Меня зовут Дик Мэйсон, мне тридцать четыре года, образование почти высшее, поскольку я проучился четыре года в техническом колледже по специальности радиоэлектроника и, не получив диплома, выбыл из его стен в поисках приключений. В полицейской картотеке, которую мне сподобилось увидеть исключительно из любезности, оказанной бывшим школьным товарищем, а ныне сержантом Бренном, мой портрет описан следующим образом: рост сто восемьдесят семь сантиметров, сложение атлетическое, глаза серые, лицо овальное, волосы темно-русые, на левой щеке небольшой шрам, владеет приемами восточной борьбы и бокса, вспыльчив, агрессивен, склонен к мошенничеству и авантюрам. И так далее и тому подобное. Здесь все правда, кроме того, что в настоящее время я сдержан, от прежней вспыльчивости не осталось и следа, как и от агрессивности. Впрочем, все зависит от обстоятельств: если раньше я сам искал причин для ссоры и задирался со всеми напропалую, то теперь наоборот, избегаю по мере возможности сомнительные или рискованные ситуации, но в случае необходимости постоять за себя могу, как и прежде. К авантюрам и приключениям склонность сохранилась.

Почему я так подробно остановился на своих физических данных и характере? Вероятно только лишь оттого, чтобы как-то объяснить свою несуразную жизнь. Зачастую физические данные определяют всю жизнь человека. Мог ли я стать физиком, к примеру, или математиком, если уже в предпоследнем классе школы запросто валил с ног любого парня в нашем городе, моим кумиром был Брюс Ли, я отдавал тренировкам все свободное и не свободное время, пропуская занятия, и мечтал получить черный пояс чемпиона? Тысячу раз отвечу — нет. Физиком стал прилизанный дебил, которого я мог бы лишить жизни мизинцем левой руки. Чемпионом мира я тоже не стал: поступив в колледж, и то исключительно за счет своих физических данных, я через четыре года, принеся своей «альма матер» две медали за участие в межвузовских соревнованиях, неожиданно для себя стал здорово закладывать. На одной вечеринке, набравшись виски больше обычного, я пробил стеклянную дверь балкона головой сына нашего ректора и был с позором выдворен с последнего семестра четвертого курса, о чем, впрочем, никогда не жалел. Досадно было одно: я поссорился с тем парнем из-за девицы, которая мне тогда безумно нравилась и лишь после всего, что произошло, я узнал, что она регулярно подрабатывает в офисе, где ее использовали для обслуживания приезжих деловых людей. Есть и такая работа. Что ж, каждый в этой жизни сам выбирает свою судьбу: один продает ум, другой тело.

Я ничего не сказал о своих родителях, впрочем, о них не стоит много распространяться. Мой ненаглядный отец трижды отсидел в тюрьме за мошенничество, а мать спокойно сплавила меня своей родной сестре и укатила в Европу в поисках личного счастья. С тех пор от нее ни слуху, ни духу. Так что всем в этой жизни я обязан своей тетке, которую безо всякого нажима с ее стороны стал называть мамой. К тому времени, когда меня выперли из колледжа, тетя умерла, а с ее смертью окончилась моя безбедная жизнь, поскольку она никогда не отказывала мне в деньгах. Тетин дом, который она оставила мне по завещанию, пошел с торгов в уплату за ее долги; больно думать, что ссуды в банке она брала только для того, чтобы я ни в чем не нуждался.-

В момент тягостных размышлений о своей дальнейшей судьбе я увидел плакат, наклеенный на каменную тумбу; обычно на этом месте висели афиши с репертуаром приезжих театров. Я никогда не интересовался подобной информацией, но тут от тоски и безделья остановился и не столько для того, чтобы пополнить свои знания, сколько из любопытства: меня заинтересовала счастливая физиономия мордастого парня, который держал в левой руке толстую пачку стодолларовых ассигнаций, а правой сжимал автомат. Одет он был в зелено-пятнистую форму. Текст на плакате вещал следующее:

«Эй, Джон или Билл, или как тебя! Не стыдно в двадцать лет сидеть на шее у родителей или получать нищенское жалованье в сто пятьдесят долларов в неделю? Если ты запишешься в нашу армию, то получишь единовременно пять тысяч долларов, а все последующие три года будешь получать семь тысяч долларов в месяц при бесплатном питании и обмундировании. После окончания службы тебе причитается дополнительно двадцать пять тысяч долларов. К тому же за три года ты увидишь разные страны и континенты. Конечно, иногда тебе придется пострелять, но для того, чтобы подстрелил ты, а не тебя. Ты пройдешь трехмесячные курсы под руководством легендарного майора бывшей дивизии „Мертвая голова“ Дитриха Штольца! Спеши избавиться от родительской опеки и стать настоящим мужчиной. Твоя девушка тебя подождет!»

Дальше следовал адрес, по которому тебя ждали. Я не раздумывал ни одной минуты, мне показалось тогда, что сама судьба указывает путь из моего безысходного положения. Таких как я плакат с мордастым обладателем купюр бил наповал: я действительно не хотел стоять на заправочной станции в униформе стального цвета со шлангом в руке или помогать бармену смешивать коктейли за пятьсот долларов, а больше за такой примитивный труд вряд ли получишь. Другую работу я не представлял, делать ничего не умел, пребывание в колледже ничему меня не научило, потому как все четыре года я занимался в основном только тем, что совершенствовал свое мастерство в спортивном зале. И хотя я был в хорошей форме, все равно это было любительство, потому что против профессионала я не продержался бы на ринге и одного раунда.

Я немедленно направился по указанному на плакате адресу, меня любезно принял лысый загорелый человек в штатском костюме, внимательно выслушал историю моей жизни и уже через три дня я, вместе с такими же искателями приключений, находился в лагере, расположенном на границе с Мексикой, где в течение трех месяцев с утра до вечера ползал по траве, сливаясь с местностью, учился стрелять, не прицеливаясь, лупил ногой резиновое чучело, одетое в фантастическую форму предполагаемого противника; словом, как и вещал плакат, делал все для того, чтобы подстрелил я, а не меня, хотя по рассказам тех, кто там побывал, шансы были равные.

Я прослужил в наемниках не три года, а шесть. Плакат не врал, я на самом деле насмотрелся на разные страны, не столько на страны, сколько на горячие точки в этих странах, а это были либо горы, либо джунгли в Африке и Южной Америке. Судьба проявила милость ко мне и я отделался легкой раной, откуда и шрам на щеке. Моим коллегам повезло меньше: кто потерял ногу, а кто сложил голову. Обычно принято говорить — сложил голову за Отечество; в данном случае, они сложили головы за деньги. Следует сказать, что ни один университет в мире не даст такой школы, как шесть лет в джунглях, когда каждый метр пути или каждая минута может стать для тебя смертельной.

За шесть лет война надоела мне до самой крайней степени, меня тошнило от одного вида автомата или гранаты. Против кого я воевал? Сначала я не задумывался, исправно выполняя хорошо оплачиваемую работу, потом стал почитывать редкие у нас газеты, как левые, так и правые, и понял одно: я здесь не нужен. Я пришел к такому выводу не столько из моральных соображений, сколько из реальности собственного бытия. Судите сами: в стране смута, брожение, анархия, одна сторона или партия старается одолеть другую в борьбе за власть. Я на стороне тех, кто больше платит, вернее, кто больше платит моим шефам. Положим, проигрывают те, кому мы оказывали военную помощь. Проходит полгода и те, против кого мы воевали и кто пришел к власти, вдруг сами оказываются в осаде и просят нашей помощи, соответственно ее оплачивая. И мы, в частности я, начинаем стрелять тех, с кем воевали вместе год назад! И так без конца. При этом и те, и другие утверждают, что борются за свободу и счастье своего народа.

Когда я достаточно поумнел, то твердо решил: пусть они разбираются без меня. Как поется в одной популярной песне: мне надоело быть мишенью для тех, кто еще сам не разобрался до конца, что ему надо. С деньгами, а их у меня при полном расчете оказалось не так уж мало, я оказался в Гонконге. Почему в Гонконге? Так вышло, но с таким же успехом я мог бы оказаться в Сингапуре или Австралии. В Гонконге я обжился, осмотрелся, и по совету одного прожженного местного дельца даже вложил деньги в собственное дело — открыл контору по страхованию недвижимости. Моя самоуверенность и нахальство не имели границ, но я не учел возможности узкоглазой мафии; в течение ближайших трех месяцев они полностью разорили меня, а в довершение всего сожгли мою контору, так что я из бизнесмена немедленно превратился в безработного люмпена. Картина не такая уж редкая в мире свободного предпринимательства. Надо отдать должное благородству гонконгской мафии: на квартиру, которую я снимал по договору, какой-то вертлявый мальчишка принес для меня пакет и немедленно скрылся. В пакете оказалось пятьсот долларов и билет в Штаты на мое имя. Я оценил по достоинству жест местных мафиози и отбыл по назначению.