— Ичибей Калы — самый богатый человек в округе, — с нарочитой — как показалось Лешке — гордостью произнес Владос. — Семь сыновей — все, как огонь, джигиты — двое погибли в земле урусутов, пятеро вновь ушли в набег.

— Понятно, — Алексей скрипнул зубами. — И не надоест им воевать?

Невидимый в темноте Владос явственно усмехнулся:

— Сердце воина — схватка, дом — седло, а жена — поверженная пленница. Джигитам хорошо — они не знают и не хотят другой жизни. Рабы — это богатство и хорошая, достойная жизнь. А где взять рабов — конечно, на войне, в набегах на земли поляков, литовцев, руссов. Хороший джигит — удачливый джигит.

— Мне кажется, — заметил Лешка, — богатства можно достичь и иначе. Не за чей-то счет.

— Я согласен с тобой, можно, — Владос тихонько засмеялся. — Как у нас, в Константинополе.

— Где?

— Боже! Такое впечатление — ты первый раз услышал!

— Да нет, — тут же соврал Лешка. — Много хорошего слыхал, конечно.

— Хорошего? — собеседник хмыкнул. — Странно. Обычно никто сейчас не хвалит нашу дряхлую империю. Даже мы сами.

— А как… Как ты оказался здесь?

— Видишь ли, мой отец, умирая, оставил мне шесть керамических мастерских…

— Ничего себе! Так это же здорово!

— И в придачу к ним — немереное количество долгов. Вот за них-то и ушли мастерские. Я, конечно, пытался занять деньги и у евреев, и у генуэзцев… Но — проценты, проценты — для них я какой-то впавший в нищету грек… К тому же у меня не было поручителей.

— Знакомая история, — Лешка слушал с большим интересом. Вот, оказывается, в Константинополе-то — почти как в России, в той, его России… — И что ты?

— А что я? — усмехнулся грек. — Нанялся на корабль к одному торговцу. Не матросом, упаси Господь — управляющим грузами.

— Ага, по-нашему — логистиком.

— Надо же! — хохотнул Владос. — Вот не знал, что и в русских княжествах до этого же дошли. Ты из каких земель?

— Из-под Мценска…

— Не слыхал, — подумав, признался собеседник. — Новгород слыхал, Москву, Киев… Впрочем, Киев — это уже в Литве.

— Да кто тебя сказал, что Киев — в Литве? — возмутился Лешка. — Отродясь такого не слыхивал!

— В какой же дыре ты жил, что не знаешь общеизвестного? Ну-ну, не обижайся… Приятно поговорить с тобой… Здесь вообще не с кем…

— Ладно, проехали… Так ты, говоришь, нанялся на корабль?

— Ну да, на «Гордость Никеи», так он назывался. Большая такая скафа с четырьмя мачтами, обширными трюмами и каютами для пассажиров. Ходили на Крит, в Александрию, в Кафу… Как-то раз попали в бурю — пришлось войти в Смирну… Там и попались туркам. Те продали перекупщикам — и вот, Владос Костадинос — здесь, в рабстве у гнусного скряги Ичи-бея! В краю, столь далеком от цивилизации, что… гм… не знаю, как и выразить…

— Что хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь, — охотно подсказал Лешка. — А еще можно так: если и есть у Вселенной хоть какой-нибудь центр, то… блин, дальше забыл. Да ты что, сам не помнишь? Это про планету Татуин. «Звездные войны» смотрел?

— Звездные войны? — удивленно переспросил грек. — Красивое название. Нет, не видел. Это что, новая драма?

— Драма? — Лешка закашлялся. — Ну, можно сказать и так.

— А в каком театре шла?

— В самом продвинутом!

— А, в том, что на форуме Быка! Постой… — Владос осекся. — Откуда знаешь? Ты же ведь не был в Константинополе!

— Слыхал, — отоврался Лешка. — Ты про местные порядки обещал рассказать.

— Ага. Слушай. Итак — здесь, как ты уже успел заметить, все рабы вкалывают… ну, за небольшим исключением. Работа тяжелая, трудная, тупая… Не хочу тебя расстраивать, но здесь всегда так. Теперь о людях.

Ну, хозяина ты уже знаешь, о сыновьях его я тоже уже говорил, есть еще его жены, дочери и мальчишка Алныз — ты его тоже видел, — но все они вряд ли до тебя снизойдут. Кроме того, имеются еще скотники — рабы-грузины, сторож — армянин Легост, русских, кроме тебя, нет… как и ромеев…

— Кого?

— Ой, Али… Не слишком ли ты… как это? Тупишь! Есть такое слово?

— Да есть, — Лешка шмыгнул носом. — Только оно обидное.

— Хорошо, не буду больше его к тебе применять.

— А этот, бритый?

— Кызгырлы? Он тоже невольник, но злобен и предан хозяину, словно пес. Правда, Кызгырлы честен и даже способен иногда проявить благородство. И все же, опасайся его. Впрочем, не только его — всех, здесь каждый готов въехать в рай на горбу ближнего.

— Да я уже заметил. Эти двое горбоносых парней, что таскали камни, они…

— Каим и Гаша. Они не очень хорошие люди, Алексий… Я бы даже сказал — подлые. Скоро они заявятся, и мы не сможем больше разговаривать.

— Они тоже понимают по-русски? — удивился Лешка.

— Нет. Но обязательно доложат хозяину о том, что мы с тобой имеем привычку много разговаривать. Это очень – очень плохая привычка, по мнению нашего скряги.

— Так наш хозяин скуп?

— Не то слово. За медяху удавится. Ты заметил, как он нас кормит? Поистине в Константинополе последняя собака лучше питается.

— Да-а, — согласился юноша. — Этак недолго и ноги протянуть. А ты, Владос… Ты где работаешь? Скотник?

— О, нет, — грек расхохотался. — Я, видишь ли, хороший керамист… э-э… как это по-русски? Горшечник! Еще в детстве научился, пока у отца были мастерские. Кстати, там работало много русских, с тех пор я и знаю язык.

— Вы держали рабов?

— Хо, рабов! Как же! Наемный рабочий — так вернее сказать. Они очень неплохо зарабатывали, бывало, и по несколько солидов в месяц, правда, не все, только самые умелые. Вообще, в Константинополе живет много русских. Ну, отдельных кварталов они не составляют, так, как, к примеру, евреи или генуэзцы, но все же их достаточно много.

— Вот бы побывать в твоем городе!

Владос на это ничего не ответил, лишь вздохнул. Лешка тоже замолк и больше ничего не спрашивал, тем более что в хижину пришли Гаша с Каимом. Не вовремя приперлись, уроды!

На следующий день с раннего утра невольников выгнали на очередные работы. Владос ушел в гончарную мастерскую на заднем дворе, из соседней хижины отправились по хозяйским делам скотники, ну и, так сказать, разнорабочие тоже не остались без дела — на этот раз бритоголовый Кызгырлы погнал их копать канаву — отводить со двора водосток. Земля здесь оказалась твердая, каменистая, и большей частью приходилось орудовать не лопатой, а киркой, выгребая руками камни. Лешка на этот раз действовал похитрее — экономил силы. И — точно так же, как и его горе-напарники, Гаша с Каимом — зорко следил за надсмотрщиком. Как только тот отходил — так откровенно филонил.

— Эщщ! — как-то по-звериному осклабился Гаша (или Каим, они были чем-то похожи). — Ти, урусут! Работай! Работай1

Лешка перехватил кирку поудобней и ухмыльнулся:

— А не пошел бы ты к белой верблюдице в зад?!

— Ащщ! Щякал!

— Ну, что прищурились, уроды? — разозлился Лешка. — А ну, подходи под раздачу! Что, неохота?

Оба парня опасливо попятились — видать, хорошо помнили вчерашнюю драку. А Лещку уже несло: зло прищурив глаза, он выбрался из выкопанной наполовину канавы и, размахивая киркой, пошел, словно в последний бой.

— Стой!

Лешка обернулся: невдалеке стоял Кызгырлы и целился в него из лука.

— Ну?! — повернувшись к нему, закричал юноша. — Давай, гад, стреляй! Чего ж ты не стреляешь? А, не хочешь погубить хозяйское добро?

— Положи кирку, Али, — вдруг опустив лук, невозмутимо посоветовал бритоголовый. И где он так выучился русскому? Надо же — весь акцент пропал!

— Положи, отдохни и работай, — спокойно продолжал Кызгырлы. — Ты, конечно, будешь потом наказан. Как и эти два ишака! — надсмотрщик бросил злобный взгляд на Кайма с Гашой. Те виновато потупились.

А бритоголовый, отбросив в сторону лук, уселся на камень… если б здесь курили, так, наверное, и закурил бы — выдержка у него оказалась железная. Можно было бы, конечно, ударить его с размаху по шее, затем разогнать остальных, затем… А что затем? Лешка чувствовал, как уходит из него весь боевой запал, да и ударить с размаху безоружного как-то не получалось. Ну, просто невозможно было!