— Каким ветерком занесло вас к нам? — поинтересовался я, протягивая руку Сидоркину.

— Погода загнала. Наш аэродром закрыт туманом. А ваш отыскали только тогда, когда вы зажгли огни. Следом за мной вылетел Лебедев. Вот-вот он должен быть здесь.

Я выстрелил из ракетницы вверх и передал ее Сидоркину.

— Стреляй через каждые две-три минуты.

Сам стал звонить по телефону на радиостанцию, метеорологу, на базу, выясняя обстановку. А туман между тем уже закрывал стартовые огни.

Послышался гул моторов, но самолетов не было видно. Сидоркин периодически выпускал ракеты.

Вместе с клочьями тумана, прямо из облаков, один за другим вывалились два самолета и, приземлившись, покатили [97] по полю. «Не летчики, а волшебники», — с восхищением подумал я про Панченко и Китаева. Однако в тот же миг заметил, что на самолете Китаева не вращается винт левого мотора, а капот залит маслом.

Окончив пробежку, одна машина развернулась и стала рулить к нам, а вторая, развернувшись влево, покатила дальше. Было ясно: с ней что-то случилось.

Панченко рассказал, что за линией фронта погода держится отличная, что разведка проведена нормально и попутно бомбили аэродром Кутейниково. Там возникли два очага больших пожаров. Аэродром сильно защищен зенитной артиллерией. В самолете несколько пробоин.

Подъехала машина с экипажем Китаева. Все были целы. Старший лейтенант Китаев доложил, что во время атаки аэродрома зенитным огнем разбит левый мотор, а экипаж невредим.

Итак, все вернулись домой, кроме Лебедева. Экипажи уезжают в поселок отдыхать, я остаюсь на старте. Туман наглухо затянул аэродром. В воздухе не слышно ни звука. Посмотрев на часы, понял, что Лебедев или сбит, или сел на вынужденную где-нибудь в степи.

Скомандовав, чтобы выключили сигнальные огни, разрешил всем отдыхать. А сам пристроился в санитарной машине и почти мгновенно уснул.

Утром на аэродром позвонил начальник штаба полка подполковник Федор Игнатьевич Бурбелло.

— Лебедев в эту ночь сел вынужденно в поле, — услышал я. — Экипаж попал под шквальный огонь зенитной артиллерии. Штурман старший лейтенант Заварихин убит, Лебедев и стрелки-радисты Коков и Гончаров серьезно ранены. Лебедев, теряя силы, привел машину на свой аэродром. Все было бы в порядке, если бы туман полностью не закрыл его. Тогда летчик нашел подходящую площадку и сел в Сальской степи... Недалеко от станции Двойная. Там и похоронили Заварихина...

Из нашей дружной боевой семьи ушел еще один ветеран полка. А сколько раз мы вместе с ним бомбили фашистов! В каких только переделках не побывали!..

* * *

С наступлением сумерек над прифронтовыми дорогами появлялись немецкие бомбардировщики, атакуя колонны наших войск, технику и все, что двигалось к переднему краю, пользуясь темнотой. На нашем участке фронта тоже кружили эти хищники, пытавшиеся бомбами и пулеметным [98] огнем дезорганизовать движение. Дежуря на аэродроме почти каждую ночь, я видел, как северо-западнее Шахт тянулись с воздуха к земле струи пулеметного огня. Иногда доносились глухие взрывы бомб.

«Надо бы как следует проучить врага», — не раз говорили летчики. Я и сам думал об этом. Но как настигнуть фашистов на бомбардировщике в темноте, да еще на высоте сто — двести метров?

Однажды, еще засветло выпустив экипажи на разведку, мы послали лейтенанта Сиволдаева на свободную охоту. Борис Сиволдаев на «Бостоне» ходил чуть в стороне от главной дороги на высоте триста метров. Я не спускал глаз с северо-западного участка горизонта. Наступила ночь. Фашистский самолет, как обычно, появился над дорогой и начал обстрел. Сиволдаева пока не было видно. Но вот гитлеровский летчик снова открыл огонь. И тут ему в бок ударили тяжелые трассы двух пулеметов примерно с трехсот метров. Затем все стихло. Через двадцать минут возвратился Сиволдаев.

Выяснилось, что обнаружить врага в таких условиях чрезвычайно трудно, а сбить и тем более. Но попугать можно.

— Наши трассы прошли не дальше как в двадцати метрах от стервятника, — доложил летчик.

На следующую ночь повторилось то же. Сиволдаев вылетел, дождался момента, когда немец начал обстреливать дорогу, и длинной очередью ударил по пулеметным вспышкам бомбардировщика. С земли хорошо было видно, как трасса Сиволдаева слилась с огнем, который открыл фашистский стрелок. И если бомбардировщик не упал на нашей территории, то, несомненно, получил серьезное повреждение...

Над Шахтами, где располагались наши штабы, склады, базы, вот уже несколько дней подряд появлялись вражеские разведчики. Мы установили связь с местной противовоздушной обороной города и попросили информировать нас о появлении немецких самолетов.

Просмотрев информацию за несколько суток, мы убедились, что разведчик появляется над Шахтами почти в одно и то же время.

На нашей точке стоял на всякий случай «Бостон-А-2ж» или, как называли его наши летчики, «летающая батарея». Вся передняя часть самолета была занята шестью крупнокалиберными пулеметами и кассетами с патронами. Если бы все стволы объединить в один, то получилась бы пушка калибром [99] около 50 миллиметров. Вот на этом самолете я и решил поохотиться за гитлеровскими воздушными разведчиками.

Вылетев в сумерках, стал барражировать над городом на высоте восьмисот метров. Минут через двадцать стрелок-радист доложил:

— Над западной окраиной разведчик.

Это было для нас удобно. На высоте самолет еще освещали лучи солнца, мы держались ниже и восточнее, в тени. Быстро довернув свою машину, я сразу увидел врага. Он был метров на двести над нами, к тому же далеко впереди, и уходил на запад. Не теряя ни секунды, я прицелился и нажал на спусковой крючок.

Перед носом моей «летающей батареи» забушевало пламя. Машина задрожала и, как мне показалось, на мгновение остановилась — так сильна была отдача пулеметов. А трасса пошла вперед и догнала разведчика. Сообразив, в чем дело, фашистский летчик резко бросил машину вниз и исчез в темноте. А на второй день мы подбили его.

С тех пор в нашем районе стало спокойнее. Немецкие самолеты обходили нас стороной и над дорогами действовали редко.

* * *

Вечер был душный, тихий и хмурый. На небосклоне громоздились мощные кучевые облака причудливых очертаний. Почти вся наша группа собралась во дворике перед общежитием. Одни затеяли волейбол, другие играли в домино. Я, Бочин, Панченко, Кравчук, Чудненко и Сиволдаев знакомились по карте, только что полученной из штаба полка, с обстановкой на фронте.

— Все остается по-старому, — заметил Кравчук. — Сколько еще продлится затишье?

В дверях общежития появился дневальный. Меня звали в штаб, к телефону.

Получил задачу определить интенсивность движения по железной дороге Волноваха — Херсон — Николаев и попутно — разведать действующие аэродромы противника.

Учитывая сложную метеорологическую обстановку, я передал в полк, что лечу со своим экипажем — Кравчуком и Трифоновым.

Вылетели незадолго до полуночи. К этому времени небо обложили тяжелые, грозовые облака, сверкали молнии. На земле не было заметно ни стрельбы, ни зенитных трасс, ни прожекторов. Только кое-где тлели небольшие пожары. [100]

Остальное поглощали темнота и ливни. Мы уже несколько раз врезались в плотную массу водяных потоков. Самолет с дьявольской силой бросало вверх и вниз. Но мы благополучно прошли по всему маршруту и через два часа сели на своем аэродроме. Полет был успешным, и те, кто оставался на земле, радовались нашему возвращению.

Между тем в воздухе находился еще один экипаж. Как рассказали нам потом, одновременно с нами к полету с базового аэродрома на разведку побережья Азовского моря готовился и Иван Скляров. Штурман капитан Усачев, Скляров, стрелок-радист сержант Семиякин изучали карту. Чуть в стороне, внимательно прислушиваясь к разговору, держался штурман лейтенант Быстрицкий, который должен был лететь в кабине стрелка-радиста для знакомства с районом боевых действий. Майор Абрамкин, «незаменимый разведчик», как его прозвали летчики, водя карандашом по карте, давал указания. «Важно проверить, есть ли самолеты вот на этих трех аэродромах, — говорил Абрамкин. — Противник чувствует, что мы готовимся к наступлению и, возможно, принимает контрмеры. Надо выяснить, что они там у себя делают».