Однако эта оценка относилась только к размеру таланта Фета, но не к содержанию его поэзии. Еще в письме к Некрасову 1856 г. Чернышевский совместил такие оценки Фета, как «хороший поэт» и «пишет пустяки».

Через двадцать с лишним лет ту же мысль Чернышевский выразил несравненно резче. В письме к сыновьям от 8 марта 1878 г. он писал

«…вы знаете стихотворение

Шелест, робкое дыханье,

Трели соловья, —

только и помнится мне из целой пьесы. Она вся составлена, как эти два стиха, без глаголов. Автор ее — некто Фет, бывший в свое время известным поэтом. И есть у него пьесы, очень миленькие. Только все они такого содержания, что их могла бы написать лошадь, если б выучилась писать стихи, — везде речь идет лишь о впечатлениях и желаниях, существующих и у лошадей, как у человека. Я знавал Фета. Он положительно идиот идиот, каких мало на свете. Но с поэтическим талантом».

Оценка поэзии Фета как талантливой, но крайне бедной содержанием определяет отзывы о Фете и других критиков революционной демократии.

В знаменитой статье «Темное царство» (1859) Добролюбов говорит, что «у г. Фета есть талант», но этот талант «способен во всей силе проявиться только в уловлении мимолетных впечатлений от тихих явлений природы…»; «…г. Фет очень верно выражает неопределенные впечатления природы, и однако ж отсюда вовсе не следует, чтобы его стихи имели большое значение в русской литературе».

Так же оценивает значение поэзии Фета в рецензии на собрание его стихотворений 1863 г. M. E. Салтыков-Щедрин. Рецензия начинается следующими словами

«В семье второстепенных русских поэтов г. Фету бесспорно принадлежит одно из видных мест. Большая половина его стихотворений дышит самою искреннею свежестью, а романсы его распевает чуть ли не вся Россия <…>. Если при всей этой искренности, при всей легкости, с которою поэт покоряет себе сердце читателей, он все-таки должен довольствоваться скромною долею второстепенного поэта, то причина этого, кажется нам, заключается в том, что мир, поэтическому воспроизведению которого посвятил себя г. Фет, довольно тесен, однообразен и ограничен».

На отзывы демократической критики о Фете несомненно влияла оценка Фета критиками «эстетического» направления и поддержка этого направления самим Фетом.

Первой попыткой Добролюбова высказаться в печати о Фете была заметка, написанная по прочтении статьи В. П. Боткина «Стихотворения А. А. Фета», напечатанной в первой книге «Современника» за 1857 г. «За последнюю статью о Фете надобно отделать его», — записывает Добролюбов в дневнике 14 января 1857 г., a уже 17 января пишет «Я зашел в контору „Отечественных записок", отдал свою заметку на Боткина». Заметка не была напечатана, в рукописи сохранилось лишь вступление, но уже по первым словам видно отрицательное отношение не только к апологетам Фета, но и к самому поэту («Г-н Фет, подвизаясь лет семнадцать на поприще стихописания…»).

В 1859 г. во втором номере журнала «Русское слово» Фет поместил статью «О стихотворениях Ф. Тютчева», в которой со свойственной ему азартностью отстаивает позиции «чистого искусства». Реакция «Современника» не заставила себя долго ждать. В шестом номере журнала (в котором напечатано стихотворение Фета «Кричат перепела, трещат коростели…») появилась большая (на 34 страницы) статья «Шекспир в переводе г. Фета», посвященная разбору перевода трагедии Шекспира «Юлий Цезарь», выполненного Фетом и напечатанного в третьей книжке журнала «Библиотека для чтения» за тот же год. Она снабжена эпиграфом из статьи Фета о Тютчеве,15 неоднократно затем иронически обыгрываемом. Под статьей подпись М. Лавренский. Долгое время она приписывалась Добролюбову, но, как установил С. А. Рейсер, гонорар за нее был заплачен Д. Л. Михайловскому — переводчику, помещавшему иногда в «Современнике» стихотворные переводы с английского и итальянского. Есть, однако, основания думать, что статья подверглась значительной редакционной обработке Добролюбова. Так, в нее включена пародия Тургенева на переводы Фета, известная в ту пору лишь узкому кругу ближайших сотрудников «Современника». Статья намекает не только на приверженность Фета идеям «чистого искусства», но и на реакционность политических взглядов Фета, в то время не сказавшуюся еще в его печатных выступлениях («Как не любит черни г. Фет!»). Да и вряд ли скромному переводчику принадлежат слова, осмеивающие прежнюю оценку Фета в критике «Современника» «Ведь смотрим же мы сквозь пальцы на странные, часто дикие, — чтобы не сказать больше, — стихи в его мелких непереводных стихотворениях. Мало того мы ищем в них какой-то особенной поэзии, стараемся понять их и находим в них какие-то особые достоинства, в которых уверяем и других».

Статья, заключающая резко отрицательную оценку переводческой работы Фета, написана в глумливом, оскорбительном тоне и явилась, очевидно, маневром новой редакции «Современника», рассчитанным на удаление Фета из журнала.

Затем Добролюбов пытался до предела умалить значение и популярность Фета, которого, как пишет критик в статье «Когда же придет настоящий день?» (1860), «и хвалили когда-то, но из которого теперь только десяток любителей помнит десяток лучших стихотворений».

В 1860 г. и «Русское слово» стало органом радикалов. Быстро усиливающаяся реакционность позиций Фета отдаляет его и от либеральных журналов, а реакционный «Русский вестник» неохотно печатает стихи Фета, так как консерваторов смущает их «непонятность», нетрадиционность, о которой сам Фет писал «…тот, кто прочтет только несколько моих стихотворений, убедится, что мое наслаждение состоит в стремлении наперекор будничной логике и грамматике только из-за того, что за них держится общественное мнение…».

Фет пришел к заключению, что литературная карьера его кончена и надо (в который раз!) дать своей жизни новое направление. Он решает стать помещиком. Как пишет И. П. Борисов И. С. Тургеневу, «Фет чумел и нас всех доводил до отчаяния отчаянными покушениями купить землю во что бы то ни стало, какую ни попало, где бы ни было». Наконец, в июле 1860 г. Фет купил двести десятин (около 220 гектаров) земли в том же Мценском уезде, где он родился и вырос. Выстроив дом и службы, он переехал в деревню и начал вести земельное хозяйство. Сетуя в одном из дальнейших писем к Тургеневу на то, что Фет очень дорого заплатил за кусок земли без строений и далеко от Новоселок (принадлежавших теперь сестре Фета Н. А. Борисовой), И. П. Борисов пишет «Не досадно ли теперь на нетерпеливого Фета, всё его суета, и что хуже, всё это наделала статья „Современника". С того дня, как прочел, — он бросился из литературы в фермерство, — это истина верная».

Сам Тургенев, посетивший Фета через год после покупки Степановки, сообщает друзьям

«Я видел Фета и даже был у него. Он приобрел себе за фабулозную сумму <…> 200 десятин голой, безлесной, безводной земли <…>, он вырыл пруд, который ушел, и посадил березки, которые не принялись…».

«…Он возвратился восвояси, т. е. в тот маленький клочок земли, которую он купил посреди голой степи, где вместо природы существует одно пространство (чудный выбор для певца природы!), но где хлеб родится хорошо <…>. Он вообще стал рьяным хозяином, Музу прогнал взашею…».

В своих воспоминаниях Фет говорит, что к решению стать помещиком привело его «убеждение в невозможности находить материальную опору в литературной деятельности». «Оскудение этого источника было причиной бегства в Степановку». Однако выбор, сделанный Фетом, был обусловлен не только стремлением обеспечить себя. В эти годы, в пору распада помещичьего хозяйства, неясности во взаимоотношениях с крестьянами, трудностей, связанных с переходом от крепостного труда к наемному, налаживать неопытными руками помещичье хозяйство было делом рискованным. При энергии и практических способностях Фета, при его родственных связях по жене с верхами московской буржуазии можно было, без сомнения, найти способы употребить деньги, полученные в приданое за женой, вернее и выгоднее. Но Фет хотел, по-видимому, прежде всего внутренней опоры, удовлетворяющего социального самоощущения. Помимо возможности порвать с литературной средой, ставшей ненавистной, и приложить к другому делу свою недюжинную энергию, помимо надежды на обогащение, манила и возможность гармонии между деятельностью и мировоззрением, манила и с детства взлелеянная мечта.