Вот они шли-шли и очутились в другом государстве; видят — по всей стране печаль великая, и узнают, что у тамошняго царя дочь беснуется. «Пойдем царевну лечить», — говорит поп. — «Нет, брат, царевны не вылечишь». — «Ничего, я стану лечить, а ты ступай за мной; что я буду говорить — то и ты говори». Пришли во дворец. «Что вы за люди?» — спрашивает стража. — «Мы знахари, — говорит поп, — хотим царевну лечить». Доложили царю; царь по́звал их перед себя и спрашивает: «Точно ли вы знахари?» — «Точно знахари», — отвечает поп. — «Знахари», — повторяет за ним Никола-угодник. — «И берётесь царевну вылечить?» — «Берёмся», — отвечает поп. — «Берёмся», — повторяет Никола-угодник. — «Ну, лечите». Заставил поп истопить баню и привесть туда царевну. Как сказал он, так и сделали: привели царевну в баню. «Руби, старик, ей правую руку», — говорит поп. Никола-угодник отрубил царевне правую руку. «Руби теперь левую ногу». Отрубил и левую ногу. «Клади в котел и мешай». Положил в котел и принялся мешать. Посылает царь узнать, что сталося с царевною. Как доложили ему, что сталося с царевною — гневен и страшен сделался царь, в ту ж минуту приказал поставить виселицу и повесить обоих знахарей. Повели их на виселицу. «Смотри же, — говорит попу Никола-угодник, — теперь ты был лекарем, ты один и отвечай». — «Какой я лекарь!» — и стал сваливать свою вину на старика, божится и клянется, что старик всему злу затейщик, а он не причастен. «Что их разбирать! — сказал царь, — вешайте обоих». Взялись за попа за перваго; вот уж петлю готовят. «Послушай, — говорит Никола-угодник, — скажи перед смертию: ведь ты украл просвиру?» — «Нет, ей-Богу не брал!» — «Признайся, — упрашивает, — коли признаешься — сейчас царевна встанет здоровою, и тебе ничего не будет». — «Ну, право же, не брал!» Уж надели на попа петлю и хотят подымать. «Постойте, — говорит Никола-угодник, — вон ваша царевна». Смотрят — идет она совсем здоровая, как ни в чем не бывала. Царь велел наградить знахарей из своей казны и отпустить с миром. Стали оделять их казною; поп набил себе полные карманы, а Никола-угодник взял одну горсточку.

Вот пошли они в путь-дорогу; шли-шли, и остановились отдыхать. «Вынимай свои деньги, — говорит Никола-угодник, — посмотрим, у кого больше». Сказал и высыпал свою горсть; за́чал высыпать и поп свои деньги. Только у Николы-угодника куча все ростет да ростет, все ростет да ростет; а попова куча нимало не прибавляется. Видит поп, что у него меньше денег, и говорит: «Давай делиться». — «Давай!» — отвечает Никола-угодник, и разделил деньги на три части: «Эта часть пусть будет моя, эта твоя, а третья тому, кто просвиру украл». — «Да ведь просвиру-то я украл», — говорит поп. — «Эка какой ты жадной! два раза вешать хотели — и то не покаялся, а теперь за деньги признался! Не хочу с тобой странствовать, возьми свое добро и ступай один, куда знаешь».

В некоторых деревнях эта самая легенда рассказывается с тою отменою, что вместо Николы-угодника странствует с попом сам Господь в образе старца.

В издании немецких сказок братьев Гримм (ч. I, № 81: «Bruder Lustig», ч. III, с. 129—131) подобная же легенда рассказывает о странствовании апостола Петра вместе с солдатом. Св. Петр исцеляет больных и воскрешает королевну: когда привели его к одру усопшей, он приказал принесть котел воды и выслал из комнаты всех домашних. Тогда рознял он все члены умершей на составные части, побросал их в воду, развел под котлом огонь, и стал варить, пока все мясо не отделилось от костей. Затем белые кости были вынуты на стол; апостол сложил их вместе в том порядке, какой назначен самою природою, и трижды сказал: «Восстань во имя всемогущей Троицы!». Королевна восстала живою, здравою и прекрасною.

Как в русской легенде поп не признается, что съел просвиру, так в немецкой — солдат, что съел сердце жареного ягненка.

Смотри примечание к легенде под № 30 и сличи с легендой, напечатанной в сборнике: «Westslawischer Märchenschatz», с. 88—89.

Жиў адзин багаты чалавек, други бедны; багаты — банкет [85], бедны ниц (ничего) не меў. Прыходзиць да багатаго дзед и просицца на́ нач, дый каже: «Гаспадарок (хозяин), мой галубок! ци пусьциў бы ты мене на нач?» Iон ниц не даў яму́, да й гордо атказаў: «У мене, — каже, — никали не начавали ни убогие, ни бедные, ни падарожные; дак и ты не будзеш начавац. Идзи ў тую хату, што небам пакрыта; там заўсіоды начуюць бедные, убогие и падарожные, то и ты там будзешь начаваць. Цебе там пусьцяць!». Старик каже: «Гаспадарок, мой галубок! пакажы, гдзе тая хата, што небам пакрыта?». Гаспадар вышоў паказываць: «Да вон дзе тая хата небам пакрыта, гдзе начуюць бедные, убогие и падарожные; там и цебе пусьцяць». Дак дзед пагладзиў (погладил) гаспадара па галаве, и той гаспадар стаў каніом.

Просицца дзед у беднаго на нач и каже: «Гаспадарок, мой галубок! пусьци мене на нач». — «Можно, дзедку! у мене начуюць убогие, бедные и падарожные». — «Кали, гаспадарок, я з'каніом». Дак іон каже: «Дзедку! у мене поставиць нима гдзе, и сена нима, чаго даць яму́ есць». Дзед каже: «Я б на дваре паставиў, кастрыцы [86] падкинуў, дак и будзе есць!». Дак бедны повіоў каня и паставиў на дваре, а дзед пашоў сам ў хату. Назаўтра, яд дзед адхадзиў, каже: «Дарую я табе гэтаго каня на твае сирацтво» [87]. Гаспадар зачау яму́ дзякаваць  [88], и каже да жонки: «Жонко! возьміом и вывазим хату». И вывазили хату [89].

Апяць прышоў дзед на́ нач, дак той гаспадар не пусьциў. «Я той самы стары, а ты мене не пазнаў!» И узяў изноў погладзиў таго каня па галаве, и стаў іон человеком; а бедны без каня зноў зробиўся бедным.

(Записана в Новогрудском уезде Гродненской губернии, старшим учителем Новогрудского дворянского училища М. Дмитриевым).

В некотором царстве, в некотором государство жил-был богатой крестьянин; много у него было и денег и хлеба. И давал он по всей деревне бедным мужичкам взаймы: деньги давал из процентов, а коли даст хлеба, то весь сполна возврати на лето, да сверх того за каждый четверик два дня ему проработай на́ поле. Вот раз случилось: подходит храмовой праздник и стали мужички варить к празднику пиво; только в этой самой деревне был один мужик да такой бедной, что скудней его во всем околодке не было. Сидит он вечером, накануне праздника, в своей избёнке с женою и думает: «Что делать? люди добрые станут гулять, веселиться; а у нас в доме нет ни куска хлеба! Пошел бы к богачу попросить в долг, да ведь не поверит; да и что с меня, горемычнаго, взять после?» Подумал-подумал, приподнялся с лавки, стал перед образом и вздохнул тяжелёхонько. «Господи! — говорит, — прости меня грешнаго; и масла-та купить не на что, чтоб лампадку перед иконую затеплить к празднику!» Вот немного погодя приходит к нему в избушку старец: «Здравствуй, хозяин!» — «Здорово, старичек!» — «Нельзя ль у тебя переночевать?» — «Для́ чего нельзя! ночуй, коли угодно; только у меня, родимой, нет ни куска в доме, и покормить тебя нечем». — «Ничего, хозяин! у меня есть с собой три кусочка хлебушка, и ты дай ковшик водицы: вот я хлебцем-то закушу, а водицей прихлебну — тем сыт и буду». Сел старик на лавку и говорит: «Что хозяин, так приуныл? о чем запечалился?» — «Эх, старина! — отвечает хозяин, — как не тужить мне? Вот дал Бог — дождались мы праздника, люди добрые станут радоваться и веселиться, а у нас с женою хоть шаром покати, — кругом пусто!» — «Ну, что ж, — говорит старик, пойди к богатому мужику, да попроси у него в долг что надо». — «Нет, не пойду; все равно не даст!» — «Ступай, — пристает старик, — иди смело и проси у него четверик солоду; мы с тобой пива наварим». — «Э, старичек! теперича поздно; когда тут пиво варить? вить праздник-то завтра». — «Уж я тебе сказываю: ступай к богатому мужику и проси четверик солоду; он тебе сразу даст! небось, не откажет! А завтра к обеду такое пиво у нас будет, какого во всей деревне никогда не бывало!» Нечего делать, собрался бедняк, взял мешок под мышку и пошел к богатому. Приходит к нему в избу, кланяется, величает по имени и отчеству, и просит взаём четверик солоду: хочу-де к празднику пива сварить. «Что ж ты прежде-та думал! — говорит ему богатой. — Когда теперича варить? вить до праздника всего-навсего одна ночь осталась». — «Ничего, родимой! — отвечает бедной, — коли милость твоя будет, мы как-нибудь сварим себе с женою, будем вдвоем пить да величать праздник». Богатой на́брал ему четверик солоду и насыпал в мешок; бедной поднял мешок на плечи и понёс домой. Воротился и рассказал, как и что было. «Ну хозяин! — молвил старик, — будет и у тебя праздник. А что, есть ли на твоем дворе колодезь?» — «Есть», — говорит мужик. — «Ну, вот мы в твоем колодезе и наварим пива; бери мешок да ступай за мною». Вышли они на двор, и прямо к колодезю. «Высыпай-ка сюда!» — говорит старик. — «Как можно такое добро в колодезь сыпать! — отвечает хозяин, — только один четверик и есть, да и тот задаром должо́н пропасть! Хорошаго ничего мы не сделаем, только воду смутим». — «Слушай меня, все хорошо будет!» Что делать, вывалил хозяин в колодезь весь свой солод. «Ну, — сказал старец, — была вода в колодезе, сделайся за ночь пивом!.. Теперь, хозяин, пойдем в избу да ляжем спать, — утро мудренее вечера; а завтра к обеду поспеет такое пиво, что с одного стакана пьян будешь». Вот дождались утра; подходит время к обеду, старик и говорит: «Ну, хозяин! теперича доставай ты побольше ушатов, станови кругом колодезя и наливай пивом полнёхоньки, да и зови всех, кого ни завидишь, пить пиво похмельное». Бросился мужик по соседям. «На что тебе ушаты понадобились?» — спрашивают его. — «Оченно, — говорит, — нужно; не во что пива сливать». Вздивовались соседи: что такое значит! не с ума ли он спятил? куска хлеба нет в доме, а еще о пиве хлопочет! Вот хорошо, набрал мужик ушатов двадцать, поставил кругом колодезя и стал наливать — и такое сделалось пиво, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Налил все ушаты полным-полнёхоньки, а в колодезе словно ничего не убыло. И стал он кричать, гостей на двор зазывать: «Эй, православные! пожалуйте ко мне пить пиво похмельное; вот пиво — так пиво!». Смотрит народ, что за диво такое? вишь налил из колодезя воды, а зовет на пиво; да(й)-ка зайдем, посмотрим, на каку́ это хитрость он поднялся? Вот повалили мужики к ушатам, стали черпать ковшиком, пиво пробовать; оченно показалось им это пиво: «Отродясь-де такого не пивали!». И нашло народу полон двор. А хозяин не жалеет, знай себе черпает из колодезя да всех сплошь и угощает. Услыхал про то богатый мужик, пришел к бедному на двор, попробовал пива, и зачал просить беднаго: «Научи-де меня, какой хитростью сотворил ты эдакое пиво?» — «Да тут нет никакой хитрости, — отвечал бедной, — дело самое простое, — как принёс я от тебя четверик солоду, так прямо и высыпал его в колодезь: была-де вода сделайся за ночь пивом!» — «Ну, хорошо же! — думает богатой, — только ворочусь домой, так и сделаю». Вот приходит он домой и приказывает своим работникам таскать из анбара самой что ни есть лучший солод и сыпать в колодезь. Как взялись работники таскать из анбара, и впёрли в колодезь кулей десять солоду. «Ну, — думает богатой, — пиво-то у меня будет получше, чем у беднаго!» Вот на другое утро вышел богатой на двор и поскорей к колодезю, почерпнул и смотрит: как была вода — так и есть вода! только мутнее стала. «Что такое! должно быть мало солоду положили; надо прибавить», — думает богатой и велел своим работникам еще кулей пять ввалить в колодезь. Высыпали они и в другой раз; не тут-то было, ничего не помогает, весь солод задаром пропал. Да как прошел праздник, и у беднаго осталась в колодезе только сущая вода; пива все равно как не бывало.