- А зачем им «срабатывать»? По сигналу «большого сбора» все прибудут в свои части и без оповестителей, ты зря волнуешься, - успокоил я его.

Вскоре мы оказались в расположении бригады подводных лодок и направились к своим кораблям.

Остававшийся за меня лейтенант Шепатковский доложил:

- Около двух часов ночи в казарме сыграли боевую тревогу, а потом объявили сигнал «большого сбора». Все, кто был в казарме, немедленно прибыли на подводную лодку и подготовили ее к «бою и походу». Корпус на герметичность и готовность корабля к погружению проверили. В штабе я уже был, командиру бригады о готовности подводной лодки к выходу в море, о запасах масла, соляра, пресной воды и наличии личного состава доложил. [45]

Комбриг принял мой доклад и приказал вам явиться в штаб за дальнейшими распоряжениями.

Личный состав всех подводных лодок стоял по боевой тревоге. Томительная безвестность угнетала, но мы продолжали оставаться на своих командных пунктах и боевых постах. Нас окружала полная темнота, нигде, ни в зданиях, ни на улицах, не было света. Над пирсами воцарилась зловещая тишина.

Внезапно, в четверть четвертого, могучие лучи прожекторов разрезали безоблачное звездное небо и закачались маятниками, ощупывая небосвод, по которому, нарастая с каждой секундой, разливался монотонный гул. Наконец со стороны моря появилась устрашающая армада низко летящих самолетов. Их бескрайние вороньи ряды поочередно проносились вдоль Северной бухты. Батареи береговой зенитной артиллерии и корабли эскадры открыли по ним ураганный огонь и смешали боевой порядок. У Приморского бульвара раздался оглушительный взрыв. Еще один взрыв прогремел где-то в городе. Мрачные силуэты неизвестных еще бомбардировщиков то вспыхивали в лучах прожекторов, то пропадали в пустоте неба, потом их снова схватывали прожектора и вели до конца Северной бухты.

Когда нам приказали открыть артиллерийский огонь, расчет 100-миллиметрового орудия (командир орудия Иван Шепель, первый наводчик Федор Мамцев, второй наводчик Андрей Беспалый, заряжающий Семен Гунин, подносчик патронов Григорий Федорченко), несмотря на то что во время боевой подготовки зенитные стрельбы мы не отрабатывали, действовал слаженно и уверенно - пропусков не было.

Наш минер, лейтенант Василий Георгиевич Короходкин, управлял артиллерийским огнем с крыши мостика подводной лодки. Когда грохот пушек соседних подводных лодок заглушал его команды, он повторял их быстрыми жестами. Небо продолжали бороздить лучи прожекторов, всюду скользили нити трассирующих пуль, вспыхивали разрывы зенитных снарядов.

В конце концов было сбито несколько самолетов. Мы отчетливо видели, как один из самолетов упал в море в [46] районе Константиновского равелина. Рядрм с лучами прожекторов просматривались темные купола парашютов, казалось, высаживается воздушный десант. Когда в небе над бухтой не осталось ни одного самолета, затих и грохот орудийных выстрелов. Поступила команда отбоя.

Вся палуба подводной лодки была усыпана стреляными гильзами. Когда я спустился с мостика, чтобы подойти к матросам артиллерийского расчета, они мелодично зазвенели у меня под ногами. Мои артиллеристы не сразу заметили меня: с напряжением и тревогой они продолжали вглядываться в небо, ждали следующего налета. На этот раз его не последовало…

Первый налет вражеской авиации на Севастополь продолжался около 30 минут.

Вся команда была взбудоражена и ошеломлена произошедшим. Никто не мог поверить, что это был первый настоящий бой с врагом.

Наконец мы узнали, что началась война с фашистской Германией.

Война!…

Мы ощутили это слово во всей его глубине и трагизме не сразу.

После отбоя возбужденные краснофлотцы расходились по отсекам, обсуждая суровое известие о начале войны, с поразительной быстротой отбросившее вчерашние беспечные мечты об отпусках, встречах с родными и друзьями, скорой демобилизации после пятилетней службы и устройстве жизни. Все наши планы рухнули в один миг…

Но война не застала нас врасплох. Пусть никто пока еще не говорил о войне с фашистской Германией, но мы нутром ощущали, что она началась. Мы были к этому готовы, не напрасно же в бригадах подводных лодок и на всем флоте стали часто проводиться учения по отработке боевой готовности номер один, а в Севастополе отрабатывали сигнал «большого сбора» и затемнение города.

В первые часы войны под ударами авиации противника по нашим военно-морским базам ни один из наших флотов - ни Северный, ни Балтийский, ни Черноморский - не потерял ни одного корабля. Все флоты находились к этому времени в боевой готовности номер один, [47] объявленной народным комиссаром Николаем Герасимовичем Кузнецовым. Своевременное обнаружение самолетов противника, высокая боевая готовность кораблей и береговых частей, дружный артиллерийский огонь береговой и корабельной артиллерии, а также своевременное затемнение Севастополя сорвали налет вражеской авиации, которая, по замыслам немецкого командования, должна была минами заблокировать наши боевые корабли в севастопольских бухтах. Попав под шквальный зенитный огонь, фашисты сбросили мины где попало.

Да, первый день войны стал для нас самым горьким и страшным. Но корабли и береговые части флота с честью отбили внезапный удар врага.

Днем 22 июня по радио выступил председатель Совета народных комиссаров Союза ССР и народный комиссар иностранных дел СССР В.М. Молотов с правительственным сообщением о нападении фашистской Германии на СССР.

С напряжением вглядывались мы в черные дыры репродукторов, запоминали каждое слово этого выступления:

«Граждане и гражданки Советского Союза!… Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы…»

Война! Война, к которой мы готовились многие годы, все-таки началась внезапно. Вся окружающая нас обстановка сразу в корне изменилась… Жизнь начинала приобретать совершенно другое значение.

После выступления В.М. Молотова в бригаде подводных лодок стихийно состоялся многолюдный митинг. Большая площадка на восточной стороне Южной бухты перед зданием штаба бригады была заполнена до отказа. Лица матросов, старшин, политработников, командиров и вольнонаемных рабочих и служащих были строгими и сосредоточенными.

Митинг открыл начальник отдела политической пропаганды капитан 2-го ранга Медведев. После его вступительного слова с короткой, но яркой речью выступил [48] командир бригады подводных лодок капитан 1-го ранга Павел Иванович Болтунов.

В своих выступлениях подводники поклялись защищать свою Родину до последней капли крови, сражаться с врагом так же мужественно, как в Гражданскую войну сражались их отцы. Эти выступления воодушевили всех нас: мы вдруг явственно ощутили, что с нами вся страна, весь народ, а это великая сила.

От имени личного состава подводной лодки «С-31» поручили выступить мне. Мне никогда прежде не доводилось выступать перед таким скоплением людей. Стоит ли говорить, как взволновало меня это поручение. Я вышел вперед - в горле застрял тугой ком, в голове сумятица, все подготовленные фразы вдруг исчезли. С чего начать и что сказать, не знаю. Я смотрел на хмурые и напряженные лица товарищей, вдруг меня охватили жгучая ненависть к врагу и желание отомстить за вероломное нападение на нашу Родину. Под влиянием эмоций я что есть духу крикнул:

- Дорогие мои товарищи! Подводники!

Голос мой далеко разнесся над просторами Южной бухты. Я почувствовал, что все замерли в ожидании, приободрился и стал говорить. Свое выступление я закончил такими словами:

- Великий русский полководец Александр Васильевич Суворов, обращаясь перед боем к своим верным солдатам, говорил: «Костьми лечь, но не посрамить земли русской…» А мы, советские подводники первой подводной лодки типа «Сталинец» на Черноморском флоте, заверяем нашу родную партию и советское правительство, что тоже готовы лечь костьми, но земли советской не посрамим никогда и по примеру первой подводной лодки типа «С» на седой Балтике станем краснознаменным кораблем!…