— Понятно. Ну, а Ли тоже так считает?

— Нет, не думаю. Ты ему нравишься.

— А тебе — нет.

Анг ответил не сразу:

— Я над этим не задумывался. И сейчас не могу сказать, нравишься мне ты или нет. Разве это имеет значение? Впрочем, ты мне, наверное, не поверишь.

Фрир задумался.

— Нет, отчего же, верю.

Тут Ангу можно было поверить.

— Ты удивляешься, что тебе поручили командовать отрядом. А знаешь, почему? С недавних пор кое-кто начал сомневаться, есть ли среди нас англичанин.

Как откровенно, прямо в лоб он это высказал. Фрир ответил с горькой усмешкой:

— И вы решили, что самое время пустить меня в оборот для пропаганды. — И добавил сурово: — Ли тоже согласился?

— По правде сказать, ему это было представлено несколько в ином свете.

Он все еще думал над тем, что открыл ему Анг.

— А я-то удивлялся, почему ты пошел с нами. Теперь понятно! Предполагается, что я не вернусь.

— Вовсе не обязательно, — последовал невозмутимый ответ. — Главное, чтобы стало известно о твоем участии в операции. Пойми, для нас ты одинаково полезен, что мертвый на шоссе под Бандхалом, что живой в лесном лагере после успешной вылазки. — В голосе его зазвучали злобные нотки. — Если же ты испортишь всё дело…

— Ты собственноручно пристрелишь меня, если это не удастся зеленым курткам, да?

Анг не удостоил его ответом.

Фрир ждал, ему очень хотелось взглянуть в глаза собеседнику. Жаль, что в темноте не видно лица Анга и невозможно угадать его намерения. Молчание стало невыносимым. Наконец Фрир спросил:

— Все же ты хочешь помешать мне увидеться с её отцом?

— Пытался, но безуспешно. Впрочем, я знал, что так и будет. Но есть вещи, которые ты тоже должен знать.

— Благодарю, — с мрачным сарказмом ответил Фрир.

Анг снял с плеча винтовку.

— Ну, желаю не попасть в беду.

Он сказал это совершенно искренне, точно никогда не говорил о том, другом. Фрир только головой покачал: ну за человек!

3

И лишь снова поднимаясь по лестнице, Фрир почувствовал, до чего он устал. Стычка с Ангом совсем вымотала его. Речь шла о жизни и смерти, его жизни и смерти; оставшись здесь в хижине, он, возможно, решил свою участь, но сейчас не ощущал ничего, кроме отчаянной усталости.

Лампа больше не горела, и сначала ему показалось, что в комнате никого нет. Потом в неровном свете, пробившемся сквозь стебли бамбуковых занавесок, он увидел ее.

— Я уж думала, ты не придешь.

— А я — здесь.

Он притянул ее к себе и погладил щеку, чуть коснулся мочки уха под густыми, коротко остриженными волосами; большим пальцем нежно приподнял подбородок и поцеловал. Желания не было — только смутная, тоскливая нежность.

— Зачем ты ссоришься с Ангом, — сказала она.

— Я не боюсь его.

Она отвернулась. Он совсем не так понял.

— Ты слышала наш разговор?

— Слов не разобрала, только голоса.

— Точно еще ничего не знаю, но… кажется, мои дела плохи.

— Он угрожал тебе?

Теперь не поняла она.

— Я всегда твердо знал, почему вернулся в эту страну и что здесь делаю. А теперь…

Она ждала, что он скажет дальше, но он молчал.

— Да, по твоим словам, по выражению глаз я поняла — что-то неладно. Что случилось, Мэтт?

—…теперь этого нет. Уверенность вдруг исчезла.

— Разве это может исчезнуть?

— Наверное, нет. Но за долгое время она может постепенно притупиться.

Ее пальцы впились ему в руку.

— Но что же изменилось? — воскликнула она. — Ведь это все та же борьба.

— Знаю.

— Как же ты мог измениться, когда ты в самой гуще? У меня такое чувство, словно я внутри огромного костра и он все полыхает и полыхает. Враги обложили его встречным кольцом своих костров — они хотят загасить наш огонь. Но его не загасишь. Ничем. Он будет гореть, пока в пламени не очистится вся страна. — Она повернула к нему сияющее лицо. — И ты должен чувствовать то же.

— Я и чувствую, но только рядом с тобой, когда ты говоришь так, — ответил Фрир. — Все, что у меня осталось, — это дружба с Ли, ответственность за тех, с кем я делю лишения, и какие-то связи с отдельными людьми. Но главное…

— Личные чувства — еще не все, — сказала она убежденно, и он вспомнил Анга. — Из-за них ты все время будешь рваться на части

— Даже если все, кого я люблю, борются в одних рядах со мной?

— Даже так.

— Тогда не знаю. Это слишком затянулось. Я часто думаю о таких восстаниях в прошлом. Тот же героизм и та же жестокость. А потом все кончалось — и мир оставался почти таким же, как прежде. Но это не меняет моего отношения к тем, кто думает иначе, к тем, кто всё еще лелеет фантастические мечты о лучшем будущем. А на самом деле, — добавил он задумчиво, — Мир, может, потому и остается прежним, что есть люди, которые забывают, что его нельзя изменить.

— О Мэтт, — она чуть не плакала, — что с тобой случилось? Это не твои слова. Это слова старого, усталого человека. Ты рассуждаешь сейчас точно, как мой

— Возможно. Могу я повидать его?

— Он сам хочет поговорить с тобой. Обо мне, наверное. Но ваш разговор ничего не изменит. Ради этого не стоило ссориться с Ангом.

— Сделанного не воротишь.

Она раздвинула занавески, и он, пригнувшись, вошёл комнату.

Здесь было душно, пахло едой и стоял тяжелый аромат курений. На циновке, скрестив ноги, сидел старик; заслышав шаги, он повернул в их сторону невидящие глаза. Первая комната была почти пуста — здесь хранились все пожитки, которые вместе с хозяевами прибило к этому опасному берегу.

Фрира вдруг захлестнуло ощущение непрочности жизни в такой стране — жизни настолько опасной, что странным и невероятным казалось, будто здесь можно выбрать путь, который не кончится катастрофой. И все потому только, что из-за случайного стечения обстоятельств ты родился именно тут, а не в другом месте! Анна просто не представляет себе, что такое спокойная жизнь, ей и в голову не приходит спасти какие-то крохи, продержаться между двумя полосами бедствий и не рисковать так беззаветно своей головой. А ведь молодые женщины её возраста в его стране…

Фрир сел на корточки против старика, а тот все глядел куда-то вдаль поверх головы гостя.

— Выйди, Анна, — сказал отец.

Оно вышла, и бамбуковые струйки зарокотали вслед.

— Как вы себя чувствуете? — почтительно спросил Фрир.

Старик жестом остановил его, словно напомнил, что сейчас не время обмениваться любезностями. Потом задумался на мгновение и сказал тонким, слабым голосом:

— Странно. Оглядываешься назад, и кажется, всегда поступал правильно — и в тот раз и в другой, а в конце концов остался ни с чем и живу милостыней.

— Есть страны, — заметил Фрир, — где усилия отдельных людей ничего не дают.

— Да, но, по-моему, раньше здесь было не так уж плохо. Когда-то я на свой лад тоже верил в движение Сопротивления. Но что мы выиграли? Мы уже столько лет боремся, а они все так же сильны, даже еще сильней, а у нас междоусобицы и измена. Если бы борьба была справедливой, мы непременно победили бы или хотя бы сохранили веру друг в друга.

Такие же мысли были у самого Фрира; но сейчас, услышав их от кого-то другого, он не мог их принять, во всяком случае, не полностью. Это была всего лишь частица его пришедших в смятение чувств.

— Я понимаю вас, — сказал Фрир уклончиво.

— Но я хотел поговорить о другом. Сопротивление не заглохло, и Анна в нем участвует, а ведь она — это всё, что у меня осталось, единственное, ради чего я жил на земле. — Он на секунду замялся: — Она, кажется, любит вас… — и заторопился, чтобы Фрир не перебил, — и, может быть, послушает. Поверит вам, есть и другие пути. А что, если бы она жила в городе и работала… не на чужестранцев, а нашла бы себе полезное дело, помимо них? Многие из наших могли бы так — работать не на чужое правительство, а для своей страны, мирно. И вдруг со временем оказалось бы, что мы заработали то, что не смогли отнять?