Беглец запоздало пожалел, что выбросил мантию – пригодилась бы теперь, скрыть цепи, а так – куда же их теперь спрячешь? Издалека видны этакие вериги. Вериги… А что, если… Алексей тут же так и сделал – как придумал: разорвал тунику, сняв, выбросил к черту сапоги, вывалялся в грязи, взъерошил волосы. Да, выбравшись на узкую улочку, пошел себе, ничуть не таясь к церковной площади. Гремел цепями, гнусавил:

– Подайте-е-е-е Христа ради-и-и-и богоугодному страннику!

Люди косились, некоторые даже подавали медяхи, да так, что ближе к церкви скопилось на лепешку и жареную рыбку. Позавтракал, поглазел искоса на постепенно собиравшуюся на площади перед храмом толпу, выискивая знакомых, и, не найдя таковых, направился к стене Константина. Знал, там, на одной из прилегающих улочек, располагалась кузница некоего Демьяна Калитоса, более известного в определенных кругах под именем Демьяна Свинячье Рыло. Никого по пути не спрашивал – дорогу ведал.

Кузница оказалась там, где и была – почти у самой стены, серо-кирпичной, старой, местами разваленной – слышно было, как стучал молот. Алексей огляделся, но в кузницу не заходил, устроился неподалеку, в кусточках, у захламленного ручья. Ждал.

Ожидание его длилось недолго: не прошло и пяти минут, как из мастерской выбежал молодой подмастерье в кожаном фартуке, с объемистыми ведрами в руках, и, насвистывая, спустился к ручью. Выбрав место поглубже, наклонился, черпанул водицы…

– Хозяина покличь! – неслышной тенью возник за его спиной беглец.

– Ась?! – Парень обернулся – косая сажень в плечах, не слабый хлопчик, и в глазах – никакого страха, еще бы.

Со скрытой насмешкой оглядел незнакомца:

– А что тебе за хозяин нужен?

Лешка прищурился:

– Демьян. Кто же еще-то? Иль ты, вьюнош младой, еще какому-нибудь хозяину служишь?

Вот этих слов парень испугался! Вздрогнул даже, оглянулся по сторонам, сплюнул:

– Типун тебе на язык! Нету у меня никого другого, окромя господина Демьяна Калитоса.

– Тогда зови, да побыстрее!

– А, – опустив ведро, парень махнул рукой. – А ты кто будешь?

– Кто надо! – жестко отрезал беглец. – Экий ты любопытный, как я погляжу. Таким любопытным одно место – на погосте.

– Иди ты! – подмастерье испуганно заморгал. – Я к тому, что вдруг Демьян спросит – кто звал, да зачем?

– А ты поклон ему передай. От Елизара.

– Передам, ладно.

Схватив ведра, парень быстро зашагал к мастерской, в воротах которой немного погодя возник и сам хозяин, Демьян Свинячье Рыло, и в самом деле, чем-то напоминавший раздобревшего кабана. Осмотрелся, засунув большие пальцы рук за пояс, крякнул и неспешно зашагал к ручью.

Алексей выступил из-за кустов:

– Здорово, Демьян.

– Здорово, коли не шутишь. – Кузнец внимательно оглядывал путника. – От Елизара, говоришь, поклон?

– От него, – невозмутимо кивнул беглец. – Есть у него к тебе одно дело.

– Так он что, на свободе? – удивленно-недоверчиво переспросил Демьян.

– Нет, но, думаю, скоро будет.

Кузнец хмыкнул:

– Будет он. Каменоломни-то глубоки! Так что за дело-то?

– Не знаю, – Лешка пожал плечами. – Выйдет – скажет.

– Ага, выйдет…

– Я же вышел! Слышь, Демьяне, мне бы лишние украшенья снять, – Алексей красноречиво позвенел цепью.

– Украшения, говоришь? – насмешливо прищурился кузнец. – Так, верно, ведаешь – я в долг не работаю.

– Так я не в долг, – прищурился Лешка. – Бери сейчас крест, вон, на шее висит – серебряный, а завтра я его у тебя выкуплю… дуката за два.

– За три, – быстро поправил Демьян и, не дожидаясь ответа, махнул рукой. – Идем. Только быстро.

– А подмастерья? – заосторожничал беглец.

Кузнец лишь усмехнулся:

– Не боись! Мои парни не из болтливых.

Не прошло и десяти минут, как освобожденный от оков Лешка уже шагал вдоль стены Константина, направляясь на западную окраину города – к Пятибашенным воротам. Далеко впереди, в утренней туманно-золотистой дымке вздымалась в голубое, с небольшими белыми облачками, небо величественная колокольня церкви Иоанна Студита. За церковью синело море.

Миновав широкую улицу Пиги без задержки – хоть и очень хотелось остановиться у собравшейся около старого портика толпы, послушать, о чем судачат? – Алексей повернул направо и, пройдя проулками, оказался на тихой и неприметной улочке, поросшей тополями, липами и сиренью. За кустами белели стена и ворота дома Георгия – уютного двухэтажного особнячка, некогда знавшего и лучшие времена.

Подойдя к воротам, Лешка постучал условным стуком – подзывал слугу-сторожа. Внутри, во дворе, скрипнул засов, створка ворот отворилась…

– Ксанфия!

О, слава тебе, Господи, она уже здесь!

О блеск золотых волос, о небесная синь глаз, о…

Не в силах сдерживаться, Алексей крепко обнял жену, целуя в губы:

– Ксанфия, цветок мой!

– Я отослала слугу к отцу Григорию. Кое-что разузнать.

– А…

– Соврала, будто в нашем жилище ремонт. Дескать, поживем некоторое время тут.

– Умная ты у меня. А Сенька где?

– Спит. Утомился – мы ведь сюда на рыбачьей лодке. Да – вот твой амулет.

Алексей надел на шею «Кудрявого Зевса», поинтересовался:

– Кстати. Ты расплатилась с тем выжигой, что приходил от меня? Дала ему двадцать монет?

– Он сказал – тридцать. Столько и отсчитала.

– Вот гад!

– Симпатичный юноша. Что же касается денег – в серьезных делах не принято экономить, муж мой.

– Ты права, как всегда, права, – беглец наконец-то улыбнулся. – О Ксанфия! Какая еще жена понимает супруга с полуслова? С желания? С мысли? Поистине сам Господь вознаградил меня тобою!

– Ну уж, – Ксанфия хмыкнула, по блеску в глазах было видно, что слова мужа ей очень приятны.

– Я должен с тобой посоветоваться по одному очень важному делу, – входя в дом, тихо произнес Алексей. – Очень, очень важному. Возможно, тебе и сыну придется уехать. Возможно – надолго.

– Все настолько серьезно?

– Более чем!

– Тогда ничего не говори сейчас – ты, верно, голоден? Соверши омовение, подкрепись, остынь – а уж потом будем думать.

– О жена моя, похоже, ты лучше меня знаешь, что делать?! Кстати, я уже по пути подкрепился, а вот от омовения не откажусь, как и от стаканчика-другого вина.

Ксанфия улыбнулась:

– Я как раз нагрела воды – в бочку уж сам выльешь. Что же касается вина – подожди, принесу.

– Неси уж сразу к бочке!

Ах, каким наслаждением было сейчас выкупаться, смыть с тела липкий тюремный пот и дорожную грязь! И пусть вода оказалось прохладной – успела уже остыть – разве в этом дело?

– Пей, муж мой! – Войдя, Ксанфия принесла бокал на золоченом подносе. Бокал красного родосского – о неземное блаженство!

Лешка улыбнулся:

– А сама что не выпьешь?

– Ты забыл – сегодня пятница, постный день. Я ведь дала обет соблюдать все посты. Помнишь, в день нашей свадьбы?

– Да помню, помню, – расплескивая воду, замахал рукой Алексей. – Но сейчас исключительный случай. Думаю, отец Георгий разрешил бы тебе выпить… и не только выпить, но и нарушить пост как-нибудь… гм-гм… по-иному.

Лешка, прищурясь, посмотрел на жену – на синие, как море, глаза, на густое золото волос, стиснутое узеньким серебряным ободком, на плавные – такие соблазнительные – изгибы тела, коих не в силах была скрыть даже плотная одежда из тяжелого, затканного серебром бархата и парчи.

– А ну, подойди-ка…

Обняв жену мокрыми руками, Алексей погладил ее по волосам и, обняв за шею, принялся с жаром целовать в губы. Ксанфия лишь томно вздохнула…

Лешка поспешно выпрыгнул из бочки, торопливо расстегивая фибулы. Полетела на лавку мантия. Тяжело упала на пол красная бархатная стола, осталась лишь тонкая полотняная рубашка – длинная, небесно-голубая, до самых пят – ее Ксанфия сбросила сама, обнажая трепетно-молодое тело. О, она еще была хоть куда – в свои двадцать шесть выглядела точно так же, как и восемь лет назад, в первый день их знакомства. Лебединая шея, тонкая талия, стройные бедра, волнующая ямочка пупка, налитая упругая грудь… которую Лешка принялся уже целовать, тискать… И тут же, на широкой лавке, обнаженные молодые тела слились в едином порыве страсти… А потом – еще раз, и еще…