Остальная часть праздничной программы была более отрадной и представляла собою не столь кровавое зрелище. На громадную площадь, то есть целую поляну, окруженную сплошным кольцом воинов, вооруженных длинными копьями, были выпущены с десяток живых кенгуру, и молодые нагарнуки должны были, состязаясь с ними в быстроте ног, затравить их, то есть загонять так, чтобы в конце концов изловить их руками; воины же с копьями не давали затравленным животным прорваться через их цепь. Менее чем в полчаса времени все десять животных были изловлены и затем торжественно доставлены Верховному Жрецу. После этого молодые воины упражнялись еще в разных играх, проявляя необычайную ловкость, меткость и проворство.

Последний, и важнейший, акт торжества, то есть самое посвящение преемника Хранителя Священного Огня, произвело громадное впечатление на нагарнуков, еще не видавших этого обряда. В тот момент, когда солнце скрылось за горизонтом, громадный хор, состоящий из мужчин и женщин всего племени, запел еще раз гимн Священному Огню, и Великий Хранитель, или Верховный Жрец, держа за руку своего старшего сына и преемника по должности, медленно, не торопясь прошли через громадный костер, достигавший свыше 10 сажен длины и сооруженный наподобие двух толстых стен, сходящихся между собой в вершине, то есть наподобие туннеля в пирамиде. Под этою горящею пирамидой, сквозь этот узкий проход должны были пройти, торжественно и плавно, отец и сын — хранители Священного Огня. Три раза повторили они этот акробатический фокус, приведший всех в восторженное недоумение, кроме графа и Красного Капитана.

— Я готов сейчас же проделать то же самое, — сказал американец, — всем изучавшим физику давно известно, что человек безнаказанно может провести две или две с половиной минуты в раскаленной хлебной печи при условии быть совершенно нагим, как эти жрецы: происходящее при этом сильное испарение тела образует вокруг него пар значительно низшей температуры, чем окружающая среда, и этого достаточно, чтобы на короткое время предохранить человека даже от ожогов. Таким образом плавильщики безнаказанно погружают свои руки в котлы с расплавленным оловом! — объяснил Красный Капитан Дику.

— Да… великое дело наука! — протянул канадец задумчиво.

Тем временем совершенно стемнело, и нагарнуки направились вслед за хозяевами Франс-Стэшена к усадьбе, где был приготовлен для них пир. Обильные яства и питье красовались на длинных низких столах, скорее, мостках, под открытым небом для туземцев, а в столовой был накрыт стол для европейцев и избранных гостей.

Какое громадное количество яств требовалось на 8000 человек, аппетит которых был возбужден всеми разнообразными переживаниями этого дня и всяческими телесными упражнениями, трудно себе представить, тем более что австралийцы имеют обыкновение есть до полного изнеможения, до потери ясного сознания! Когда после трапезы гости успели немного соснуть и прийти в себя, были пущены фейерверки, которые своим эффектом превзошли все ожидания. Нагарнуки, никогда не видавшие ничего подобного, в неописуемом восторге огласили воздух громкими криками; европейцы в свою очередь приветствовали виновника торжества единодушными «ура», как вдруг, ровно в 8 часов вечера, громадный сноп серебристо-белого света вырвался из середины озера и, охватив весь небесный свод, заставил поблекнуть ракеты фейерверка. Свет этот озарил все озеро, как солнце освещает всю окрестность; кругом стало светло, как днем, и фейерверк утерял всякую прелесть и красоту. Оливье тотчас же распорядился прекратить его, да и никто уже не интересовался им более. Туземцы кинулись на животы и лежали, уткнувшись лицом в землю, полагая, что это проявление Моту-Уи, по случаю Праздника огня, а европейцы полагали, что это сюрприз, приготовленный графом для них и для всеобщего увеселения.

Только Джонатан Спайерс в тот момент, когда сноп света вырвался из середины озера, спокойно взглянул на свои часы и прошептал:

— Прекрасно, этот Дэвис точен, как хронометр!

Оливье, бледный как смерть, не в состоянии был вымолвить ни единого слова в ответ на приветствия и поздравления своих гостей, отлично зная, кому и чему следует приписать это удивительное явление.

— Что вы на это скажете? — обратился он к Джонатану Спайерсу.

— Поздравляю вас с успехом; вам для этого понадобился рефлектор очень большой силы, конечно!

Оливье не стал разуверять его и решил отложить до завтра все разъяснения своих отношений с Невидимыми и все то, что ему уже пришлось пережить благодаря этому. Джонатан же только и ждал этого сигнала, чтобы знать, что на «Римэмбере» все благополучно и все в готовности для его возвращения. Он как раз избрал это время, чтобы под предлогом усталости попросить у любезных хозяев разрешения удалиться. Оливье нашел это весьма естественным, и, извинившись, что не может лично проводить его в предназначенное для него помещение, так как не может оставить своих гостей, нагарнукских вождей, одних за трапезой, на которой он, как хозяин, непременно должен председательствовать, если не желает нанести им оскорбление, он приказал одному из своих слуг проводить капитана в его комнату, затем простился с ним дружеским рукопожатием со словами:

— До завтра!

— Непременно, я буду ждать!

Как только Красный Капитан остался один в той части дома, которая была предоставлена ему, он вздохнул с облегчением: наконец-то он может начать действовать! Не теряя ни минуты времени, он осмотрел свой револьвер, изготовленный по его специальному заказу, 12-миллиметрового калибра, с коническими разрывными пулями, начиненными фульминатом, бьющий на двести шагов. Ружье свое он оставил на столе, так как оно могло только стеснить его на ходу, и с револьвером в руке крадучись выбрался задним ходом из дома.

Но в тот момент, когда он готов был перешагнуть через порог, ему показалось, что какая-то темная тень скользнула в кусты. Он тотчас отступил назад и, выждав некоторое время, напряженно присматривался. Прошло десять минут. Ничто нигде не шелохнулось; тогда он тихонько пробрался в ближайшие кусты и по ним, обходом, выбрался к озеру много дальше того места, где все еще пировала вблизи дома чернокожая толпа. Теперь он пустился бежать со всех ног к тому месту, где оставил утром «Лебедя». Он рассчитывал застать своих людей наготове, так как знаком, сделанным им негру, извещал, что вернется на судно через несколько часов после заката. Менее чем в 50 саженях позади него две черные тени неслись, как на крыльях ветра, едва касаясь ногами земли, словно призраки. То были Виллиго и Коанук, который сегодня более, чем когда-либо, оправдывал свое прозвище Сына Ночи.

Сухощавый и мускулистый, Джонатан Спайерс был чрезвычайно проворен, и нагнать его было тем труднее для Виллиго и Коанука, что те должны были остерегаться быть замеченными. Кроме того, ночью они не могли так твердо рассчитывать на меткость своих бумерангов.

В Красном Капитане Виллиго чувствовал незаурядного противника, и захватить его врасплох было не так-то просто. Правда, им казалось, что он был безоружен, но тем не менее обоих нагарнуков томило какое-то мрачное предчувствие и невольное уважение к личности этого человека, построившего такое удивительное судно, как то, которым они завладели сегодня утром.

Удивительно, что и Джонатан Спайерс чувствовал какую-то страшную тревогу. «Что, если я не захвачу на месте „Лебедя“?» — спрашивал он себя, и холодный пот выступал у него на лбу. Но разве подобная мысль не была безумием? Кто мог узнать секрет управления этим судном? Разве он не был уверен в своих людях, как в самом себе? Пусть так! Но все же он был неосторожен, оставив верхний люк «Лебедя» открытым, благодаря чему можно было отодвинуть медную планку, скрывавшую хрустальные кнопки, чего при иных условиях невозможно было бы сделать. И капитан внутренне дал себе слово никогда больше этого не делать.

Еще несколько минут, и он уже на месте; вот и большая поляна, представлявшая собой продолжение того леса, который начинается у того самого места, где схоронен «Лебедь». Еще минута, и он уже на отмели; он подает условный знак, но ответа нет.