Через год после рождения сына Александр и Роза квартиру продали, а сами переселились в загородный коттедж. Два раза в год регулярно выезжают на отдых за границу. Не любят ездить в одно и то же место, стараются брать путевки в разные страны, готовятся заранее, по инициативе Розы.

Изучают традиции и достопримечательности стран сначала по литературе. Пацан их, Антон, растет смышленый и любознательный. Родители стараются воспитывать его в строгости, но уж слишком Антошка подвижный и проказливый, часто получает от папы по заднице. Зато вниманием и заботой никак не обделен, каких только игрушек у него нет, особенно машин. Рассекает на электромобиле по квартире запросто, пришлось даже первый этаж обезопасить, убрать с пути гонщика опасные предметы.

Все элементы незаконной деятельности на предприятии Александр постепенно трансформировал, в законные. Организовал несколько дочерних предприятий, реализующих и самостоятельно разрабатывающих медицинское оборудование, являющееся дефицитом в России. Учитывая, что в высокотехнологичных медицинских учреждениях девяносто пять процентов медицинского оборудования и материалов являются импортными, работы здесь непочатый край.

Юрий Юрьев

НАД ТИХОЙ ВОДОЙ

Раймонда Уикса разбудил упругий сухой звук — позади хижины от ветра скрипела сосна. Он опрокинулся на спину и вытянулся во весь рост. Заложив руки за голову, Рэймонд глядел на дверь и слушал сосну. Алое зарево пробивалось через дверные щели в сумерки хижины до самого пола. Утро стояло спокойное и пахло обычной сыростью. Взгляд перешел на каменный очаг с поблескивающим на нем начищенным таганком, затем на низкий письменный стол, изготовленный таким образом, чтобы работать за ним можно было сидя на пятках коленями вперед. Раньше, когда Рэймонд только построил здесь, на берегу, себе жилище, имущества у него было гораздо больше, как-никак, но раньше он предполагал для себя иной образ жизни. Потом многие вещи начали выходить из употребления и, становясь пустым хламом, с течением лет все сгинули в зияющей на заднем дворе расщелине. Сегодня к указанным ранее очагу и столу Рэймонд располагал кухонной посудой из трех предметов и кое-каким плотницким и землеобрабатывающим инструментом; кроме того, у него имелось несколько рыболовных сетей и небольшой запас одежды. Существенным достоянием являлась лодка, что вместе с хижиной завершала опись его недвижимости.

Через минуту Рэймонд поднялся, скатал футон, постель, состоявшую из ватного одеяла и толстого тюфяка, и приткнул ее в угол. По сучковатым доскам пола он проследовал комнатой и вышел в дверь.

Перед ним распростерся расцвеченный восходящим солнцем мир, в его глубине холодело сверкающее озеро; хижина стояла на склоне так высоко над его уровнем, чтобы никакой самый полноводный весенний разлив не подходил к бревенчатым стенам ближе десяти — двенадцати футов. Вокруг, заросшие лесом, громоздились горы, где ни просеки, ни следов вырубок глаз не увидит. Над озером и соснами висел алый свет.

Рэймонд не спеша спустился к воде. Он запрокинул лицо к небу и вдохнул весь, без остатка, этот расцвеченный солнцем покой. И оставил его в себе. Раз за разом он брал его легкими и плавно выдыхал прямо в сердце. И понемногу природное естество растворило в нем всякое ощущение человеческой сути — плоти, разума, духа. Рэймонд уже сам стал светом, стал всем, на что тот свет изливался, энергия Рэймонда текла в каждом дереве, в каждой травинке. Теперь только дыхание… как ни вздорно, но только оно во время медитаций являлось единственной помехой полному согласию с окружающим миром. Вдох и выдох сотрясали это согласие, напоминая о человеческой телесности.

В глазах заколыхалось озеро; привязанная веревкой к валуну, стукалась о берег лодка. Ухватившись за кормовое кольцо, Рэймонд перешагнул через борт и замочил ногу: на дне по щиколотку стояла вода. Глиняным черпаком, который находился здесь же, под сиденьем, он старательно вычерпал ее, потом отвязал лодку. Он удалялся от берега, попеременно загребая то справа, то слева. Пока что лодка двигалась словно по камням — настолько чиста была вода; потом глубина оборвалась вниз, и под килем резко сгустилась темнота.

Сети Рэймонд растягивал неподалеку от берега, предусмотрительно, чтобы не сносило волнами, ставя их на грузила, сверху они имели бальсовые поплавки, которые как раз сейчас и высматривал лодочник на поверхности озера. Вскоре Рэймонд заметил их вереницу и направился к ним. Медленно двигаясь вдоль поплавков, он поднимал сеть на воздух и опускал обратно. Трижды он выпутывал массивное рыбье тело и бросал себе под ноги. Закончив с первой, тем же образом Рэймонд проверил остальные сети — всего их было четыре — и повернул назад к берегу. Он привязал лодку, поднялся к хижине. С принесенной из нее плетеной корзиной Рэймонд дошел до места, где начинались сосны, и там нарвал несколько пучков пахучей травы. Снова он около лодки. Утренний улов насчитывал шесть крупных карпов. Взятые под жабры, они все переместились в корзину. Рэймонд переложил их мокрой травой и понес к себе.

Он жил на берегу, в краю, который цивилизация взяла в кольцо, но до сих пор не могла им овладеть. Трудно поверить, что в перенаселенной Японии есть область, еще не освоенная культурой — то, насколько окультурил ее Рэймонд Уикс, в общем, не стоило брать в расчет.

Отшельнику, отрешившемуся от общества, не нужно уповать на то, что общество навсегда оставит его в покое. Временами с гор спускались люди — то были те, кому слухи об обосновавшемся на берегу анахорете навевали мысли о каком-то новом миропонимании. Он, поселившийся здесь, у озера, конечно, знает о жизни нечто такое, чего не знают другие. Нередко гостями Рэймонда оказывались охотники, промышлявшие в окрестных лесах лосей или медведей. Как первые, так и вторые, каждый по-своему, постигали Рэймонда. Все соглашались, например, с благотворным влиянием первозданной природы на дух человека, но самые практичные из них замечали, что единения с той природой нужны лишь по мере необходимости, соблюдаемые как некая гигиена духа, жить же всякому смертному надлежит не вне социальной среды, а как раз наоборот — внутри нее.

Рэймонд поставил рыбу у порога и прошел в дом, устроился за письменным столом. Его пальцы легли на стопку листов, плотно исписанных грифельным карандашом, стали их разбирать. Листы заключали в себе тексты, представлявшие сложное сочетание коротких дневниковых записей с пространными размышлениями на различные темы; тексты не претендовали на литературный труд, ибо содержали к тому же и упражнения в японской письменности — мысли, выписанные слоговой азбукой канна, в стихотворном, а по большей части в философском изложении. Каждый день Рэймонд что-нибудь записывал.

прочитал Рэймонд и отложил лист. Потом зацепил из стопки другой. Этот был бог знает с каких времен; несколько дней назад Рэймонд обновил на нем буквы, заново прописав их по старым, поскольку те уже изрядно затерлись. Запись запечатлела один эпизод той поры, в какую он еще не умел слышать растения, когда их не колышет ветер.

Итак, стояла глубокая ночь. Рэймонд пробудился в своей хижине. Он сразу понял, что рядом кто-то есть. Из угла, где находился очаг, доносился шорох разгребаемой золы. В проеме распахнутой настежь двери висела полная луна, ее свет лежал на полу и золотил очертание бритого затылка и спины того, кто расположился около очага. Он сидел боком к Рэймонду, ворошил сухой веткой в углях, его лицо было красно от разгорающихся дров и морщилось, когда вверх взметался едкий пепел.