Каждый из дефектов — достойный объект и исследования, и популярного рассказа о нем. Кристалл жив своими дефектами, они и его сила, и слабость, и цепкая память, и транспортные магистрали, и органы приспособления к окружающей среде, и нервная система, реагирующая на внешние воздействия. Разумеется, дефекты остаются дефектами, но черной краской их изображать не следует, надо пользоваться тонами посветлее.

Теперь несколько фраз о слове заселение.

Однажды, после публичной лекции, которую я прочел в юношеской аудитории, один из слушателей, вдумчиво подбирая слова, спросил меня:

— А кто впервые изобрел..., нет, поселил вакансии в кристаллах?

Этот вопрос, заданный серьезно, мне понравился и словом «поселил», и своей курьезностью, напомнившей шуточный вопрос: «Кто изобрел болезнь Боткина?»

Ну, разумеется же, никто вакансии в кристаллах не поселял, они испокон веков «там жили», неувиденные, неопознанные, в открытую о себе не заявлявшие, как, впрочем, и многие другие дефекты. До поры до времени кристаллофизики были не подготовлены для того, чтобы заняться поисками вакансий в кристаллах, — и запас идей для этого был недостаточен, и экспериментальные методы были не развиты. Там, где вакансии должны были обнаружиться, внося ясность в изучаемое явление, бытовала полуясность, иллюзия понимания, знание, близкое к правде, но с правдой не совпадавшее. И когда в естественном ходе развития науки представление о вакансиях созрело — их начали обнаруживать в десятках лабораторий сотни исследователей. Раньше вакансий вроде и не было, а вот появились! Поселились в кристаллах!

У каждого типа дефектов свои истории «поселения». Одни, прежде чем обнаружиться в исследованиях экспериментаторов, заявляли о себе в формальных построениях теоретиков. Так, в частности, было с вакансиями и дислокациями. Другие, благодаря своей очевидности, обнаружили себя, минуя формулы и уравнения. Таких дефектов множество: и поры, и трещины, и царапины, и многие другие. И в первом, и во втором случае эти истории интересны и красочны, каждая из них, безусловно, достойна специального рассказа.

Применительно к дефектам в кристалле у слова «заселение» есть еще один смысл, более близкий к его бытовому значению. Дефекты действительно можно поселить в кристалле, подвергая его различным воздействиям — деформированию, облучению потоком частиц или квантов различной плотности. Можно поселить, поместив кристалл в электрическое поле или в какую-нибудь агрессивную среду. Много есть способов вынудить кристалл поселить в себе дефект. Их исследование — одна из основных задач кристаллофизики — науки, изучающей реальный живой кристалл.

В этой главе я расскажу о многих дефектах кристалла, полагая при этом, что о вакансии—дефекте, без которого кристалл не может обойтись, уже рассказано, как об одном из непременных признаков жизни кристалла.

У ИСТОКОВ ИДЕИ

Стала уже тривиальной мысль о том, что различные поколения ученых воспринимают новые идеи с различной степенью легкости. Наиболее легко новые идеи усваиваются юным поколением ученых, которые свою жизнь в науке начали тогда, когда «новая» идея была уже не очень нова. Ими она воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Ее усвоение не вызывает ни внутреннего протеста, ни необходимости преодолевать множество барьеров, среди которых есть и барьер под названием «традиция», и барьер под названием «косность». Иной раз эти барьеры не могут «взять» даже светлые и независимые умы. Семилетний сынок моего друга, стоя рядом с отцом и глядя в ночное небо, по которому быстро двигалась светящаяся точка, сказал взволнованному отцу: «Ничего особенного, обыкновенный спутник!» Для мальчика — обыкновенность, для отца — чудо.

Для зрелого ученого появление новой идеи означает необходимость заново истолковывать многое из того, что ранее казалось ясным и решенным. А эта необходимость исподволь рождает внутреннее сопротивление новой идее. Преодолевать это сопротивление нелегко, переучиваться всегда труднее, чем учиться.

Некогда Макс Планк, размышляя о становлении и развитии новых идей в связи с тем приемом, который им оказывают различные поколения, высказал грустную мысль о том, что счастье развивающейся науки состоит в том, что старшие поколения уходят...

Вспоминаются годы, когда представление о дислокациях — уже отчетливо сформулированное и подтвержденное вполне убедительными экспериментами — с большим трудом усваивалось поколением моих учителей. Вакансия — это было вне сомнений, это то, чем оперировали многие годы, с чем сроднились, что оправдало себя во многих научных баталиях, к чему были проникнуты доверием и чувством благодарности. Это поколение отнеслось к дислокациям не скажу враждебно, но с некоторой предвзятостью, с настороженным недоверием, которое с годами, с появлением новых фактов, убывало.

Моему поколению кристаллофизиков было легче, мы усваивали науку о дислокациях тогда, когда внутренние барьеры на пути к усвоению новой идеи были невысоки. Дислокации родились — мы были детьми, дислокации заявили о себе во всеуслышание — мы были начинающими в науке.

А моим учителям и учителям моих читателей было трудно. Вторым труднее, чем первым! Я вспоминаю, когда в журнале «Успехи физических наук» в начале 50־х годов появился обстоятельный обзор сформировавшихся к тому времени теоретических представлений о дислокациях. Обзор был написан выдающимся физиком А. Н. Коттреллом. Научная молодежь встретила обзор с искренним интересом к новому кругу идей и, к счастью, со сбывшейся надеждой на то, что многие туманные места в физике реального кристалла будут прояснены.

Представители старшего поколения кристаллофизиков были взволнованы. Они не находили в себе готовности стать приверженцами и пропагандистами новой теории. В этой теории, после добросовестных сомнений и поисков, они не находили ответа на множество вопросов, которые, впрочем, оставались без ответа и в кругу привычных им идей. Вот примеры их сомнений. Если дислокации — носители пластичности кристалла, то почему кристалл тем более пластичен, чем он совершеннее, т. е., видимо, чем меньше в нем дислокаций? Непонятно, как появляются дислокации. Флуктуационно, как вакансии, они возникнуть не могут, что признает и Коттрелл. На границах между зернами они тоже возникать не должны, так как поликристалл менее пластичен, чем монокристалл. Видимо, дислокации не имеют непосредственного отношения к возникновению пластического сдвига, а их наличие может лишь помешать распространению пластической деформации. Объяснение пластичности следует искать, исходя из представлений о правильной решетке, а «дислокационная гипотеза» может оказаться помехой в развитии иных теорий, которым, быть может, суждено решить проблему пластичности... В их заблуждении была доля недальновидности, но главным образом — тот добросовестный консерватизм честных ученых, которые, прежде чем признать новые идеи, упорно пытаются обойтись зарекомендовавшими себя старыми. Вспомним, что так поступали и самые великие до тех пор, пока не убеждались, что в рамках старых идей новое необъяснимо. В этом, собственно, и заключались истоки их величия.

К счастью, дислокационные представления были настолько плодотворными, что скоро завоевали себе безоговорочное право на жизнь. А сомнения старших — они психологически оправданы. Без таких сомнений развивающаяся наука не может обойтись, и не обходится.

Если бы автором этой книги был физик лет на 10— 15 младше меня, он, видимо, начал бы с изложения основ, не очень оглядываясь на то время, когда новое направление в физике реального кристалла завоевывало себе право на признание. Об основах и я кое-что скажу. Но вначале мне хотелось вспомнить о том времени, когда дислокация с трудом завоевывала себе право «поселиться» в кристалле. Я жил и работал тогда и на такое воспоминание имею право.

СДВИГ ОСУЩЕСТВИТЬ ТРУДНО