— A-а. А я у вас недавно была, с Демьянычем приезжали.

— Это еще зачем?

— Дела были. К учетчице вашей.

Гриша насторожился, переспросил удивленно.

— Дела, говоришь? К учетчице? Это к какой же?

— Да страшненькая такая, Марина кажется. А что? — Ульяна смотрела на мужа невинными глазами.

— Да так, ничего. А насчет страшненькой, это кому как покажется. — Он изо всех сил хотел казаться равнодушным, но Ульяна видела — нервничает.

— Неужто и тебе нравится? Сиськи как у дойной коровы, того и гляди замычит.

— Приревновала, что ли? Чего на человека бросаешься? Маринка баба хорошая, замужем, между прочим. Муж в соседней деревне, в Солонцах, механизатором работает. Там и дом у них. Живут душа в душу. Машина даже есть…

— Машина? Что же он ее после работы не встречает? Женушку-то любимую? Вдруг украдут?

— Да полно тебе. Работает он много, в командировки часто ездит. А когда свободен, всегда приезжает. Да тебе-то что за дело до них?

— Нет мне никакого дела. Интересно просто, с кем ты там работаешь, а то сам не рассказываешь ничего, не поделишься ничем. Будто я чужая тебе. Ты-то моих всех знаешь, а я…

Гриша вздохнул облегченно.

— Да что там у нас интересного? Рассказывать нечего.

— Ну, просто… Если бы мы к вам не приехали, я бы даже не знала, с кем ты работаешь. И друзей у тебя нет. Никто к нам не приходит…

— А чего ходить? Нечего ходить. Нам и твоих подруг хватает. Там у нас так: поработали — разошлись. Ты, кстати, дела-то сделала?

— Сделала. Тебя увидеть хотела, но сказали, ты на дальние делянки ушел, не скоро будешь.

— Да, я частенько туда наведываюсь. Народу расслабляться нельзя давать, а то на шею сядут, а у меня план. Премия. Не будет премии — сожрут заживо, вот и кручусь.

Ульяна обняла мужа сзади.

— Ты у меня молодец. Заботливый. Не сердись, я от безделья спрашиваю, так, язык почесать.

Гриша похлопал Ульяну по руке.

— Да я и не сержусь. Иди, кровать разбирай, устал я что-то.

Ульяна сняла покрывало, откинула одеяло и взбила подушки.

Солонцы, значит. Вот где ты, голубушка, обосновалась. Жди, милая, гостей.

Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, Ульяна, придя утром на работу, позвонила в леспромхоз. На всякий случай заготовила отговорку, что, мол, бумаги забыла. Неприветливый женский голос равнодушно проговорил в трубку:

— Да. Слушаю.

— Мне бы Марину. Учетчицу.

— Нет Марины. Бюллетень взяла. Со вчерашнего дня отсутствует. А что хотела-то?

— Знакомая. По личному.

— A-а. Ну, тогда дома ее ищи, в Солонцах.

Ульяна, обрадованная неожиданной удачей, положила трубку. Вот тебе и везение. Дома, на бюллетене. Она влетела к председателю в кабинет.

— Можно мне уйти пораньше?

Тот посмотрел на Ульяну поверх очков.

— Здравствуйте, во-первых. А во-вторых, это куда это тебе вдруг понадобилось?

— Да виделись уже. Или забыли? Приболела я что-то, отлежаться хочу.

— Ну, смотри. Завтра на работу. Некогда болеть. Что-то ты, правда, красная какая-то… Иди лечись. — Он снова уткнулся в бумажку, потеряв к Ульяне интерес.

— Ладно. Отлежусь сегодня, пройдет. — Ульяна прикрыла дверь.

Сразу пошла на остановку, села в автобус. Пока ехала, думала, что скажет, но мысли в автобусной тряске растекались по голове, и она не могла сосредоточиться. Махнула рукой, будь что будет. Что скажет, то и скажет. Ее-то вины ни в чем нет.

В Солонцах Ульяна зашла в магазин, купила вино и конфеты. Все-таки не ссориться пришла, а поговорить. С вином легче.

Дом Марины она нашла быстро, успела в кадрах поинтересоваться ее адресом. Могла бы, конечно, и тут у кого-нибудь спросить, но зачем? Деревенские — народ любопытный, им любой чужой человек интересен.

Дом оказался деревянным, но добротным. Забор сверкал свежей краской, на окнах веселенькие занавесочки. Ульяна помешкала прежде, чем постучать, но потом забарабанила кулаком в дверь. Минуты через две дверь распахнулась, и Марина удивленно уставилась на Ульяну.

— Ты?! Что опять? Подпись не там поставила?

— Я по личному. Можно? Не на пороге же нам беседовать.

Марина передернула плечами.

— Ну, входи, коли по личному. Только болею я, расхворалась совсем.

— Ничего. Я лекарство принесла. — Ульяна достала бутылку вина.

Вслед за Мариной она прошла на кухню, где на столе стояла чашка с чаем, малина на сахаре и мед.

— Видишь, лечусь. Так что хотела-то? Вроде мы не подруги…

— Не подруги. Только муж мой, Гриша, я слышала в друзьях у тебя ходит.

— Ах, вот оно что! А я-то голову ломаю, что это ты на меня так странно смотришь. Донесли, значит? Ладно, садись, поговорим. — Марина сходила в комнату, принесла бокалы, открыла бутылку и налила им с Ульяной. — Выпьем для храбрости?

— Выпьем. — Ульяна вылила содержимое себе в рот, поперхнулась, закусила конфетой. — Так это правда? Про мужа…

— Отпираться не буду, что было, то было. Так вышло, извини… Случайно получилось, не хотела я.

— Не хотела, так и не было бы ничего! — Ульяна начала заводиться. — Если сучка не захочет, сама знаешь… Прошу тебя по-хорошему, оставь мужа в покое! Я все забуду, ни словом не упрекну, не рушь семью, ребенок у нас будет… Иначе… иначе я твоему все расскажу, пусть и тебе плохо, не мне же одной страдать…

— Говорю же, виновата, бес попутал… — Марина налила себе еще вина. — Сама давно все закончить хотела, да Гришка не пускает. Хоть с работы уходи…

— Вот и уходи, если тебе твое счастье дорого. На всех углах уже шепчутся, не боишься, до мужа дойдет?

— Боюсь. Я мужа люблю. Тебя как зовут?

— Ульяна.

— Ульяна, прости, прости дуру! Я с работы уйду, переведусь. Не хочу я такой грех на себе носить. Давно расстаться с ним хотела, но он настырный. Но теперь все, хватит, скажу, муж подозревать начал. — Марина вдруг расплакалась. — Уже три года живем, а детей нет. Вот и сорвалась я: может, он виноват, думала. — Она вытерла слезы полотенцем.

— Ладно, не плачь. Сказала, зла держать не стану. Живи спокойно, но и нас в покое оставь. — Ульяна допила вино. — Пошла я, некогда, домой еще доехать надо. — Ульяна тяжело поднялась, в голове стучало. — Надеюсь, мы поняли друг друга?

— Не волнуйся, я, чай, не глупая, понимаю. Тоже баба. — Марина отвернулась к окну, постояла молча.

Ульяна, не прощаясь, вышла и пошла на остановку. После ее ухода Марина выпила уже остывший чай — жалко выливать, только заварила, с мятой и зверобоем, машинально ополоснула чашку и поставила рядом с раковиной. Села за стол, плеснула в бокал вина из бутылки, медленно выпила. Услышав шаги в прихожей, вздрогнула, кто бы это? Муж Семен стоял в дверном проеме и смотрел на нее в упор. Взгляд злой, даже остервенелый. Губы трясутся, побелели.

— Что, сучка, доигралась?

— О чем ты, Сеня?

— «О чем ты, Сеня?!» Посмотрите на эту невинность! И о чем это я?! Не догадываешься, тварь? — Семен сделал шаг в сторону жены, угрожающе подняв руку. — И бюллетень-то мы взяли, чтобы с любовничком вдоволь натешиться, пока муж в командировке. А я-то думал, заболела моя ягодка, пораньше приехал. А она тут с хахалем вино распивает!

— Да что ты, Сеня! С каким хахалем?!

— С таким!!! Откуда это все?! Вино, конфетки… два бокальчика новых достала. У, стерва!

— Да знакомая одна заходила, поговорить…

— Знакомая?! Знаю я твоих знакомых, слухами-то земля полнится. Говорили мне мужики, гуляет у тебя баба, Сеня, а я все не верил! Васька так все уши прожужжал, я даже морду ему хотел набить, а теперь, выходит, извиняться должен! Баба-то моя гулящая! — Семен, тяжело дыша, подвинулся ближе, так что Марина могла увидеть налитые кровью бешеные глаза. И ведь знала, что ревнив муж страшно, что с огнем играет, а делала. Вот и черпает теперь полной ложкой, хоть по злой прихоти судьбы и не виновата в этот раз. Но вот за все другие разы и получит сполна. Нет преступления без наказания. Думала, что ушла, ускользнула, как змея, в узенькую щелку, ан нет, не получилось. Себя не обманешь, Бога не обманешь, людей не обманешь.