Прежде всего, это было обучение любви к родине, любви к отечеству. И в настоящее время ещё Всероссийский союз учителей на последнем своём съезде, идя по стопам учителей буржуазной Западной Европы, стал говорить о том, что необходимо придать изучению истории национальный характер и воспитывать в учениках «здоровую любовь к родине». Я не знаю, что разумеется под здоровой любовью к родине». Только такие враги русского народа — как захватчики-большевики могли додуматься публично доказывать учителям и соответственно русским школьникам, что любить Россию — Отечество, Родину нельзя, вредно, противопоказано.
«После Октябрьской революции для властей самая главная опасность была со стороны русского народа. Он был наиболее многочисленным, с сильно развитым чувством государственности. Словом, становой хребет всей страны. Чтобы её контролировать небольшой группе лиц, необходимо было взнуздать именно русский народ. Не трудно понять, почему тогда главным (как между прочим и сегодня) оставался лозунг о том, что наибольшая угроза Советскому государству исходила от «великодержавного русского шовинизма.» — отметил в своём исследовании И.Р. Шафаревич.
Стоит заметить, что большевики не употребляли фразу — «борьба с русским национализмом», а эти профессиональные конспираторы презрительно называли эту свою проблему — «борьба с русским Ванькой».
В-четвертых, чтобы отвлечь «простой народ» и особенно молодежь от политики и от неприятных вопросов, Ленин развернул широкомасштабную пропаганду порока, животных инстинктов в человеке. В это время исследования З. Фрейда по поводу базовых человеческих «животных» инстинктов, неизбежно находящихся в подсознании каждого человека, были свежи как свежеиспеченные пирожки. И когда вся европейская интеллигенция увлекалась выводами Фрейда и пыталась их осмыслить, — Ленин с подельниками взяли Фрейда уже на вооружение и в прикладном порядке попытались его применить — чтобы увести молодежь захваченной страны подальше от политики. Тем более, что основатель разрушительной марксистской технологии Ф. Энгельс уже рассуждал о необходимости ликвидации семьи. Через полтора месяца после захвата России у большевиков не было больше проблем, чем уделить самое пристальное внимание развалу семьи и свободной любви, — 16 декабря 1917 года ими был срочно принят декрет об освобождении женщины от семьи — «О расторжении брака», упростивший разводы до минутной формальности. Большевики мерзко, по-сатанински разрушали основы здорового общества. Этот «важный» декрет многих ленинцев сильно разочаровал — согласно Манифесту они ожидали полной ликвидации семьи и соответственно полной доступности женщин для всех.
Поскольку Уголовный кодекс Российской империи был отменен полностью с первых же дней захвата власти, то исчезло и преследование за гомосексуализм, и свобода понеслась во все дыры и щели. Аналог современного доктора Щеглова Льва (Лейбы) Моисеевича тогда специалистом по всем видам секса был его соплеменник Жора Баткис, который с удовольствием отмечал:
«Что касается гомосексуализма, содомии, различных других форм сексуального удовлетворения, которые европейское законодательство рассматривает как угрозу общественной морали, то советское законодательство относится к ним как к так называемым «естественным» половым отношениям. Все формы половой жизни являются частным делом». Нет, — это стало делом новой власти, и нарком государственного презрения А. Коллонтай к восторгу публики орала: «В свободном обществе удовлетворить половую потребность также просто, как выпить стакан воды».
Эта инициатива большевиков легла на готовую почву «прогрессивной» интеллигенции, поддержавшей революцию. В четвертой книге этой серии мы наблюдали, как вдруг с начала 20-го века стала «шалить» большая часть либерально-демократической российской интеллигенции — Иванов в своей башне, «священный» тройственный союз Зинаиды Гиппиус с Мережковским и Философовым и т.д. Тогда это становилось модным, элитным, — «вы этого не понимаете, не доросли». В тогдашней «старой» патриархальной России сексуальными извращениями бравировать было сложно, а теперь — при власти «прогрессивных» захватчиков весь этот порок расцвел открыто пышным цветом. Поэтесса Марина Цветаева изменяла Сергею Эфрону с агрессивной лесбиянкой Софи Парнок, затем Цветаева занялась любовью с Сонечкой Голлидей, с которой решили поэкспериментировать с режиссером Юрием Завадским, который крепко был связан гомосексуальной «любовью» с поэтом Павлом Антокольским.
«Вся Москва знала, что через постель Лили Брик при постоянном муже Осе и при постоянном сожителе «Володичке» Маяковском проходит целая череда ещё и временных мужчин, — отметил в своей книге Н. Кузьмин. — Лиля Брик (девичья фамилия Каган) с 13 лет пошла по мужским рукам и освоила в своем древнейшем ремесле какие-то настолько тайные секреты, что её власть над мужчинами становилась беспредельной и деспотичной. «Знакомиться лучше всего в постели!» — заявляла она всякому, кто попал в орбиту её извращенного внимания. Через постель этой советской Мессалины прошли Н. Пунин, будущий муж А. Ахматовой, Ю. Тынянов, А. Мессерер, кинорежиссеры Л. Кулешов и В. Пудовкин, военачальник В. Примаков, крупный чекист Агранов и два совершенно загадочных человека: Ю. Абдрахманов, шишка из кавказкой республики, и А. Краснощеков (он же Аарон Тобинсон) — портной из Чикаго, затем ставший в Москве одним из руководителей Госбанка.
Обстановка в доме Бриков напоминала собачью свадьбу. Мужчины увивались вокруг томно усмехающейся Лили, отчаянно отпихивая один другого. Впрочем, все смолкали, когда появлялся Янкель Агранов, мрачный чекист высокого ранга. Ему было постоянно некогда, и Лиля уединялась с ним в спальне, не обращая внимания на притихших гостей. Маяковский, как и все члены «Лилиного кружка», сделался полнейшим «подкаблучником». Лиля не останавливала своего постельного конвейера и потешалась над тем, что Маяковский всякий раз мрачнел и сжимал кулаки.
«Вы представляете, — со смехом говорила она, — Володя такой скучный, он даже устраивает сцены ревности». Приближенные Лили называли её «Царица Сиона Евреева».
Рис. Лиля Брик.
В общем, наступили счастливые звездные времена Парнок, Голлидей и Каган-Бриков, которые даже утерли нос «сущему черту» старухе Гиппиус. Но всех перескакала богатая авантюристка-аристократка с международным размахом большевичка А. Коллонтай (1872-1952), в которой бурно смешались крови пяти национальностей.
Эта роковая женщина, дочь почтенного и уважаемого ветерана Балканской войны генерала и дипломата Михаила Довмонтовича, автора либеральной конституции для Болгарии, жила с прислугой в трехэтажном особняке и с молодости несла с собой смерть, — вначале из-за неё покончил жизнь самоубийством сын прославленного генерала Иван Драгомиров, затем из-за этой «Лолиты» покончил с жизнью её учитель. В 21 год она вышла замуж за поляка инженера Владимира Коллонтая. Но вскоре ей очень наскучила семейная жизнь, и она решила её украсить — соблазнила лучшего друга мужа офицера А. Саткевича, и через некоторое время заставила консервативного изнемогающего от ревности мужа принять вариант любви «втроем». Но и это скоро ей надоело, а семейная жизнь ей совсем опротивела после того, когда она встретила пламенную раскрепощенную революционерку Елену Стасову, которая рассказала о революционной романтике, о любви с адреналином и изрекла «непререкаемую» «глубокую» истину: «Семья — это тюрьма!» Соответственно муж — это тюремщик, деспот и тиран. Это было для А. Коллонтай прозрением — вот чего ей надо, — освобождения!
Она тут же полюбила большевизм, как она призналась — за «его бескомпромиссность», и, бросив мужа и сына, взяв с собой кучу денег, в 1898 году поехала за границу «учиться социализму». По дороге она подцепила примерного семьянина экономиста либеральных взглядов Петра Маслова, который, как очумелый, бросил всё в России и метался за Коллонтай по всей Европе, таская с собою жену с детьми. Он Коллонтай надоел, когда она в Париже на кладбище познакомилась со скучающим ленинским курьером — смекалистым А. Шапошниковым, который был младше её на 13 лет. Но Шапошникову трудно было тягаться с революционным авторитетом Плеханова, с которым Коллонтай познакомилась в Женеве и сделала старика своим любовником. Благодаря Плеханову она попала в США и стала местной звездой, объехав за несколько лет с публичными выступлениями всю страну ковбоев и масонов — 123 города.