Горшунов летал хорошо, а главное — с большой охотой. На задание ходил и в одиночку, и водил группы самолетов. В общем, летчик он был отличный. Но авторитет, каким пользовались у личного состава его предшественники Пушкарев, Рассказов и Головин, Горшунову предстояло еще заслужить...

* * *

После разгрома танковой группы Манштейна, пытавшейся пробиться к окруженной армии Паулюса, доблестные советские войска, громя гитлеровцев, двинулись дальше на запад. Тронулся в путь и 10-й гвардейский бомбардировочный полк.

Через маленькую станцию, куда мы перебазировались, только что прокатилось ожесточенное сражение. Разбитые войска Манштейна бежали отсюда в панике, побросав оружие, автомашины, танки, снаряжение, знамена, сабли, шпаги, кортики и даже ордена...

Летный состав разместился в школе. Пока я шел в общежитие, встретил несколько пленных солдат. В ближайших населенных пунктах их было очень много. В нашем поселке пленных разместили в большом здании. Им разрешалось самим ходить за водой и за дровами.

Однажды после возвращения из очередного полета меня поздно вечером вызвал командир полка. Я нашел подполковника Горшунова на старте.

— Давай-ка слетаем раза три-четыре по кругу, — по-дружески предложил он. — Давно не был в ночном небе. Вон там впереди уже выставили два фонаря «летучая мышь» для взлета. А для посадки зажгут линию масляных факелов.

Погода была ясная, видимость хорошая, и мы без труда выполнили несколько полетов. [90]

Когда я вернулся, в общежитии все уже спали. Только у печурки сидел начальник связи 3-й эскадрильи Петр Иванович Трифонов.

— Дежурю. Чтобы пленные не стянули чего-нибудь, — засмеялся он, помешивая угли трофейной шпагой. — А для тебя, командир, есть новость... Сегодня был в штабе полка. Там услышал, что тебя представляют к званию Героя Советского Союза. Рад всей душой. Начальство очень хвалило тебя...

На следующий день, ожидая улучшения погоды, мы сидели на КП и курили. Вдруг меня вызвали к командиру полка.

— Есть очень важное задание, — официально произнес подполковник. — Нужно доставить срочное донесение в штаб Южного фронта. В такую пургу я могу поручить это только вам.

— А где находится штаб фронта?

— С вами полетит подполковник, представитель штаба 5-й армии, — сказал Горшунов. — Посадку произведете на учебном аэродроме Сталинградской школы военных летчиков. Представителя штаба будет ждать машина. Как только он уедет — считайте, что ваше задание выполнено. Можете сразу лететь обратно.

— Товарищ командир, в Сталинграде жила моя семья. Давно от них ничего нет. Разрешите...

— Конечно! Навестите родных, узнайте об их судьбе. Обязательно узнайте!..

Через час, взметая бураны снега, от аэродрома оторвался бомбардировщик и исчез в белой мгле. На борту его находились кроме меня штурман лейтенант Цегельный, стрелок-радист Семиякин, техник самолета Заболотнев и представитель штаба армии. В районе Сталинграда видимость улучшилась, мы легко нашли аэродром. Покружив над полем, устланным снегом, решил садиться.

У развалин увидели эмку и человека, направлявшегося к нам. Наш пассажир попрощался и заспешил к машине, придерживая объемистый черный портфель.

— Пошли, ребята, посмотрим город, — предложил я Цегельному и Семиякину. Заболотнев остался у самолета, чтобы время от времени прогревать моторы. В кабине радиста лежали наши харчи, которыми он мог распоряжаться по своему усмотрению.

Долго шагали по разрушенным улицам, обходя окопы и глыбы обрушившихся стен. Кое-где дымились пожарища. Чуть присыпанные снегом, виднелись еще не убранные трупы. [91] А вокруг высились иссеченные пулями и осколками кирпичные остовы зданий. На окраине жителей не было совсем. В центре работали команды саперов, а небольшие группы сталинградцев расчищали улицы.

Родной город! Он стал неузнаваемым. В поселке, где жила моя семья, тоже все было разрушено и сожжено дотла. У откоса, круто спускавшегося к Волге, я сказал товарищам:

— Вот здесь был наш дом!

Постояв на вершине откоса, мы пошли на дымок землянки. Ступени вели вниз, к деревянной двери, по сторонам которой были два окна, заделанные осколками стекла. На стук открыла изможденная женщина. Некоторое время она выжидательно смотрела на нас, а потом удивленно спросила:

— Василий, это ты?

Я с трудом узнал постаревшую соседку.

— Тетя Вера! Вы не знаете, где мои? — спросил ее, чувствуя, как сильно колотится сердце.

В землянке Грачевых было тепло от самодельной печки. Муж тети Веры рассказал, что наша семья не успела вовремя уйти из города.

— Мать твоя, Анастасия Матвеевна, умерла от всех переживаний и лишений. А отец и жена с дочкой исчезли, их куда-то погнали немцы, — угрюмо закончил сосед.

В землянке наступило тягостное молчание.

Много вынесла моя мама за свою нелегкую жизнь. Я, как мог, с любовью заботился о ней, делал все, чтобы она чувствовала мое внимание. И в те дни я тоже спешил к ней. Но опоздал. Уж больно трудным был путь...

Усталые и подавленные, мы вернулись на аэродром, когда землю окутала кромешная тьма. Заболотнева нашли в подвале. Он сидел на деревянном топчане, освещенном костром, над которым висел котелок.

— Садитесь, грейтесь. Сейчас будем ужинать.

Закрыв глаза, я снова увидел перед собой мать с моей дочуркой на руках, рядом жену, отца... Так ясно ожило в памяти мое последнее свидание с ними. Неужели никого из них не увижу больше? Неужели остался один, совсем один?

Будни войны

В середине февраля 1943 года командир дивизии полковник Чучев отобрал 12 экипажей. Им первым предстояло освоить новые самолеты. Летим в Кировабад за бомбардировщиками «Бостон». Там, в аэропорту, и будем осваивать их. [92]

Настроение приподнятое. На переучивание отобраны самые сильные экипажи: капитана Склярова, старших лейтенантов Бочина, Панченко, Горелова, мой экипаж, экипаж командира полка Горшунова и другие. Все мы свободно разместились в Ли-2.

Черные пятна оттаявшей земли увеличивались, меняли окраску, пока не слились в сплошное зеленое море молодых трав.

Слева проплыла Астрахань. Миновали прикаспийскую низменность, покрытую высоким сухим камышом и зелеными травами. Далеко впереди, упираясь в небо, высились громады Кавказских гор, покрытые снегом.

Дальше на юг мы летели вдоль прибрежных песков Каспийского моря. С особым интересом глядел я на серые воды моря, на песчаные отмели, где иногда проплывали башни маяков, — в этих местах я уже был лет пятнадцать назад. Окончив семилетку, группа школьников под руководством преподавателя физкультуры Александра Константиновича Капралова отправилась тогда в путешествие на четырех лодках от Сталинграда к берегам Каспийского моря. Широкая дельта Волги, высокие, как лес, камыши, изобилие рыбы, необыкновенные птицы, цветущий лотос — все это потрясло наши юные сердца. А потом мы увидели бескрайнюю синеву моря. На берегу Каспия, на башне маяка, овеваемого со всех сторон морскими ветрами, мы услышали от смотрителя маяка о Цусимском сражении. Отставной матрос царского флота, потерявший ногу в том бою, рассказывал, как гремели залпы корабельной артиллерии, как отважно дрались русские матросы...

Началось обстоятельное изучение «Бостона». Каждому сразу стало понятно, что самолет отвечает требованиям современной войны. Но кое-что нас и не удовлетворяло. Например, максимальная бомбовая нагрузка. У «Бостона» она составляла всего 760 килограммов, тогда как наш ветеран СБ поднимал 1200 килограммов.

— Ничего, ребята, не журитесь, — улыбался Скляров. — Мы заставим и американскую технику подымать русские тяжести.

В конце марта приступили к полетам. Машина оказалась простой в управлении, маневренной, обладала скоростью до пятисот километров в час, свободно шла на одном моторе. Все наши экипажи летали самостоятельно, без происшествий, стреляли по наземным целям из пулеметов «Кольт-Браунинг» калибра 12,7 миллиметра, огнем которых [93] управлял летчик. Наконец-то мы, летчики, получили возможность стрелять самостоятельно.