Канадец понял это и отпустил его с тем условием, чтобы негр немедленно дал ему знать, если Невидимые дадут ему опять какое-нибудь подобное поручение. Чтобы обеспечить верность дикаря, канадец обещал дать ему за сообщение сумму вдвое больше той, которая будет ему предложена за содействие.

Вернувшись в комнату Оливье, друзья нашли его уже наполовину проснувшимся. Граф сидел и, видимо, силился что-то припомнить.

— Ах, дорогой друг, — вскрикнул он, завидев канадца, — какой я сегодня видел скверный сон!

И он, сам над собой улыбаясь, начал рассказывать сон, виденный им ночью и уже известный нашим читателям.

Вдруг он остановился и умолк, смущенный серьезным и торжественным выражением лица канадца.

— Что с тобою, друг? — спросил он. — Зачем ты так серьезно принимаешь мой нелепый кошмар?

— Вовсе уж он не до такой степени нелеп, как вам кажется, — возразил Дик. — Сегодня ночью сюда действительно входили четыре замаскированных человека. Они овладели вами, перенесли через сад при гостинице, вышли из калитки, которую вы видели во сне, посадили в карету и повезли за город…

— Дальше, дальше!..

— И если затем ваш сон оборвался, то это потому, что следивший за вами Виллиго атаковал карету на дороге, убил похитителей и отнес вас назад на руках.

— Дик! Дорогой Дик! — вскричал вне себя Оливье. — Неужели это правда? Нет, это вы так шутите.

— Клянусь вам, что это все правда, — отвечал канадец. — Ну разве я позволю себе так над вами шутить?

Оливье протянул своему спасителю руку и сказал с глубоким чувством:

— Вы два раза спасли мне жизнь, Черный Орел. Я никогда, никогда не расплачусь с вами за это.

— Вы друг моего брата Тиданы, — отвечал с безыскусственною простотой австралиец. — Благодарите Тидану, а Черному Орлу вы ничем не обязаны.

Лоран все это время спал как убитый. За банкетом он выпил так много тостов, что усыпительное зелье подействовало на него сильнее, чем на всех остальных. Дик и Виллиго пошли будить его, так как приближалось время отправляться на обед к самозваному барону де Функалю.

Оливье остался один и задумался.

Из задумчивости его вывело появление слуги, который подал ему принесенное утром письмо. Он с волнением распечатал конверт. Под письмом стояла подпись: «Тайна». То был псевдоним, принятый сыщиком.

Вот что там было написано:

«Нагарнукский вождь Виллиго вам изменяет. В эту ночь в кабачке, известном под именем „Чертова кабачка“, он присоединился к компании лесовиков и формально обязался передать вас в их руки. Лесовики под угрозою смерти хотят вынудить у вас уступку прииска. Берегитесь!»

Оливье прочитал и встревожился. Он сейчас же догадался, что тут должна быть какая-нибудь ошибка; не мог, совершенно не мог быть предателем Виллиго, только что спасший ему жизнь. В этом отношении у графа не было ни малейшего подозрения. Но его тревожил вопрос: что навело барона де Функаля на ложный след, заставивший сыщика заподозрить в предательстве вернейшего их друга и союзника?

Он позвал канадца и показал ему письмо.

Канадец прочитал его, не моргнув глазом, потом свернул в трубку и зажег им сигару.

Граф смотрел на него вопросительно. Закурив сигару, канадец сказал:

— Этот человек не знает Виллиго; но я бы не советовал ему меряться силами с дикарем. Добра из этого не выйдет. Сомневаться в честности моего друга! Да я скорее не поверю в свою собственную! Не нужно говорить этого вождю, а то во всей Австралии не найдется уголка, в котором бы барон де Функаль мог спрятаться от его мести. Хотя он и способен на всякое самоотвержение, на всякое великодушие, но ведь он все-таки дикарь и прощать обид не умеет. Сомнение в его преданности ко мне для него обида самая тяжкая. С тех пор как его племя усыновило меня, с тех пор как я стал названым братом Виллиго, приемным сыном его отца Воллигонга, он смотрит на меня как на настоящего родственника и святою обязанностью считает помогать мне во всех предприятиях. Вы еще не знаете австралийских дикарей. Правда, у них много диких предрассудков, много диких обычаев, но зато у них есть понятия весьма почтенные, за которые они готовы отдать до последней капли свою кровь. Так, например, они скорее умрут, чем изменят узам дружбы или родства.

Канадец проговорил эту тираду со сдержанным волнением, в котором проскальзывала глубокая печаль, что его преданный друг Черный Орел сделался жертвою подозрения. Оливье понял его чувство и поспешил возразить:

— Умоляю вас, дорогой Дик, не думайте, что я хотя на одну минуту заподозрил вашего друга. Я просто был поражен этой запиской, вот и все.

— И поразиться есть отчего, это правда. Записка в высшей степени странная. Тут какая-то тайна, но я знаю, что она впоследствии объяснится. Я не стану говорить об этом с Виллиго. Это такой человек, что не простит даже тени недоверия к себе. Вы хорошо сделаете, если посоветуете сыщику бросить этот ложный след. Вероятно, Виллиго охраняет вас своими средствами. Это и есть причина его отлучек. Я не знаю его плана, но уверен, что он в своем роде очень хорош и для нас полезен. Даже вот так: если мне сейчас, сию минуту, доставят неопровержимое доказательство, что Виллиго действительно вступил в союз с лесовиками, знаете, что я скажу на это? Я скажу: «Горе лесовикам!» Если измена своим считается у нагарнуков позорным делом, то нельзя сказать того же о предательстве относительно врага. Последнее считается у них делом похвальным, законной военной хитростью. Да едва ли их и можно за это осуждать. Оставим же Виллиго в покое, предоставим ему действовать так, как он хочет, да и барон де Функаль отлично сделает, если ограничится выслеживанием одних Невидимых. Говоря откровенно, я вполне доверяю авторитету вашего сыщика относительно европейских дел, но здешних отношений он не знает и едва ли будет нам очень полезен. Пусть же он возьмет на себя одних Невидимых, а общаться с лесовиками и туземцами предоставит мне и Виллиго. Так будет гораздо лучше.

— Я с вами совершенно согласен, Дик, — сказал граф, — и сегодня же порешу с бароном этот вопрос в указанном вами направлении.

Последние слова графа были прерваны появлением Лорана, который вошел в комнату своего господина. Благодаря разным впрыскиваниям и растираниям старый слуга стряхнул с себя наконец сонливость и, приписывая ее непривычке к шампанскому, приготовился извиниться перед своим барином. Но тот не дал ему заговорить и рассказал о приключениях минувшей ночи. Тогда смущение Лорана перешло в неописуемое изумление.

— О, теперь я все понимаю! — воскликнул он после некоторого молчания.

— То-то мое опьянение было какое-то странное. Я все слышал и все понимал, но не мог шевельнуть ни одним членом. Если только тот, кто нас опоил, попадется мне на узенькой дорожке…

— Это итальянский консул! — вставил появившийся неожиданно Виллиго.

Оливье и канадец удивленно переглянулись.

— Ты почем знаешь? — спросил Дик.

— Черный Орел не нуждался в найме белого шпиона, чтобы все вызнать и выследить, — отвечал нагарнук с самодовольной улыбкой. — Если б я этого не знал, то как бы мог спасти молодого друга Тиданы?

— Но ведь и белый шпион, как ты его называешь, еще накануне предупредил нас об этом.

— Он предупредил… Виллиго не предупреждает, а действует.

— Но как ты узнал об этом?

— Я проник к лесовикам в «Чертов кабачок» и узнал, что они ищут надежных людей для какого-то похищения. Я догадался, что дело идет о друге Тиданы…

— И храбро рискнули жизнью, чтобы меня спасти! — воскликнул Оливье.

— И ты совершенно уверен, что это итальянский консул? — спросил Дик.

— Когда же Виллиго говорил на ветер?

— Спасибо, друг! — сказал канадец, пожимая дикарю руку. — Я теперь знаю, что нам делать.

В словах Виллиго было много недосказанного, Дик это понимал, но не хотел расспрашивать друга из боязни огорчить его недоверием.

Виллиго не знал, что его друзья собираются на обед к барону де Функалю, иначе он непременно пошел бы с ними. К самозваному барону он чувствовал какое-то непобедимое, бессознательное отвращение и недоверие. У дикаря почему-то засела в голове мысль, что белый шпион ведет двойную игру, что он готов изменить и нашим и вашим.