Меланезийско-папуасские верования, касающиеся мифической эпохи творения, характера населявших в то время землю существ, необходимости регулярных «встреч» с духами для поддержания здоровья людей и процветания природы, очень точно соответствуют южноамериканским. Именно на Новой Гвинее встречаются самые близкие аналогии тем образам полубогов-полулюдей-полуживотных, первых обитателей земли, которые типичны и для индейцев. Племя маринд-аним называло эти существа «дема». Некоторые дема мыслятся тотемами, то есть полуживотными предками отдельных групп людей, связанных кровным родством. Однако более всего в образах дема воплощены представления аборигенов о не зависящих от человека силах окружающего мира, влияние которых люди должны учитывать, организуя свою трудовую деятельность.
Средствами ритуала папуасы стремились выразить ту же самую мысль, что и коренные обитатели Южной Америки: выбор правильных форм взаимоотношений с внешней средой является условием благополучия человеческого коллектива. Один из этнографов, изучавший коренное население бассейна реки Сепик, пишет по этому поводу следующее. Деятельность духов-первопредков «как бы служит катализатором всех процессов, отражающихся на жизни людей. Их загадочность есть загадочность самой природы. Совершая обряды в их честь, человек пытается повлиять на то не всегда ясное, но в конечном счете определяющее воздействие, которое оказывает природа на жизнь общества» (Д. Пенни. Новогвинейская скульптура на деревянных гонгах).
Образы первопредков и духов недавно умерших людей в представлениях папуасов и меланезийцев несколько различаются, хотя обе эти категории мифических существ изображались с одной целью — наделить людей благодатной силой, исходящей от пришельцев из иного мира. С детства привитая вера в подлинность встречи со сверхъестественным лежала в основе тех сильных эмоций, которые выказывали аборигены, несмотря на отличное знакомство с «техникой актерской игры». У обитателей севера Новой Ирландии, например, первыми во время праздника выходили мужчины, изображавшие умерших соплеменников. Этнографы, наблюдавшие эти обряды, бывали поражены, насколько коллективное самовнушение способно было создать иллюзию действительного возвращения мертвых. Бросаясь навстречу причудливым маскам, старые женщины плакали и уверяли, будто «узнали в лицо» своих давно скончавшихся родственников. Когда же появлялись маски, воплощавшие первопредков, с которыми присутствующие не связывали воспоминаний о конкретных людях, их встречали со смешанным чувством веселья и страха. «Демоны» вели себя так же, как на церемонии освящения общинного жилища индейцев уитото: врывались в дом, старались подрубить его опоры, сорвать кровлю и успокаивались лишь увидев приготовленные для них подарки.
Как и в Южной Америке, у папуасов и меланезийцев активными участниками праздников воплощения предков обычно были только мужчины. Такого рода обряды подробно исследованы ленинградским этнографом Б. Н. Путиловым, которому довелось побывать на Новой Гвинее. Как и у индейцев, ритуальное неравноправие женщин коренилось в системе половозрастного разделения труда, в характере брачных отношений. Путилов пишет, что «церемонии как бы утверждали значимость оппозиции мужского и женского мира и господствующую роль мужского начала в определенных, очень важных жизненных сферах. Отсюда — активная и последовательная настойчивость мужчин строго осуществлять дифференциацию, соблюдать правила табуирования, поддерживать статус преимущественной стороны и всячески стимулировать систему представлений об иной природе женщин, исключающей их из ритуального цикла, как и из ряда других жизненных сфер, обозначенных как мужские… Ритуальная оппозиция мужского и женского мира была продолжением оппозиции бытовой, получавшей выражение в дислокальности брачной жизни, дифференциации хозяйственных обязанностей, принижении женщины в известных обстоятельствах и др.»
Поразительно сходен у папуасов и амазонских индейцев набор священных музыкальных инструментов. Здесь и там он включал гуделку, гонг из полого ствола дерева, а также деревянные и бамбуковые флейты или трубы до нескольких метров длиной. Форма и назначение больших духовых инструментов, связанные с ними поверья и мифы в Америке и на Новой Гвинее на редкость похожи. У папуасов, например, флейты мыслились чудовищными птицами. Часто они составляли пары. Инструменты «кормили», втирая в них жир или кладя в отверстия кусочки свинины. Женщины ни при каких обстоятельствах не должны были видеть флейты. Их участие в соответствующих церемониях в лучшем случае заключалось в том, что, сидя в хижинах, они должны были высовывать наружу палочки с насаженными на конце кусочками мяса. Считалось, будто эту пищу поедают духи флейт. Очень похожие обряды описаны этнографами у многих южноамериканских племен.
Зато маски, культовые статуи и прочие предметы изобразительного искусства папуасов и меланезийцев лишены специфического сходства с индейскими образцами. Здесь допустимо говорить лишь об общности основных верований, о близости самой структуры ритуала. В дни праздника поминовения умерших, сопровождавшегося инициацией мальчиков, обитатели севера Новой Ирландии изготовляли деревянные и плетеные фигуры малангган с человеческим черепом в центре. Они изображали солнце. После завершения ритуалов фигуры сжигали, и вселявшиеся в них предки якобы возвращались в свой мир.
В Меланезии и на Новой Гвинее, как и в Южной Америке, широко распространены мифы о том, что тайной священных инструментов и масок первоначально владели женщины. Иногда (подобно тому как это было в мифах гвианских карибов) женщина служит посредником между мужчинами и духами. Так, о происхождении малангган рассказывается, будто душа спящей женщины попала в дом карликов, которые как раз делали священные диски. Проснувшись, она обо всем рассказала мужчинам. Те чрезвычайно обрадовались, узнав секрет ритуалов, но женщину тем не менее убили.
Миф прибрежных папуасов нгаинг напоминает традицию мундуруку: в нем подчеркивается, что женщины первоначально владели не только священными горнами, но и самим мужским домом. Однако они вместе с детьми довели это место до такого состояния, что мужчины выгнали их и больше туда не пускали. Оказалось, что и горны стали звучать у них лучше.
У племени арапеш (бассейн реки Сепик) популярны известные в нескольких южноамериканских мифологиях мотивы происхождения священных предметов из воды. Один человек услышал доносившиеся из озера чудесные звуки. Он спустился в нижний мир, где женщина-предок дала ему священные флейты, попросив не играть на них два месяца. Запрет, конечно, был нарушен, поэтому духи унесли инструменты назад, но мужчины сделали такие же из бамбука.
У многих племен Северо-Западной Амазонии происхождение горнов и флейт объясняет такое предание: мифический персонаж пожирает мальчиков и за это брошен в костер; из его праха вырастает пальма, давшая материал для изготовления священных музыкальных инструментов, согласно ряду версий попавших первоначально в руки женщин. Этот миф имеет точные соответствия на Новой Гвинее. Так, по словам папуасов одного из племен индонезийской части острова, на могиле убитого людоеда вырос бамбук. Сделанные из него флейты вначале оказались у женщин, но мужчины убили женщин и забрали инструменты себе. Не менее интересно предание папуасов элема. Те рассказывают, будто какой-то мужчина обладал голосом, который ныне издают гуделки. Он жил в мужском доме, куда в то время еще имели право заходить женщины. Одну из них этот мифический персонаж по какой-то причине убил и съел. Муж женщины сжег людоеда вместе с домом, но дух того переселился в дерево, из которого ныне изготовляют гуделки.
Знакомы папуасы и с амазонками, а также с историей «женского бунта». Однажды мужчины племени маринд-аним ушли добывать мясо для праздника. Однако женщины убили возвращавшихся мужей, надели их украшения и сами стали петь и плясать. Двое мужчин спаслись на дереве, и их женщины решили сохранить для себя. Эта история похожа на целый ряд южноамериканских мифов. Конец ее имеет два варианта. Согласно одному, герои наказали женщин. По другому, те, видимо, спаслись и превратились в амазонок. Во всяком случае, маринд-аним верили в племя женщин, которые носят оружие и охотятся за головами.