Она посмотрела на меня испытующе. Но ничего не ответила.

Я закрыл за ними дверь. Подождал минут с пяток. Опять открыл дверь — проверить, может, подслушивает кто… Мало ли.

И стал одеваться, наконец-то.

Я вот, как ни старался, не мог свести в систему эти дополнения. Память дурацкая. Чего-то где-то запомнит, а выдает, когда захочет. Но выдает постоянно, куда денешься. Сплошные куски и заплатки. Но не об этом сейчас речь. Речь о том, как я их вычислял. Ну да, девицу и майора. Вот вы думаете, я там бредил, нес какую-то чепуху про всякое… Нет. Как раз в это время я и вычислял. На ощупь, правда, как таракан в темной комнате. Опыту никакого. И уйму времени загубил зря. Пока пристреляешься. Этот парень из подъезда мне ничего толком не объяснил. Только рычажок сюда, рычажок туда.

Он еще тогда, у батареи сидя, спросил:

— Ты на тракторе не работал?

— Нет, — сказал я.

— Ну так это как на тракторе: рычаг туда, рычаг сюда. Видишь? Сплошная выгода — заодно и на тракторе научишься…

Вот как он объяснил. А потом вышел из игры с помощью морга, так я мрачно шучу сам с собой.

Почему я их вычислил? Да из-за возмущения Уж больно много несправедливости, на мой взгляд, они на воротили. Прямо сплошная дискриминация. Кому ж по нравится, когда ты, как все, в очереди, а кто-то с черного хода. Да еще и не стесняясь об этом хвалится? Никому. Мне, во всяком случае, это не нравится. Тут надо общественное мнение подключать.

Я почему и в трусах-то был тогда с девицей — некогда было одеваться. Шастал я туда-сюда как угорелый. И иногда терял ход событий из виду. Но девицу я нашел. Надобно было понаблюдать за ней. Попытки с десятой я, наконец, поймал тот момент, когда она расправлялась с часами. Со своими часами. Я видел это, как в кино, с самого лучшего места. Но все равно ничего не понимал. Потому что кино было немым. И никаких титров. Девица действовала молча. И очень мне не понравилось выражение ее лица. Прямо как у ведьмы. Как у разъяренной ведьмы. Да и молоток в руках женщины — не украшение.

Вот она молотком и шарашила по часам. По точно таким же, как подарили мне, но своим. А часы не поддавались. Девицу аж в пот бросило. Она отшвырнула молоток на диван, стащила с себя свитер. А под свитером был только лифчик кофейного цвета с молоком. Почти прозрачный. И не больно уж большого размера. И я еще подумал, что если и дальше так у нее пойдет дело с часами, то не знаю, как мне быть… С одной стороны — история с часами. Надо же выяснить. С другой — девица полуголая. Неловко как-то…

На этом пикантном месте майор и выдернул меня.

Дверь я, что ли, забыл запереть на замок? Или ему все равно — эти замки… И я посмотрел вопросительно на майора. А он сказал:

— Ладно уж дурака-то валять. И ты же прекрасно знаешь, что никакой я не майор.

Тут он ошибался. И выдавал себя. Потому что я еще не знал, что он не майор. Я ведь еще только до девицы добрался. Но он этого тоже не знал. Или опять хитрил?

— И вообще, какого черта ты лезешь во все это? — спросил он огорченно. — Ведь ты же человек в этом деле совершенно посторонний?

— Не давите на меня, — сказал я, наученный опытом общения с девицей, — В данный момент — я человек свободный. Так что не очень…

Чего «не очень», я и сам не знал. И вообще не был уверен, что можно в таком тоне говорить с майором. Меня же еще тот парень с часами предупреждал в подъезде:

— Ты с ним поосторожней. И про меня — ни-ни. Хоть он и так, наверное, узнает.

— Это вы про кого? — спрашивал я.

— Да про майора. Про кого же еще? — усмехался мой нежданный даритель, прежде чем покинуть меня. И добавлял: — Не обращай внимания. Это я просто проверяю — здесь ты уже или еще нет.

И я тогда еще ровным счетом ничего не знал! Но майору я все же высказал. На всякий случай, чтобы подстраховаться. Прямо как из газеты выдал:

— Человек не может себя чувствовать посторонним по отношению хоть к чему-либо, происходящему в современном мире. Тем более, человек советский.

Майор с подозрением глянул на меня, веко у него дернулось.

— Ты… Где ты сейчас?

— Да тут, тут, — успокоил я его.

— Так вот, свободный человек, — сказал он с иронией. — Вся твоя свобода случайна и временна. Так что расставайся-ка ты с ней добровольно. Тебе же лучше будет.

Я задумался. Кто же со свободой добровольно расстается? Так я ему и сказал. Он оглядел меня насмешливо.

— Слушай, какое у тебя образование?

— Как положено. Десять классов, — сказал я. И еще стал ему рассказывать, что еще почти два курса политехнического, откуда меня поперли за полное непонимание математики. Такая странная наука! Вы не поверите, но она на каждом шагу противоречит сама себе. Я чуть с ума не сошел, пытаясь понять, например, что такое объем. Скажем, объем стакана. Хорошо, если в стакан наливают воду, тогда ясно — вот тебе и объем А если аккуратно накладывают вату? Ведь это же так до потолка можно. Или до неба. Вали себе да вали. Она же все равно как бы в стакане. Я это стал на экзамене объяснять профессору. Старенький такой, много студентов через него прошло, он так и сказал мне. «Много студентов через меня прошло, но…»

Майор опять выдернул меня, не церемонясь, потому что девица уже сняла юбку. Но продолжала молотить по часам. И уже говорила слова. Правда, пока не содержащие никакой информации для меня. Эти слова я уже раньше знал. И всегда, если замечал, что готов их произнести, строго выговаривал себе:

— Не говори так. Это тебе не идет.

И помогало!

— Вот-вот, — сказал майор. — Так тебя и затянет. И не вылезешь, к черту. Смотри, уже забалтываешься.

— А вы объясните по-человечески, — возразил я.

Очень уж мне не понравилось, что он меня выдергивает, откуда хочешь, как морковь из грядки, никуда от него не денешься.

— Практически да, — предупреждал меня лежащий у батареи, уже без часов, человек в отутюженном костюме. — Практически никуда от него не денешься. Хотя есть некоторые подходы. Но до них надо доходить самому, если времени не жалко.

И я вновь предстал перед майором. Окинув комнату взглядом, увидел, что все в ней, все мое небогатое хозяйство, перевернуто вверх ногами. Даже землю из цветочного горшка высыпали, не пожалели кактус.

Чего-то очень здорово искали.

— Вот, вот, — сказал майор. — А кто сказал, что десять классов положено? Кем? Кому?

— Почему? Не только десять классов. Можно и восемь, а потом в ПТУ. Или техникум. Институты там есть. Университеты…

— Консерватории еще забыл, — сказал майор. — Да не в этом дело, ты пойми! Вопрос-то как стоит? Откуда это вообще? Понимаешь? Вообще? Эта система — школы, институты…

— Консерватории, — осторожно вставил я.

— Что? Да. Благодарю за подсказку. Ты чувствуешь заданность? Ты чувствуешь несвободу? Откуда и зачем это?

Я чуть было не брякнул: «Так положено». Но он бы, наверно, пришиб меня на месте. Уж больно веко его дергалось.

— В институте, верно, приходилось историю изучать? — поинтересовался майор уже доброжелательно, видя, что я не перечу, а более того, всем своим видом изображаю самую дурацкую готовность все принять за чистую монету.

Я молча кивнул.

— Там у вас общества всякие рассматриваются, — майор сделал неопределенный жест рукой. Веко его перестало дергаться.