрана. Если там не сидит уже какая-нибудь парочка и не целуется… А ты хоть раз ночевал в такой корзине?

— Нет, — ответил Юрген.

— Так я и думал, — сказал моряк. — Это только когда не попробовал, думаешь, что ночевать в них хорошо, а потом — ни за что! Будешь дрожать от холода, глаз не сомкнешь. Дело не стоящее.

«Такой всегда найдет что сказать. На почте, должно быть, работает. Окно № 2,— подумал Юрген, — а то и официантом в гостинице „Митропа“[5]. Шведам виски подает, а дома сидит укутанный пледом с электроподушкой на ногах. Мягкотелый тип!»

— Дело не стоящее, — сказал моряк. — Пойдем со мной в Дом моряка. Койка Брюдигама все равно свободна — у него невеста в Заграде. А багаж-то твой где?

Вместе они зашли на вокзал, достали из ящиков-автоматов ободранный и помятый чемодан и спортсумку. Съели две черные и холодные котлеты, выпили по кружке пива и так шаг за шагом добрались до Дома моряка. А моряк-то оказался настоящим моряком. Его рыболовный траулер стоял у погрузочного причала, принимал на борт помидоры, матросский хлеб и другой груз. И Брюдигам, должно быть, действительно уехал к невесте — койка его стояла пустая. Все это было точно так, как говорил новый знакомый. А может быть, все-таки и не так? Может быть, этот Брюдигам, которого Юрген так и не увидел, был гораздо интереснее — настоящим опытным моряком, не то что его знакомый по скамейке у кинотеатра. Может быть, он рассказал бы что-нибудь о Нептуне, о водяном, о Бермудском треугольнике, о причудах капитанов и таинственно исчезнувших кораблях.

Юрген и сам себе иногда представлял, как он неожиданно оказался на японском судне, по загадочным причинам покинутом командой… Уже многие сутки корабль дрейфует по необозримым просторам Тихого океана. В трюме полным-полно транзисторов, магнитофонов и портативных цветных телевизоров. Все японского производства. А еще там шикарная капитанская каюта. И горючего для дизелей судовой электростанции хоть отбавляй. Отличнейший корабль! Жаль только, что в судовой библиотеке все книги на японском языке…

А его моряк ничего о Нептуне, о таинственном синем огоньке на самом кончике грот-мачты не рассказывал. Разве что назвал несколько морских отмелей у канадского побережья, где они брали сельдь. Да и то эти названия в его устах звучали не иначе чем Шверин, Росток, Гюстров. А потом он дал понять, что ничего приятного нет, когда тебе ночь напролет надо вкалывать на палубе. По пояс стоишь в скользкой рыбе, кругом мокрые сети, канаты, ветер воет, и корабль идет по большой волне… Но с другой стороны, у них и кино на борту показывают, и зарабатывают они неплохо. А иных укачивает. Морской болезнью болеют.

Но в основном моряк совсем по-сухопутному рассуждал на тему получения квалификации и соответствующего разряда. Это его больше всего волновало. Не ради золотых лычек на погончиках и не ради денег. Он даже потерять готов был. Если он, Юрген, правильно понял, то этот моряк даже злился, что сельдь, да и вся рыба, плавает в океане и так далеко от рыбокомбината. За ней с сетями, видите ли, приходится гоняться, на каких-то там мелях, а затем ножами разделывать, как какому-нибудь охотнику или грибнику. В двадцатом-то веке! Он прямо одержим был идеей все механизировать, автоматизировать! Потому и хотел учиться.

Что ж, ничего плохого в этом не было. Но лучше бы ему выбрать что-нибудь другое. В связь пойти или в пищевую промышленность. Там много чего можно пооткрывать и наизобретать. А иначе рыболовецкому делу грозят немалые опасности — уйдут из него парни, и останутся одни полные дамы пожилого возраста, или оно перейдет народным предприятиям по промышленному выращиванию цыплят, по совместительству, конечно. Слава богу, пока до этого еще не дошло. Нет, не настоящий ему попался моряк, не та квалификация!

Недалеко от развилки, в конце длинного подъема, на свежем утреннем ветру заняли свои посты голосующие. Те, что автостопом хотят ехать. Юрген одну за другой читал их вывески, а они смотрели на его вывеску.

А может, и не смотрели. У этих ребят взгляд особый, избирательный. Все внимание направлено на транспорт, который может и даже хочет их подвезти. Например, на вымытый до блеска, сверкающий хромом «трабант» они взирают с меньшей надеждой, чем на покрытую пылью «ладу», за рулем которой сидит человек артистического вида. Этот наверняка не прочь скрасить свое путешествие беседой со случайным спутником. Зазывно они поглядывают и на «Запорожец», владельцы коего любят продемонстрировать, как лихо, вопреки всем наговорам и слухам, способна передвигаться эта машина. Самым загадочным в этом смысле следует считать автомобили марки «Вартбург» — на них кто угодно может ехать: и бургомистры, и пекарских дел мастера, и каменщики, и педагоги, и пианисты, и подполковники…

Но фиксируются ли их сетчаткой мопеды, собачьи упряжки и вьючные ослы, пожалуй, никто не может сказать. Сам-то Юрген зафиксировал всех голосующих. Фиксировал и думал, что они все похожи друг на друга, как похожи индейцы одного племени. И почему-то все девчонки казались хорошенькими. Или это только хорошенькие выходили вперед? Может, они хорошели оттого, что голосовали на обочине?

С определенностью этого тоже нельзя было сказать. Сусанна Альбрехт, например, с каждой страницей классного сочинения делалась красивей. И это он не раз наблюдал своим непредвзятым взглядом. Точно. Он поворачивал голову и видел, как нос делался тоньше и как-то изящней, губы влажно алели, глаза расширялись. Уши розовели. Нет, правда.

Потом он въехал на дамбу, соединяющую большую землю с островом Рюгген. А чуть позднее это и случилось. И на то и на другое Юрген вполне рассчитывал. Он был почти уверен, что за ночь никто за ним дамбу не разрушит. Но что у его транспортного средства на долгом пути до Новосибирска что-нибудь да сломается — к этой мысли он давно привык. Однако, что эта поломка будет такой идиотской — этого он уже никак не мог предполагать.