Брачная политика — не единственная область, в которой проявляется традиционное влияние арабской женщины. Еще Луиза Суит обратила внимание на роль женщин ливанской деревни как посредниц при разрешении споров и столкновений. В конце семидесятых годов эта тема в более широком масштабе привлекла внимание многих этнографов-арабистов.
И все же вопреки уточнениям, внесенным в наше представление о традиционной роли арабской женщины, общее утверждение о ее неполноправном социальном положении, разумеется, остается в силе. Сегодня можно лишь с еще большей уверенностью говорить о том, что разделение полов — как и любая сегрегация — отрицательно сказывается на обеих сторонах и в какой-то мере ограничивает социальные привилегии, присвоенные себе мужчинами.
В области имущественных отношений эти привилегии до последнего времени казались незыблемыми. По Корану (IV, 12), женщина имеет право наследовать часть имущества, равную половинной доле, причитающейся ее родственнику-мужчине. Однако женщина никогда не претендовала на это имущество, переходившее в ведение ее опекуна (которым становился ее отец, брат, сын, дядя по отцу) или, если у нее не оставалось близких родственников по мужской линии, в руки ее мужа. В редких случаях отказ дочери от своей доли наследства компенсировался приданым, которое считалось ее собственностью после замужества.
Женщина не должна была проявлять хоть малейший интерес к размерам своего имущества и к получаемым доходам, ибо это могло быть воспринято как сомнение в деловых качествах опекуна или в его порядочности. За минувшее десятилетие даже в Саудовской Аравии, в одном из последних оплотов традиционного ближневосточного уклада, женщины из состоятельных семей начинают контролировать своих опекунов, а некоторые из них фактически распоряжаются своей собственностью. Это больше не считается «неприличным». Вопреки введенным сейчас особенно строгим законам о разделении полов, в стране происходят некоторые положительные изменения. Черное верхнее женское одеяние и глухое покрывало заменяется кое-где простым темным платьем и вуалью из черного шифона. Для девушек, учившихся за границей, возвращение к прежнему затворничеству не проходит безболезненно. Меняются представления молодых женщин о браке, материнстве, жизненном призвании, дружбе, досуге. И если девушки эр-Рияда, Мекки и Джидды еще далеко не всегда сами выбирают себе жениха, то сегодня они уже пользуются правом «вето», отказа от брака с неугодным им лицом.
Внимание к положению арабской женщины растет в наши дни по многим причинам. Одна из них — потребность регулирования роста населения, необходимость «планирования семьи». Эта проблема вплотную стоит перед Тунисом, Египтом, Сирией, а в скором времени с ней придется столкнуться и другим арабским странам.
Исследования, проведенные арабскими специалистами-демографами, показали, что сегодня арабские женщины — одни из самых многодетных на нашей планете. В арабских странах на тысячу человек приходится примерно 47 новорожденных (в индустриально развитых странах — 17), на одну способную к деторождению женщину — 7 детей (в развивающихся странах — в среднем 5, всего в мире — 4).
Контроль над рождаемостью — это насущная необходимость, но мусульманские идеологи пока не сумели выработать единую позицию относительно планирования семьи. Официальная пропаганда за сокращение рождаемости ведется осторожно, чтобы не оскорбить чувств верующих, привыкших считать, что детей посылает Аллах. Так, например, на памятной монете, отчеканенной в Египте в 1975 году в честь Международного года женщины, изображена «идеальная семья», состоящая из отца, матери и двоих детей: наглядная агитация в пользу прямого воспроизводства.
Конечно, более активное включение арабских женщин в общественную жизнь арабского мира неизбежно. Однако в некоторых арабских странах темпы приобщения женщин к общественно полезному труду сдерживаются явным переизбытком мужской рабочей силы. В других — наблюдается противоположная картина. Женские рабочие руки требуются, например, и в «богатом» Кувейте, где остро не хватает местных специалистов, и в «бедном» Северном Йемене, где женщины вынуждены заменять мужчин, отправившихся на заработки в Саудовскую Аравию. В самом же Саудовском королевстве наглядно проявляется противоречие между существующей потребностью в вовлечении женщин в общественное производство и стремлением правительства сохранить их неполноправное положение. Пытаясь любой ценой удержать уходящее прошлое, консервативные круги подвергают своеобразному переосмыслению не только давние установления, освящающие неполноправие женщин, но даже и внешние его черты. Например, лицевое покрывало — хиджаб выдается за неотъемлемую часть культурно-религиозного наследия. Встречаются женщины, гордящиеся тем, что они носят хиджаб.
До сих пор почти нет у нас работ женщин-этнографов, освещающих положение бедуинок. У арабов-кочевников женщина испокон веков пользовалась большей свободой, и споры оседлых о том, что дозволено дочерям Евы и что им запрещено, казались бедуинам смешной и глупой казуистикой. На упрек в несоблюдении каких-либо предписаний ислама они обычно отвечали: «Пророк Мухаммед освободил нашего предка от поста и молитвы в благодарность за помощь, которую наше племя оказало пророку».
Для средневековой арабской литературы бедуин — излюбленный персонаж: хранитель чистой арабской речи, лукавый и простодушный, дерзкий и осторожный, жадный и щедрый, но всегда непосредственный. Ему одному можно нарушать правила дворцового этикета и смеяться над утонченностью городских нравов. Одна из историй рассказывает, как бедуин попал к оседлым на богатую свадьбу, где принимает тонкую белую лепешку за полотно и мечтает скроить себе из нее рубаху; флейту он сравнивает с ослиным срамом, а танцовщик, скачущий, будто он от скорпионов спасается, кажется ему одержимым бесами. Восхищенный игрой на лютне, бедуин восклицает в восторге, что он готов поклоняться не только Аллаху, но и басовой струне.
Бедуинов, привыкших в пустыне довольствоваться малым, особенно поражала роскошь трапез и сервировки у высоких вельмож. Примеры такой роскоши, относящиеся к началу X века, можно найти у швейцарского востоковеда А. Меца: «Сначала каждому подавали поднос с самыми отборными фруктами всех сортов в соответствии с временем года. Посреди стола ставилось большое блюдо, на котором также лежали все сорта фруктов. Это блюдо предназначалось только для услады взоров. На каждом из небольших подносов лежал ножик, чтобы можно было разрезать айву, персики и груши, а рядом с подносом стоял стеклянный таз для отбросов… Затем появлялось блюдо с кушаньем на кожаной скатерти, накрытое крышкой из бамбуковых палочек, поверх которой был наброшен кусок египетского полотна, а кругом лежали салфетки… Два часа кряду непрерывно подавали и уносили блюдо за блюдом. Затем они переходили в смежную комнату, мыли руки, причем слуги поливали им воду, и тут же стояли наготове евнухи с полотенцами из египетского полотна и флаконами, наполненными розовой водой, чтобы вытереть гостям руки и обрызгать их лица розовой водой». Знать пренебрегала «едой простонародья» — резко пахнущей чесноком, луком, а также редькой — или слишком дешевыми арбузами, гранатами и фигами. Финики, абрикосы, виноград, персики и обычные оливки тоже пользовались дурной славой — из-за косточек, выплевывать которые считалось некрасивым. Если уж ели оливки, то дорогие, индийские; в почете у гурманов были ядра фисташек, вымоченные в розовой воде, айва из Балха, яблоки из Сирии, стебли сахарного тростника, съедобная глина из Нишапура.
Несмотря на запреты ислама, в средние века в городах продолжали пить вино. Прочие пищевые запреты обычно соблюдались. О них сказано в Коране в суре «Трапеза» (V, 4): «Запрещена вам мертвечина, и кровь, и мясо свиньи, и то, что заколото с призыванием не Аллаха, и удавленная, и убитая ударом, и убитая при падении, и забоданная, и то, что ел дикий зверь, — кроме того, что убьете по обряду, — и то, что заколото на жертвенниках, и чтобы вы делили по стрелам. Это — нечестие». Иными словами, запрещена свинина, кровь, падаль и мясо любого животного, убитого не по мусульманскому обряду. Особо осуждается доисламский обычай дележки по стрелам, или майсир, когда туша разрубается на части, каждой части соответствует особая стрела, а участники майсира вытягивают стрелу наугад — кому как повезет.