И Женевьева протянула Морису руку, которую тот пылко поцеловал.

Женевьева слегка покраснела.

— Теперь, друг мой, — сказала она, отнимая руку, — вы знаете, как я стала женой мсье Диксмера.

— Да, — ответил Морис, пристально взглянув на Женевьеву, — но вы ничего не сказали о том, как мсье Моран стал компаньоном вашего мужа.

— О! Это очень просто, — ответила Женевьева. — У мсье Диксмера, как я вам уже сказала, было какое-то состояние, но его было недостаточно для того, чтобы одному взяться за такое большое предприятие. Сын мсье Морана, его покровителя, друга моего отца, как я вам уже говорила, предложил половину средств, и поскольку имел познания в области химии, го предался исследованиям с большим энтузиазмом. Он также ответственен за всю коммерческую часть и благодаря ему торговля мсье Диксмера получила такой размах.

— К тому же, мсье Моран, — сказал Морис, — один из ваших лучших друзей, не так ли, сударыня.

— Мсье Моран — благородная натура, это одно из самых возвышенных сердец, существующих на белом свете, — серьезно ответила Женевьева.

— Если он не представил вам иных доказательств, — сказал Морис, немного задетый тем, что молодой женщине компаньон мужа казался столь значительным, — кроме того, что делил доходы предприятия с мсье Диксмером и изобрел новый способ окраски сафьяна, позвольте вам заметить, что похвала ваша довольно высокопарна.

— Он представил мне и другие доказательства, — сказала Женевьева.

— Он ведь еще довольно молод, не правда ли? — поинтересовался Морис. — Хотя из-за его очков с зелеными стеклами трудно сказать, сколько ему лет.

— Ему тридцать пять лет.

— Вы давно его знаете?

— С детства.

Морис прикусил губу. Он всегда подозревал, что Моран любит Женевьеву.

— Да, — сказал Морис, — это и объясняет ту фамильярность, с которой он обращается с вами.

— Он постоянно держится в определенных рамках, — улыбаясь ответила Женевьева. — Мне кажется, что эта непринужденность, которую даже едва можно назвать дружеской, не нуждается в объяснении.

— О, простите, сударыня, — сказал Морис, — вы знаете, что все человеческие привязанности имеют своих завистников, и моя дружба испытывает ревность к той дружбе, которой вы одариваете Морана.

Он замолчал. Женевьева тоже молчала. В этот день они больше не говорили о Моране и Морис расстался с Женевьевой, еще более влюбленный в нее, чем прежде, ведь теперь он ее ревновал.

Хотя молодой человек и был ослеплен своим чувством, а сердце его сжималось от страсти, он не мог не заметить, что в рассказе Женевьевы оказалось много пробелов, сомнительных мест, недомолвок, на которые он сразу не обратил внимания, но которые всплыли потом в его памяти и странно тревожили его. Это беспокойство не могли скрасить ни свобода, предоставленная Диксмером в его беседах с Женевьевой, ни уединение, в котором они проводили вечера. Кроме того, Морис стал сотрапезником в доме и не только оставался наедине с Женевьевой, которую, впрочем, казалось, охраняла от желаний молодого человека ее ангельская чистота, но и сопровождал Женевьеву в небольших прогулках, которые та совершала время от времени.

Одно его удивляло, что, несмотря на сложившуюся в общении с обитателями дома непринужденность, чем больше он искал сближения с Мораном, впрочем, вероятнее всего для того, чтобы удобнее было следить за проявлением чувств, которые, как казалось Морису, тот питает к Женевьеве, тем больше этот странный человек, ум которого привлекал Мориса, а утонченные манеры пленяли с каждым днем все больше, казалось, старался отдалиться от Мориса. Тот горько пожаловался на это Женевьеве, потому что не сомневался, что Моран видит в нем соперника, и лишь ревность удаляет их друг от друга.

— Гражданин Моран ненавидит меня, — сказал он однажды Женевьеве.

— Вас? — спросила Женевьева, удивленно взглянув на него своими прекрасными глазами. — Вас ненавидит мсье Моран?

— Да, я в этом уверен.

— А почему он должен вас ненавидеть?

— Хотите, я скажу вам? — воскликнул Морис.

— Конечно, — ответила Женевьева.

— Ну, хорошо, потому что я…

Морис остановился. Он собирался сказать: «Потому что я вас люблю».

— Я не могу вам сказать почему, — покраснев ответил Морис.

Отчаянный республиканец рядом с Женевьевой был робким и колеблющимся, как молодая девушка.

Женевьева улыбнулась.

— Скажите, — начала она снова, — что между вами нет симпатии, и я вам, может быть, поверю. Вы — натура пылкая, у вас блестящий ум, вы — изысканный человек. Моран же торговец и химик. Он робок и скромен. И эта робость, эта скромность мешают ему сделать первый шаг вам навстречу.

— А кто просит его делать первый шаг? Я их уже сделал пятьдесят, а он никак мне не ответил. Нет, — продолжал Морис, покачав головой, — нет, конечно же дело не в этом.

— Ну, тогда в чем же?

Морис предпочел промолчать.

На следующий день после этого объяснения с Женевьевой, он приехал к ней в два часа дня и нашел ее одетой для выхода.

— А, добро пожаловать, — сказала Женевьева, — вы будете сопровождать меня в качестве кавалера.

— И куда вы направляетесь? — спросил Морис.

— Я еду в Отей. Прекрасная погода. Я бы хотела немного прогуляться пешком. В экипаже мы доедем до заставы, там оставим его и пойдем в Отей пешком. Когда я закончу в Отее свои дела, мы вернемся к экипажу.

— О, — сказал восхищенный Морис, — вы дарите мне великолепный день.

Молодые люди отправились в путь. Они миновали Пасси, их экипаж спускался вниз, слегка подпрыгивая на неровностях дороги, затем они продолжили свою прогулку пешком.

Подойдя к Отею, Женевьева остановилась.

— Подождите меня в конце парка, — сказала она. — Я приду сразу, как только закончу свои дела.

— К кому же вы идете? — поинтересовался Морис.

— К подруге.

— Я не могу вас сопровождать?

Женевьева, улыбаясь, покачала головой.

— Это невозможно, — сказала она.

Морис кусал губы.

— Хорошо, — сказал он, — я подожду.

— Что? — переспросила Женевьева.

— Ничего, — ответил Морис. — Вы долго там будете?

— Если бы я знала, что так побеспокою вас, Морис, что вы сегодня заняты, — сказала Женевьева, — то никогда не стала бы просить оказать мне эту маленькую услугу, я попросила бы сопровождать меня…

— Мсье Морана? — быстро спросил Морис.

— Вовсе нет. Вы ведь знаете, что мсье Моран на фабрике в Рамбуйе и вернется только вечером.

— Тогда кому бы вы отдали предпочтение?

— Морис, — нежно произнесла Женевьева, — я не могу заставить ждать человека, назначившего мне встречу, если вы не можете меня подождать, то возвращайтесь в Париж, только потом пришлите мне экипаж.

— Нет, нет, сударыня, — живо сказал Морис, — я к вашим услугам.

И он поклонился Женевьеве, которая, слегка вздохнув, направилась в Отсй.

А Морис отправился в место, назначенное для встречи, и, прогуливаясь взад и вперед, сбивал своей тростью верхушки трав, цветов и сорняков, которые росли вдоль дороги. Как все очень занятые люди, Морис туда и обратно ходил довольно быстро.

Что сейчас особенно занимало все мысли Мориса, так это желание знать, любила ли его Женевьева или не любила совсем. Она держала себя с молодым человеком как сестра или подруга, но он чувствовал, что ему этого было недостаточно. Всем сердцем он любил ее. Она стала вечной думой его дней, бесконечно повторяющимся сном его ночей. Раньше ему нужно было только одно — вновь видеть Женевьеву. Теперь этого было недостаточно: ему нужно было, чтобы Женевьева его любила.

Женевьевы не было около часа, и это время показалось ему вечностью. Но вот он увидел, как она направляется к нему с улыбкой на устах. Морис же, напротив, шел к ней, нахмурив брови. Наше бедное сердце устроено так, что умудряется искать неприятности даже в самом счастье.

Улыбаясь, Женевьева взяла Мориса под руку.

— Ну, вот и я, — сказала она. — Простите, друг мой, что я заставила вас ждать…