— Здравствуй! — первой поздоровалась она.

— Здравствуйте, — отозвался я. — Вы не похожи на акулу пера. Стажер?

— Нет, — она вся зарделась румянцем. — Я уже в штате.

— А я — ваше первое задание?

— Как ты угадал? — совсем смутилась девушка, потом сделала усилие и взяла себя в руки. — Я не понимаю, кто здесь у кого берет интервью?

— Зря вы приехали! — сказал я ей. — Как я понимаю, без материала для статьи вы отсюда не уедете?

— А что тебя не устраивает? — удивилась она. — Многие хотят…

— Я тоже многого хочу, — я пристально уставился на ее грудь, опять вогнав в краску, — только известность в перечень моих желаний не входит! Блокнот у вас с собой? Тогда пишите, я вам расскажу о себе сам. Получите информацию из первых рук. Драчун и двоечник, сексуально раскованный тип и постоянный нарушитель дисциплины! Что вам еще нужно для полной характеристики?

— И твои друзья скажут о тебе то же самое?

— Я за них не отвечаю. Вас, кстати, как зовут?

— Василиса Юрьевна.

— Василиса Прекрасная! — сказал я. — Ответьте, пожалуйста, на один вопрос. Статьи из вашей газеты в "Комсомолку" не попадают?

— Бывает, но редко, — ответила она. — А что?

— Вы можете сделать так, чтобы статья обо мне никуда дальше вашей газеты не пошла? "Пионерскую правду" я, может быть, переживу, а у вас еще будет много статей.

— Ничего не могу обещать, — сказала она, с интересом меня разглядывая. — Это от меня не зависит. Если их редакцию что-то заинтересует, возьмут текст, и меня никто спрашивать не будет. Но если станешь со мной общаться без выпендрежа, в конце открою секрет, который прямо тебя касается.

— Баш на баш? — спросил я.

— Конечно! — засмеялась она. — Не знаю, откуда ты такой взялся, но я бы тебе смело умножила возраст на два или даже больше. У нас в редакции много молодых парней, но ты по нахальству их всех перещеголял. Три раза вогнал в краску!

— Извините, — сказал я. — Для меня ваш репортаж, как острый нож! Мне от этой известности одни неприятности. Но вы-то, конечно, ни при чем. Задавайте свои вопросы.

Мучила она меня недолго — минут двадцать, задавая самые разные вопросы и быстро делая отметки в блокноте.

— А это вам для чего? — удивился я последнему вопросу.

— Мне нужно писать о тебе статью, а я не могу тебя понять, — пояснила Василиса. — Не ведут так себя подростки, да еще из поселковой школы, когда к ним приезжает пресса.

— Как вас можно назвать нормально? — спросил я. — Я за всю свою жизнь не встречал ни одной Василисы и не знаю, как уменьшить это имя. Ничего, кроме Васи, в голову не приходит.

— У тебя такая длинная жизнь? — засмеялась она. — Зови Лисой — она сделала ударение на первом слоге — разрешаю.

— Зачем вам во мне разбираться, Лиса? — спросил я. — Напишите обычный очерк о поселковом отличнике, не лишенном литературного дара. Детям, которые будут читать вашу газету, ничего больше и не нужно, а Ленинской премии за такую работу все равно не дадут. Вы же видите, как мне все это неприятно. Если вам нужен объем, придумайте что-нибудь или задайте несколько вопросов в моем классе. Они вам такого расскажут… Как кто-то может разобраться в человеке, если он сам этого не может сделать?

— Я все-таки попробую! — настойчиво сказала она.

— Флаг вам в руки, — вздохнул я. — Я ответил на все вопросы? Что вы мне хотели сказать?

— Только то, что тираж сборника решено увеличить, а отдел пропаганды планирует после выхода книги организовать твои встречи со школьниками Минска. И я думаю, этим все не закончится. Ты очень удобная фигура для пропаганды. Простой мальчик из глубинки…

За дверью послышались голоса, она отворилась, и в учительскую вошел Новиков и тот парень, который приехал с Лисой.

— Здравствуй! — приветливо кивнул он мне. — Я Валентин. Вася, ты закончила?

— Мне нужно поговорить с его одноклассниками, — сказала девушка. — Много времени это не займет.

— Скоро закончится урок, и мы сделаем седьмому классу еще одну большую перемену, — сказал директор. — Двадцати минут вам хватит? Вот и отлично. Значит, Валентин Петрович, я вас оставляю с этим молодым человеком. Можете сегодня делать с ним все что угодно. Если что-то будет нужно, я у себя.

— Послушайте, Валентин, — сказал я, когда дверь за директором закрылась. — Вы не могли бы найти себе другого мальчика? Например, в Минске. Тогда никуда и ездить не придется.

— А что не так? — спросил он. — В чем дело, Вася?

— Молодой человек категорически против славы, — сказала она, закрывая свой блокнот. — Даже упрашивал меня написать о нем такую статью, чтобы меня после нее выперли из редакции.

— Садись, поговорим, — сказал он мне. — Скромность это хорошо. Она украшает человека. Но во всем нужно знать меру. Ведь что такое слава? Это не что иное, как признание твоих заслуг перед обществом. Иногда она может мешать, но пользы от нее гораздо больше. Все ведь зависит от самого человека. Если ты останешься самим собой, отношение твоих друзей и близких не измениться. А завистники… они еще долго будут, так что, из-за них не делать ничего выдающегося? Мне сказали в редакции, что они хотят заключить с тобой постоянный договор, а это значит, что будут печататься и другие твои книги. А творческие люди у нас в стране самые уважаемые…

— После партийных работников, — вставил я.

— Ты что-то имеешь против партийных работников? — спросил он, и я увидел, как напряглась Лиса.

— Нет, — ответил я. — Инженеры человеческих душ, они цементируют наше общество.

— Хорошо сказал, — одобрительно кивнул Валентин. — Наше государство заботится о детях и вправе рассчитывать на их благодарность. Вот я смотрю на тебя и вижу коммунистическое будущее, когда все ребята будут такие, как ты: умные и талантливые, сильные и красивые! Ты — это первый росток, за которым последуют дружные всходы! Наш отдел занимается поиском таких парней, как ты. Людям нужны примеры, которым стоит подражать. А ты нам подходишь идеально. Спортсмен, отличник, умеешь играть и хорошо поешь, в четырнадцать лет написал хорошую повесть, а теперь еще, оказывается, и скромный. Всесторонне развитый человек!

— Учителей допрашивали? — безнадежно спросил я.

— Пока я разговаривал только с вашим физруком и классной, — сказал он. — Встряхнись, Геннадий, все равно от славы никуда не убежишь!

Я напряженно думал, а Валентин с Лисой смотрели на меня с нескрываемым любопытством, ожидая, что я скажу в ответ. Быть незаметным у меня не получалось. Наверное, в глубине души я сам этого не хотел. Или одна из моих половин, что ничего не меняло. И что теперь делать? Может быть, воспользоваться случаем и приобрести такую известность, чтобы в случае чего несколько раз подумали, прежде чем сунуть меня в психушку или прижать другим способом? Все равно я даже без своих записей еще долго буду полезным. Основные события я записываю, а сколько было неосновных? А от их знания тоже может многое зависеть. Я хотел передать свои записи через Цуканова, бывшего бессменным ведущим помощником Брежнева по экономике и промышленности. В отличие от самого Леонида Ильича, к Георгию Эммануиловичу было подобраться гораздо проще. Я видел его фотографию и знал, где он примерно жил, и то, что он часто ходил на работу пешком. И способ передачи тетрадей я нашел, а в прикладываемой записке были изложены кое-какие факты, которые гарантировали, что мой труд не окажется в первой же московской урне. В моем плане были и сложности, и некоторый риск. В случае с известностью можно было действовать по-другому. Я все никак не мог решить. Если пойти по тому пути, на который меня толкают, мне и дальше придется выдавать чужие вещи за свои. Моя совесть к подобному уже притерпелась. И цель у меня была достаточно важной для всех, и была большая вероятность, что все украденное все равно не будет создано из-за моих тетрадей. Я был уверен, что когда-нибудь, когда все узнают, родители меня поймут и простят. Поэтому решающим было мнение Люси. Она быстро вошла в мою жизнь и уходить из нее не собиралась. Если она скажет "да", я, пожалуй, рискну.