Из каких же черт состоит арабский национальный характер? Ответить на этот вопрос нелегко — ведь Арабский мир велик и помимо общего в нем существует множество местных, частных особенностей. К тому же почти в любых записках путешественников упоминается о противоречивости нрава и непредсказуемости поступков местных жителей, прежде всего бедуинов. «Противоречивость», «непредсказуемость» — так ли это? Для чужестранцев, недостаточно знакомых с тонкостями арабского быта, безусловно так.
Когда-то воображение сильней всего возбуждали недоступные для иноверцев запретные области (арабское «харам») — Мекка, Медина, долины Хадрамаута и некоторые другие заповедные уголки исламского мира. Попасть туда можно было, только усвоив бытовое поведение мусульман. Европейскому путешественнику, недостаточно вошедшему в роль, ошибка могла обойтись очень дорого. От смельчаков требовалась безграничная выдержка, умение отступать, но добиваться своего, способность постоянно чувствовать оттенки настроения своих дорожных спутников, хозяев на ночлеге, встречных бедуинов и оседлых. Надо было знать, когда выказывать щедрость, а когда разумную бережливость. Надо было понимать, когда в ход может пойти насмешка или угроза, лесть или мудрая пословица. Надо было угадать момент, когда можно ограничиться улыбкой, кивком, жестом или просто промолчать. Обычно европейцы, проникавшие под видом мусульман в аравийские области харама, называли себя турками или арабами с севера — алжирцами, египтянами, сирийцами. До поры до времени это сходило им с рук — настолько велики различия в языке и поведении, но встреча с «земляками» почти неизбежно разоблачала обман. У тех, кто приходил под личиной, и у тех, кто не скрывал собственного облика, вроде бы все было обдумано, все предусмотрено, да только чужая жизнь снова и снова не совпадала с представлениями о ней. Отсюда бессильные слова о противоречивости и непредсказуемости нрава туземцев.
Однако в характере арабов и впрямь есть взрывное, конфликтное начало. Обуздать его пытался основатель ислама, обращавшийся к своим приверженцам от имени Аллаха: «О те, которые уверовали! Не входите в дома пророка, если только не будет разрешена вам еда, не дожидаясь ее времени. Но когда вас позовут, то входите, а когда поедите, то расходитесь, не вступая дружески в беседу. Это с вашей стороны удручает пророка, но он стыдится вас, а Аллах не стыдится истины» (Коран, XXXIII, 53). И еще: «О вы, которые уверовали! Не поднимайте своих голосов выше голоса пророка и не обращайтесь к нему громко с речью, как обращаетесь друг к другу, чтобы не оказались тщетными дела ваши без вашего ведома» (XLIX, 2). Сходные увещевания есть и в суре «Препирательство» (LVIII, 12–14), и в других главах Корана (XXIV, 62–63; XLIX, 1–5). Только верховный авторитет мог внушить простые правила этикета: нельзя садиться за трапезу пророка без приглашения, а после окончания ее докучать хозяину досужими беседами; не следует без дела вызывать пророка из задних комнат, где он отдыхает с домочадцами; не стоит врываться в дом, чтобы одолжить что-то из утвари, а надлежит просить из-за двери; нельзя перебивать пророка и заглушать голос его, когда он говорит, входить и выходить без его разрешения и обгонять его во время шествий.
Подобные увещевания вызваны отнюдь не грубостью и невоспитанностью первых мусульман, а отсутствием единой нормы поведения. Уже тогда таких норм было целых три. Они боролись между собой, влияли друг на друга, но ни одна не одолела. Что же это за нормы?
Назовем самую древнюю из них — асабийя. Значений у этого слова множество. Почтенный арабско-русский словарь В. Гиргаса (Казань, 1881) перечисляет: «родолюбие, пристрастная привязанность к своему роду, партии, вследствие которой каждый член его защищает интересы другого; дух племени, партии; племенная ссора, распря». Слово «асабийя» употреблял в четырнадцатом веке Ибн Хальдун, описывая бедуинское общество. Для нас из всех значений главное — верность асабу, то есть родству по мужской линии.
Члены племенного общества подчинялись предписаниям обычного права — адата, утверждавшего законы взаимопомощи и взаимозависимости. На этих законах основывались обычаи кровомщения и ответственности за кровь, заботы о предках и потомках. Верность асабу включала знание своего родословия от отца до основателя племени, уважение к прошлому и к старшим. Строжайший запрет добрачных и внебрачных связей для женщин объяснялся стремлением к «чистому» потомству. Обычное право регулировало и отношения между племенами — набеги, стычки, заключение союзов и их разрывы. Черты асабийи можно наблюдать по сей день у бедуинов и у оседлого населения деревень и городов.
Асабийя обязательна не только для мужчин, но и для женщин. Считается, что после замужества они сохраняют верность асабу отца, поэтому брачной нормой объявлен брак внутри рода, а идеалом — женитьба на дочери дяди по отцу. Асабийя конкретна. Ее проявления зависят от того, к какому асабу, действительному или мнимому, относит себя человек. Источники, хранящие ее идеалы, — адат, старые родословные предания и родовые хроники, особая «асабийская» поэзия, воспевающая свое племя и уничижающая все прочие. В «Киигe песен» аль-Исфахани приведены выразительные примеры подобной поэзии — стихи Амра ибн Кульсума в честь племени таглиб, аль-Хариса ибн Хиллизы в честь племени бакр, ан-Набиги в честь племенного союза абситов и зубьянитов, Кумейта ибн Зейда против племен Йемена.
Вторую норму поведения назовем — мурувва. Так с доисламских времен обозначался набор прекрасных качеств «настоящего мужчины»: доблесть, великодушие, щедрость, умение любить и веселиться, красноречие, верность данному слову. Идеальный носитель этих качеств должен блюсти свою личную честь и постоянно утверждать свое превосходство. Женщина в мурувве — на второстепенных ролях: предмет страсти героя, хранительница или нарушительница традиционного благочестия. Зато для мужчины мурувва универсальна — следовать ее предписаниям надлежит любому, независимо от происхождения, положения и веры. Законы муруввы отражают устная традиция, многие образцы классической арабской поэзии, народные сказки и романы, такие, как «Тысяча и одна ночь» или «Повесть об Антаре».
Наконец, третья норма — дин. Это очень употребительное в арабском языке слово соединяет арамейское понятие «суд, приговор», среднеперсидское «вера» и староарабское «обычай, образ поведения». Как норма поведения — это кодекс поступков верующего, получающего нравственную оценку по пятибалльной шкале:
1. Обязательные поступки. Связаны с исполнением ритуалов ислама; уклонение от них наказуемо в земной жизни и после смерти.
2. Желательные. Среди них — дополнительные молитвы и посты, выполнение обетов, благотворительность; за все это в загробной жизни обещано воздаяние.
3. Дозволенные, или безразличные. К ним относятся сон, вступление в брак, вкушение разрешенной пищи и прочее; не заслуживают ни осуждения, ни одобрения.
4. Неодобряемые. Поступки, вызванные чрезмерной привязанностью к мирским благам. Они не одобряются, но за них не предусмотрено и наказания.
5. Запрещенные. Наказываются в этой жизни и после смерти.
Многие мусульмане имеют смутное представление об этих пяти категориях, различая лишь разрешенное и запрещенное. Предписания дина обязательны для всех верующих, причем ритуальная сторона не отделяется от нравственной и правовой. Эта норма в ее мусульманской редакции оказала огромное влияние и на арабов-христиан, живущих бок о бок с мусульманами вот уже тринадцать с лишним веков. Источники дина — писание и предание, а также многочисленная литературная продукция толкователей и комментаторов.
Все три нормы поведения активны, каждая способна использовать переосмысленные положения двух других. И все они действуют одновременно.
Ближе всего асабийя и мурувва, сложившиеся еще до ислама. На первый взгляд они даже составляют единое целое: доблестный удалец защищает своих сородичей (мурувва), а племя гордится своими доблестными мужами (асабийя). Однако стоит вспомнить: большинство арабских поэтов, воспевавших мурувву и ставших ее героями, находились в конфликте со своими родственниками с отцовской стороны, то есть с асабом. Изгоями были доисламские поэты аш-Шанфара, Таабата Шарран, Имруулькайс, Тарафа и другие.