Когда у Марты Баат родилась девочка, небо всю неделю щедро сыпало на Асинтон снегом, да таким непривычно белым, что дети лизали его как мороженое, а женщины, словно в старые добрые времена, набирали полные кастрюли чистой пушистости, кипятили ее и снежной водой полоскали волосы. На семь дней исчезла обычная для горожан раздражительность, и вместо злобного — «Брикет тебе на голову!» — так преобразовалось давнее «Привет!» — люди смущенно говорили друг другу забытое «Здравствуй!», что означало «Не болей и живи дольше!».

Трамваи, такси, автобусы отчаянно буксовали, по уши зарываясь в сугробы, откуда выныривали вовсе не зайцы, а жирные лебеди с черными клювами. В ту зиму они не улетели на юг из-за непомерно разросшейся от ядохимикатов печени, перебрались с озера, где нечем питаться, сюда, в город. Тучные, тяжелые, потерявшие облик дарственных птиц, лебеди путались под колесами машин, в ногах прохожих и вносили беспорядок в городскую суматоху, отчего несколько тише становилась давняя, всех измучившая грызня по поводу названия города. Одна половина жителей утверждала, что Асинтон означает не что иное, как Асин тон — то есть тон некой Аси, продавщицы магазина «Краски-лаки», которая в незапамятные времена будто бы спасла город от нашествия гигантских муравьев. Другая половина смеялась над этой версией, объясняя происхождение названия города от имени легендарного аса Интона. Отважный мастер своего дела, он якобы так лихо выводил в голубом небе инверсионным следом самолета стихи для любимой, что вошел в историю.

Как только изможденной от долгих трудных родов Марте медсестра впервые принесла девочку, то прежде, чем отвернуть уголок корчущегося в плаче свертка, предупредила:

— Ребенок у вас не совсем обычный. Я бы сказала, совсем не такой, как все.

Марта побледнела, привстала с подушек и впилась взглядом в запеленутое тельце, дергающееся в судорогах всхлипов.

— Имеете полное право отказаться от дитя, — продолжала сестра. — Никто не осудит. Сдайте девочку под наблюдение профессора Валька и тем самым избавите себя от страданий. Молодая, еще можете родить нормального ребенка.

— Покажите, — прошелестела Марта похолодевшими губами.

Сестра положила сверток на кровать, медленно развернула. Дитя как дитя: розовое, с пухлыми ручками и ножками, голубоглазое, головка и плечики в золотистом пушке.

— Если подумать, в этом есть даже некоторое очарование, — журчал над Мартой голос. — Хотя и странное. Весь роддом всполошен. Мы тут привыкли ко всякому, но такое… Два месяца назад родился мальчик со слоновьими ушками. Сделали операцию, и сейчас — обыкновенный ребенок. Поэтому не расстраивайтесь — можно девочку никуда не отдавать. Как только выпишетесь, обратитесь к тератологу — это врач такой по разным уродствам.

Марта наконец очнулась:

— О чем вы? Разве не видите, девочка-то красавица!

— Да-да, конечно, — засуетилась сестра, помогая Марте поудобней усесться и приложить дитя к груди. — Однако покажите врачу. Чем раньше, тем лучше.

Все еще не понимая, о чем речь, Марта поднесла дитя к груди и вскрикнула: что-то острое больно впилось в нее.

— Совсем забыла! — всплеснула руками сестра. — Девочка еще и с зубками. Ах если бы только это…

Но Марта уже не слышала ее, белесый туман заволок глаза, и она провалилась в нечто теплое, блаженное. Когда же очнулась, увидела, что малышка, отвалившись от груди, внимательно рассматривает ее, и взгляд голубых глаз в пушистых ресницах вполне осмыслен. Марта притронулась к крохотной ручке с удлиненными пальцами, стала разглядывать ножки, тельце, покрытое светлым пушком и оттого как бы светящееся. Волна нежности захлестнула, закружила ее, когда вдруг послышался глубокий вздох, и тоненький голосок произнес:

— Что такое Асинтон?

Марта вздрогнула и чуть не выронила дочь, рывком положила малышку на кровать, вскочила и с вопросительным испугом обернулась к сестре. Та сочувственно заморгала.

— Она замучила нас этим вопросом. Нынче все дети в каком-то смысле скороспелые, но ваша всех перещеголяла. Однако и это не главное, — многозначительно сказала она. — Вот как раз сейчас… Смотрите, смотрите!

Марта хотела спросить, что там еще, но внезапно ноги ее одеревенели, из груди вырвался вопль, и она бесчувственно рухнула на пол. Наспех прикрыв девочку пеленкой, сестра подхватила ее на руки и с криком о помощи выбежала в коридор.

Явились санитарки, уложили Марту на кровать, привели в чувство нашатырем и инъекцией камфоры.

Какое-то время она лежала неподвижно, упершись глазами в потолок. Что-то случилось или пригрезилось?.. Постепенно увиденное пять минут назад всплыло в сознании. Нет, это ей, конечно, почудилось — говорят, после родов бывают галлюцинации. И все-таки… Ей принесли дочь. Замечательную, крепенькую малышку. Правда, с зубками. И разговаривать умеет… Но потом пошла жуть… Смотрит она на девочку, а та, прямо на глазах, начинает менять свой облик, превращаясь из ангелочка в нечто неописуемо уродливое. Сначала тельце ее скорчилось в судороге, затем вдруг из розово-золотистого сделалось серым с желтоватым оттенком. Пухлые губки вытянулись по горизонтали в лягушечью щель, а пампушки щечек отвисли двумя дряблыми карманчиками, отчего нос удлинился и глаза почти вылезли из орбит. Будто в фильме ужасов.

— Сестричка, мне привиделось…

— Наяву, наяву это, дорогая,, родила ты необычного удивительного ребенка. Такое бывает раз в тысячу лет, а может, никогда и не случалось. Профессор Вальк назвал эту болезнь metamorfozus floris — превращения цветка. Медицина такого еще не знала. Фантастическая болезнь: часа полтора девочка вполне нормальна, а потом начинает задавать мучающий всех вопрос, и лицо ее приобретает опять часа на полтора совсем иной вид, будто дьявольская рука перелепливает его. Но вы не отчаивайтесь. Вы еще молоды, родите еще не раз, а этого ребенка профессор Вальк возьмет в свою лабораторию.

Марта ощутила во рту соленый привкус и как-то отстраненно заметила, что лицо ее мокро от безудержных слез. Удивилась: вроде бы и не плачет, откуда же они? Да полно, с ней ли все это?.. Грудь слегка побаливала от укуса крохотных зубов. Значит, и впрямь все это не придумано костлявой сестрой, смахивающей на злую старую деву, решившую кому-нибудь отомстить за свою незадачливую, по собственной вине скучную жизнь. Что, если эта ведьма подбросила ей чужого ребенка, а ес крошку забрала себе?

От этой догадки Марта вскочила с кровати и бросилась к сестре.

— Признавайся, — безумно залепетала она, сильно встряхивая ее за плечи. — Куда запрятала мою деточку? Чью уродину подкинула? Сейчас же говори, иначе выпотрошу из тебя всю твою требуху!

— Глупая, успокойся! — неожиданно сильным толчком сестра отстранила Марту. — Можешь сделать экспертизу. Тебе же было сказано: в твоей воле оставить дитя профессору.

— И он будет изучать ее как подопытную собачку?! — взвизгнула Марта. — Ни за что! Никогда! Я родила, я и буду нести свой крест! — и она разрыдалась, уткнувшись лицом в тощую сестринскую грудь.

— Вот и хорошо, вот и умница, — стала успокаивать сестра, оглаживая шершавой ладонью ее взлохмаченные кудри. — Даст бог, все уладится. Она ведь на самом деле красивенькая, а то, что превращается в какую-то тва-рюшку, так ведь доктор, может, и вылечит. Охо-хо, — тяжко вздохнула она, по-матерински прижимая к себе всхлипывающую Марту. — Все это за грехи наши… Казалось бы, ну что этой крохе наш Асинтон, так нет, туда же…

К следующему кормлению девочка вновь стала нормальным ребенком, и сердце Марты радостно колотилось, когда она разглядывала розовое личико дочери, аппетитно посасывающей ее грудь. Громко чмокнув, девочка откинула головку и улыбнулась, сверкнув ровным рядком крошечных зубов.