Строй останавливается возле нашей группы. Короткий взмах руки к шлему, и майор Тюлян четко докладывает о прибытии эскадрильи «Нормандия» в мое оперативное подчинение.

Рапорт окончен. Крепкое пожатие руки и… официальная встреча прервана. Наши летчики бросаются к французам, они крепко жмут друг другу руки, целуются. Потом, обнявшись, все направляются в столовую, где приготовлен дружеский обед.

Надо сказать, что на этот раз хозяйственники превзошли даже самих себя. Несмотря на сложные фронтовые условия, столовая убрана, как на праздник: на столах белоснежные скатерти. Правда, сервиз разнокалиберный, но, по-моему, на это никто не обратил внимания.

Фронтовые сто граммов внесли в разговор оживление. Жизнерадостные, темпераментнее французы вначале разговаривали через переводчиков. Но прошло не больше чем полчаса, и переводчики оказались не у дел. Летчики переключились [38] на язык жестов - способ общения, кажется, применяемый с незапамятных времен во всех уголках мира. Общность профессий, отличное знание дела и техники, единая цель, к которой стремились эти люди, сделали невозможное возможным. Человек, не знавший языка соседа, отлично понимал его.

Для большей убедительности в ход пускалась посуда. Ножи, вилки, солонки, тарелки превращались в руках пилотов в самолеты - свои и противника. Они кружились над столом, изображая воздушные бои. Энергичные жесты подтверждали, рассказывали, передавали опыт боевой работы. И никто не задумывался над тем, что все это выглядело немножко смешно и наивно. Но ведь здесь говорил язык сердца.

До самой полуночи в столовой царило веселье. С вечера загудела пурга, и мы были свободны от боевых полетов.

- А ты, Сергей Павлович, говорят, на баяне можешь? Изобрази для молодежи что-нибудь повеселее, - шепнул мне Худяков.

Через минуту в моих руках был баян, подсунутый чьей-то услужливой рукой. Пришлось тряхнуть стариной. Я развел меха, и громкие звуки вальса наполнили комнату. Мгновенно закружились пары. Французы, видимо, везде остаются французами. Не успели наши ребята и глазом моргнуть, как гости подхватили девчат [39] и закружились с ними в плавном танце. Вальс сменился веселой полькой. Потом плясали русскую и гопак. Здесь показали себя наши хлопцы. Гости только вскрикивали от удивления, когда танцоры выделывали замысловатые коленца. Знай наших!

В полночь я приказал закрывать «бал». С рассветом начиналась работа на аэродроме, а может быть, и боевые полеты. По домам расходились с песнями.

Летчики легли спать, а мы с генералом Худяковым еще долго беседовали о людях Франции, приехавших к нам, чтобы на нашей земле сражаться с общим врагам. По-разному сложились их судьбы, прежде чем они попали к нам в Советский Союз.

Эскадрилья «Нормандия» была сформирована в 1942 году, после получения согласия Советского Союза на активное участие французских летчиков в боях на советско-германском фронте. Наша страна предоставляла им безвозмездно боевую технику и брала на себя снабжение французских летчиков. Группа прибыла из Ливии с авиабазы Раяк. Имя этой авиабазы летчики-патриоты сделали своим боевым кличем. Впоследствии над русскими полями, в небе Белоруссии и Литвы, над пылающими городами Восточной Пруссии не раз звучала команда французов: «Раяки, вперед!» [40]

Первые добровольцы прибыли из Англии и из стран Среднего Востока. На аэродроме их встречали майор Тюлян, ставший потом первым командиром эскадрильи «Нормандия», капитан Литольф и майор Пуликэн. За ними - трио беглецов, или три мушкетера, как их называли французы, - Альберт, Дюран, Лефевр и с ними двадцатишестилетний парижанин Жак Андре. Несколько позднее к ним присоединился де ля Пуап, а также лейтенант Дюран, старший лейтенант Беген, лейтенант Дервиль, лейтенант де Сейн и другие. Все это храбрые, мужественные парни, не жалеющие своей жизни ради спасения родины. Мысли и чаяния этих людей прекрасно выразил майор Тюлян, сказав однажды: «Франция проиграла битву, но не проиграла войну. Мы приехали сюда, чтобы доказать это на деле».

Пятнадцать человек, пятнадцать характеров, пятнадцать мужественных сердец, готовых идти на подвиг и на смерть ради своего народа, во имя свободы и независимости своей страны. Вот с такими людьми нам теперь предстояло действовать крылом к крылу и вместе бороться за нашу победу. [41]

Победителей не судят

Звонкий весенний день. Под ногами ласково похрустывают ледяшки. Над головой, среди архипелага облаков, медленно кружит самолет. Отсюда, с земли, он здорово похож на парящего коршуна, спокойно и лениво описывающего четкие круги над синеватой дымкой дальнего леса. Солнце начинает пригревать. У капониров, в затишье, уже стоят лужи. На темной воде плавают большие масляные пятна. Снег у кустов почернел. Кое-где на кочках вылезла прошлогодняя жухлая трава. Вероятно, через месяц здесь появятся первые подснежники - вестники настоящей весны.

Я иду по темной тропинке к бараку, где занимаются французские летчики, и думаю о том, что через недельку-другую нужно будет менять маскировку. Свободных рук для этой работы мало. Видимо, на помощь батальону обслуживания придется бросить и летный состав. Излишняя нагрузка на офицеров, но ничего не поделаешь. Обстановка настоятельно диктует свои требования. Ими пренебрегать нельзя. Малейшее упущение - и будешь расплачиваться кровью людей, потерей боевых самолетов.

Открываю дверь в барак. Просторное помещение, [42] оборудованное под класс. Здесь обычно занимаются все летчики, но сегодня его отдали гостям. Занятия ведет штурман полка Армашов.

На доске перед слушателями, схема района предстоящих действий: синяя извилистая лента Угры. За ней по западному берегу тянутся черные зубцы вражеской обороны - укрепления, наблюдательные пункты. За перелесками - огневые позиции артиллерии и минометчиков.

Дальше, к Днепру, перелески переходят в сплошной лесной массив. За ним расположены аэродромы противника - Сеща, Боровское, совхоз Дугино, Брянск - места, хорошо знакомые каждому нашему летчику. Одни из нас вылетали туда на бомбежку, другие (чаще «старики») до войны сами поднимали с их взлетных полос свои самолеты. Сейчас эти аэродромы использует враг. Отсюда он совершает налеты на передний край наших войск, отсюда взлетают воздушные пираты, направляясь на бомбежку советских городов.

Все это показывает сейчас французам советский штурман. Рассказывает Армашов интересно, но занятие не клеится. Французы вполголоса переговариваются между собой. Дело в том, что наш офицер говорит по-русски, затем его слова переводит переводчик. На все это уходит много времени. Пока что, глядя на скучающие [43] лица летчиков, нетрудно догадаться, что они с удовольствием послали бы ко всем чертям такого рода ученье и бросились к самолетам.

Во время перерыва советую Армашову побольше прибегать к схеме, к рисунку, показывать на макетах.

Второй час проходит живее. В глазах французов появился огонек, раздались реплики, посыпались вопросы. Французских летчиков-истребителей волновало многое. Тюляна, например, интересовал вопрос, на каких высотах мы летаем, какова система обороны в воздухе. Спокойный, невозмутимый Литольф несколько раз настойчиво спрашивал через переводчика, как у нас осуществляется связь истребителей и бомбардировщиков в бою - по радио, или еще как-нибудь. Живой, черноглазый Майэ справлялся о том, как прикрыты объекты противника зенитным огнем, где располагаются зенитные средства. Ас французской авиации капитан Лефевр интересовался, как скоро появляются истребители противника над атакованными нами объектами. Вопросов было много потому, что от знания обстановки и приемов борьбы противника зависело - жить или умереть, победить или оказаться побежденным. Вот почему так досконально выпытывали французские летчики самые тончайшие детали боевой работы наших парней. [44]

Мог появление внесло новое оживление в занятия Посыпались вопросы в мой адрес. Пришлось более пространно рассказать французам о тактических приемах вражеских истребителей, т. е. о той части фашистской авиации, с которой «раякам» придется столкнуться с первых же дней их боевой деятельности.