По штурманской службе сразу же было приказано склеить карты-десятиверстки, которые должны охватить полосу западнее района нашего базирования до государственной границы и дальше. Каждый из нас строит догадки: где же наши цели? по ту или по эту сторону границы? Хотелось бы, чтобы по ту… Но так или иначе - скорее бы в бой. Скорее бы выполнить свой священный долг - защитить родную землю от вероломно напавшего врага.

Первые успехи

И вот наступил долгожданный момент: готовим самолеты к боевому вылету. На каждый подвешиваем по десять бомб ФАБ-100 и по две ротативно-рассеивающиеся авиабомбы РРАБ-250, начиненные более мелкими - десяти- и двадцатипятикилограммовыми осколочными бомбами по десять - двадцать штук в каждой. [9]

РРАБ - это большая металлическая бочка, стянутая обручами, с обтекателем (колпаком) и специальным стабилизатором, который, когда бомба отрывается от. самолета, заставляет ее вращаться. От вращения обручи разрываются, и осколочные бомбы разлетаются в стороны, поражая большую площадь. Что и говорить, хороший «подарок» фашистам. Как сейчас помню, на одном из обтекателей мелом было написано: «Шапка Гитлеру». Это сделал, очевидно, находчивый техник по вооружению. Надпись вызывала у всех невольную улыбку.

- Такой шапкой можно накрыть не только Гитлера, но и Геббельса в придачу, - шутит помогающий подвешивать бомбы стрелок-радист Бойко.

- Колпак же со второй бомбы подойдет, пожалуй, Герингу, - тут же подмечает стрелок Лойко. - Как раз по его комплекции.

- А бомб, которые под этими колпаками, хватит многим их молодчикам, - подытоживает техник по вооружению, подвешивая последнюю бомбу.

Машина заправлена горючим и маслом, моторы опробованы, и техник Ю. Иванов докладывает командиру экипажа, что самолет готов к выполнению боевой задачи. [10]

- Как работают моторы? - спрашивает командир. - Имей в виду, что мотор - сердце машины и от него зависит все.

- Работают четко, товарищ командир. Обороты, давление масла и другие показатели - без отклонения от нормы, - отвечает Иванов. - Сами слышали: на малых оборотах поют, на больших - ревут, как звери. Ручаюсь, товарищ командир, техника не подведет.

Проверив самолет и надев парашюты, сидим в кабинах, ждем команды на запуск и выруливание на старт, которую подаст нам командир эскадрильи - его самолет находится от нас метрах в трехстах. Радиосвязи между экипажами тогда еще не было, и все команды на земле передавались жестами рук и голосом, а в воздухе - покачиванием крыльев самолета…И вот выруливаем на старт. Ждем постановки боевой задачи.

Стоит тихое и ясное утро, мирно поют жаворонки. И кажется, что нет войны. Июльский зной, несмотря на ранний час, разливается по полю. От солнца прячемся под плоскостями машины. Все наше внимание теперь обращено на западную сторону неба, откуда ждем самолет, на котором привезут для нас из штаба дивизии боевое задание.

Вот послышался рокот мотора, и маленький одноместный УТИ-1 с ходу приземляется около наших машин: прибыл заместитель командира дивизии.

Согласно боевой задаче нам, девяти экипажам во главе с командиром эскадрильи капитаном Кулаковым, необходимо взлететь, собраться на круге в строй «клин звеньев» и следовать в район города Новоград-Волынский на уничтожение войск противника и переправы через реку Случь. Тут же, на старте, прокладывается, рассчитывается маршрут, и мы немедленно расходимся по машинам.

Самолеты один за другим выруливают на старт. Немного волнуемся: как оторвется машина от земли с большой бомбовой нагрузкой? Взлетать с грунта с таким весом нам еще не приходилось…

Машина нехотя трогается с места и набирает скорость, жестко стуча колесами на каждой неровности. Но вот хвост поднят, и самолет пошел повеселее. От все усиливающейся подъемной силы толчки о землю чувствуются меньше, и, наконец, самолет отрывается от земли. Но его почему-то ведет влево, потом - вправо. Догадываемся - это «бунтуют» неуклюжие РРАБы. Они и раскачивают нашу машину. Срочно убираем шасси. Самолет медленно, но уже несколько свободнее набирает скорость и высоту. [11]

Собираемся на большом левом полукруге. Этот маневр умело строит комэск Кулаков. Наше место в боевом порядке самое левое, и с этого флангу нам хорошо видна вся эскадрилья, единая боевая единица, единый организм. Четко вырисовывается строй. Таким боевым порядком берем курс на Киев, а точнее, на аэродром Борисполь, где нас должны встретить истребители сопровождения.

Спустя час погода резко ухудшается: пошли кучево-дождевые облака, нижняя кромка которых на высоте полторы - две тысячи метров. Идем под облачностью - согласно заданию.

Вот и Борисполь. Делаем под облаками круг над аэродромом и внимательно смотрим, не взлетают ли желанные самолеты. Но, увы, на аэродроме, по докладу стрелков, нет ни одного истребителя.

- Видать, их уж забрали другие, - с сожалением предполагает Степан.

- Будем рассчитывать на свои силы, командир, - подбадриваю его. - Теперь главное - добраться до цели и сбросить на нее груз, а там машина станет легче, маневреннее.

- Будьте внимательнее и еще раз как следует проверьте пулеметы, - предупреждает командир стрелка и стрелка-радиста.

Мы по- прежнему в составе девятки. Чем ближе к цели, тем четче просматривается на дорогах движущаяся фашистская техника. Это идут на восток войска противника, переправившиеся по наведенному им мосту: танки, автомашины, солдаты. Нам срочно надо разрушить переправу и тем самым помочь нашим наземным войскам, принявшим неравный бой, выиграть время для генерального сражения.

Плотным строем на повышенной скорости приближаемся к заданной цели. Но что это? Впереди, справа от наших самолетов, стали возникать шапки черного дыма. Догадываюсь - зенитная артиллерия. Никогда еще не приходилось видеть разрывы ее снарядов. Степану они не в диковинку, ему знакома эта картина еще по Халхин-Голу… Веду ориентировку, всматриваюсь в землю. Огненные вспышки там все чаще: враг старается не допустить нас к переправе.

Командир эскадрильи покачивает свой самолет с крыла на крыло - подает команду на увеличение интервалов. Это чтобы одним разрывом снаряда не поразило сразу два самолета (так нас учили), к тому же у каждого будут лучшие условия для противозенитного маневра.

Неприятель продолжает бить длинными очередями - [12] по пять-шесть в серии. Очевидно, стреляют тридцатисемимиллиметровые пушки «эрликон», или, как их еще называют, «шведки». Черные клубы дыма от разорвавшихся зенитных снарядов окружили звено комэска. Теперь стали подбираться к нашему звену. Серии разрывов то приближались к самолету, то удалялись от него: видно, фашисты уже пристрелялись по нашему строю и теперь ведут огонь наверняка.

Слышим доклад стрелков: сзади тоже появились зенитные разрывы. Значит, хотят взять нас «в вилку». Не успел Степан ответить воздушным стрелкам, что видит, это сам, как под самолетом раздался оглушающий треск и сразу запахло порохом. Командир резко отвернул влево. Очереди «шведок» проходят теперь метрах в пятидесяти от самолета, правее. Значит, маневр помог нам и враг промахнулся. Теперь действуем смелее. В том случае, когда разрывы приближаются к нам спереди, газ резко убираем, но от этого пронзительно начинает выть сирена у меня над головой. Это предупредительное устройство предусмотрено конструкцией самолета на случай, если летчик забудет при посадке выпустить шасси. Но сейчас мы не садимся, а совершаем противозенитный маневр, и этот вой нам ни к чему.

Разрывы перемещаются, теперь они впереди самолета, но долго так лететь нельзя - падают скорость и высота, поэтому увеличиваем обороты двигателей. От этого они бешено ревут, и самолет идет уже в прежнем режиме. Однако теперь мы не можем круто отворачивать, потому что находимся на боевом курсе и цель близка. Невольно входим в зону огня.

В то время, когда любому из нас грозила опасность быть сбитым, мы все же не могли не улыбнуться довольно курьезному событию, происходившему на наших глазах. В один из моментов боя масса зенитного огня сосредоточилась на правом звене и особенно на его левом ведомом. Стремясь выйти из разрывов, окружающих самолет, он дает полный газ и, обогнав командира эскадрильи, оказывается впереди всей девятки. Со стороны и странно, и смешно видеть такую необычную картину, но уж, видно, настолько припекло нашего товарища, что ничего иного ему не оставалось делать…