Последними отходили из Одесского порта базовый тральщик нашего соединения «Взрыватель» под командованием [78] капитан-лейтенанта Трясцина и катер командира ОВРа Одессы Давыдова.

Тральщик «Взрыватель» имел особое задание: поставить мины у входа в порт и на внешнем рейде Одессы.

Было свежее октябрьское утро, холодные капли росы тускло блестели на медных поручнях, на крашеных стволах пушек, на ворсинках шинели.

Трясцин с тяжелым чувством смотрел на высокий берег, где в редкой предутренней дымке лежал не так давно прекрасный город и порт. А сейчас он видел разбитые дома, мертвые сады, разрушенные памятники. В порту стояли полузатопленные баржи и катера, искалеченные краны.

Порт опустел. Ни одного транспорта, ни одного буксира, у которого мог еще вращаться винт, не осталось.

- Пора сниматься с якоря, - сказал Трясцин поднявшемуся на мостик штурману Марковчину.

Корабли все дальше уходили в море и стали уже скрываться за горизонтом, когда, закончив свою работу, тральщик «Взрыватель» вышел в открытое море и лег курсом на Севастополь. На палубе и в кубриках корабля были солдаты и морские пехотинцы, которых матросы устраивали на своих койках, поили чаем, и кок в белом колпаке уже который раз выглядывал из камбуза, беспокоясь, все ли накормлены.

Наконец он вышел на верхнюю палубу и, увидев сидящего на корточках щуплого бойца в стеганом ватнике и пилотке, с аппетитом опорожнявшего котелок с макаронами по-флотски, спросил:

- Ну как, пехота, морской харч? Годен к употреблению?

- Да ничего… И у нас на бережку неплохо кормят! - ответил тот весело, приподняв голову от котелка и рассматривая внимательно кока. И затем добавил нараспев: - Пе-хо-та! Ты еще, наверное, дружок, на клотик чай пить ходил, когда я на «Парижской коммуне» трюмным машинистом был.

- Ну, извиняйте! Осечка вышла, своих не узнал! - смущенно ответил кок, в свою очередь разглядывая морского пехотинца. - Может, чаю горячего выпьешь, браток?

- Ну что же, чай - не водка. Можно будет, - ответил пехотинец примирительно и направился к камбузу.

Вот и солнце поднялось уже высоко над Одессой, а фашисты так и не решились наступать. Более того, партизаны продолжали вести огонь и лишь днем семнадцатого [79] октября разведывательные части румыно-фашистских войск, преодолевая сопротивление партизан и минные поля, осторожно вошли в город.

Шестнадцатого октября авиация противника обнаружила в море корабли. Они шли на Севастополь.

Фашистское командование во второй половине дня подняло в воздух всю свою бомбардировочную и торпедоносную авиацию. Ведь армада кораблей растянулась на десятки миль. Крейсеры и эсминцы подошли ближе к транспортам и своим зенитным огнем прикрыли их. А при подходе к мысу Тарханкут корабли и транспорты вступили в зону действий нашей истребительной авиации и пушек береговых батарей. Семнадцать фашистских самолетов не возвратились в этот день на свои аэродромы, их сбили советские истребители. Три вражеских самолета были уничтожены зенитной артиллерией кораблей отряда.

…Как ни форсировал скорость тральщик «Взрыватель», он не мог догнать караван кораблей.

Обнаружив в море одинокий тральщик, самолеты противника пошли на него в атаку. «Взрыватель» открыл зенитный заградительный огонь, но, видимо, фашистские летчики были уверены в быстрой и легкой победе. Забыв об осторожности, они продолжали снижаться. И вот уже один из «юнкерсов» ушел с горящим мотором в воду.

Но два самолета успели сбросить бомбы. Со свистом они врезались в воду, осыпая осколками корабль. Одна из бомб разорвалась вблизи корабля. Заскрежетало железо, тральщик вздрогнул и остановился, потеряв ход.

- Что случилось? - спросил по телефону Трясцин. Из машины сообщили, что от сотрясения заглохли дизели и прекратилась подача горючего.

- Сейчас исправим! - доложил механик.

В наступившей тишине слышно было, как стучат железными ручниками в машинном отсеке.

Время тянулось медленно, видневшийся вдали отряд кораблей снова уползал за кромку горизонта, оставляя над водой лишь верхушки тонких мачт.

Наконец гулко застучал дизель, и Трясцин, облегченно вздохнув, поставил ручки телеграфа «вперед».

И тотчас же сигнальщик доложил: «На корабль идут пять самолетов». Но тральщик уже набрал ход и готов был встретить врага.

- Живем, Марковчин! - весело сказал Трясцин штурману.

Самолеты снова пикируют на корабль. Осколками бомб [80] тяжело ранило рулевого Никонова. Командир, осторожно поддерживая рулевого, сам стал за штурвал. На мостик прибежал военфельдшер с санитаром. Матрос Синюков, потушив полгар в артиллерийском погребе, выскочил на палубу отдышаться.

- Синюкова на мостик! - приказал Трясцин. Матрос бегом поднялся по трапу и принял из рук командира штурвал.

Тральщик уклонялся от атак самолетов то вправо, то влево, то увеличивал, то уменьшал скорость.

- Какие ближе? - громко спрашивал Трясцин сигнальщика Ефремова, и тот в полный голос докладывал:

- Слева оторвались!

- Право на борт! - командовал Трясцин рулевому и снова спрашивал сигнальщика:

- А сейчас какие ближе?

- Прямо по носу! Оторвались! - кричал сигнальщик.

- Так держать! - командовал Трясцин рулевому, ставил ручки телеграфа «на самый полный вперед», и бомбы с грохотом ложились за кормой.

Наблюдавшие все это армейские офицеры и солдаты всячески старались помочь экипажу корабля. Они установили на палубе и надстройках тральщика пулеметы, вооружились автоматами и открыли не столько прицельный, сколько энергичный огонь по вражеским самолетам.

Корабль уже имел несколько пробоин в корпусе, в кормовой отсек все больше поступала вода, два раза возникал пожар в кают-компании и на юте, но каждый раз огонь тушили, пробоины заделывали, воду откачивали. О пробоинах и поступлении в отсеки воды матросы старались не говорить армейским товарищам.

Так продолжалось до тех пор, пока на далеком горизонте не открылся Тарханкутский маяк. В какой-то момент самолеты фашистов словно отодвинулись в сторону от корабля, и там завязались воздушные бои.

- «Ястребки» пришли, теперь не пропадем! Да и крымская земля рядом, - говорили матросы.

…К исходу следующего дня, расстреляв весь свой орудийный боезапас, с обгорелой трубой и надстройками, с множеством пробоин в корпусе тральщик «Взрыватель» входил в Севастопольскую бухту.

Отряд транспортов и боевых кораблей Черноморского флота успешно выполнил задание и перевез войска целой армии и военно-морской базы без потерь. Войска из Одессы ушли непобежденными. [81]

История войн не знает примера более четкой а организованной эвакуации морем такой массы людей, вооружения и техники. Исключительную роль в обороне Одессы сыграли корабли Черноморского флота. И это естественно: они защищали свою военно-морскую базу.

К утру находившиеся на кораблях и транспортах воинские части выгрузились и рассредоточились на берегу. Армейских офицеров прибывшего в нашу бухту соединения мы пригласили к себе в кают-компанию.

Сознаюсь, с интересом присматривался, я к этим людям из Одессы. Хоть мы в Севастополе и подвергались почти ежедневным налетам и бомбежке фашистской авиации, но нам еще не приходилось участвовать в непосредственных схватках с фашистами, ходить в штыковую атаку под артиллерийским и минометным огнем.

Наши гости чувствовали то, что должен был чувствовать всякий человек, выйдя живым и невредимым из горячего боя, и сейчас радовались непривычной утренней тишине, ясному солнцу и спокойному морю.

Но каким бы ни было приятным и красивым в это тихое утро Черное море, настоящий пехотинец никогда не променяет матушку-землю на эту зыбкую стихию.

- На земле как-то и воевать сподручней и умирать, если надо, спокойней! - говорят бывалые солдаты. - На земле тебе и бугорок и кустик поможет, и зацепиться и удержаться есть где, да и врага обмануть легче. А вода есть вода!

Бывает, что от одного случайного снаряда или торпеды гибнет корабль, а с ним и беспомощные «пассажиры», в которых превращаются бравые пехотинцы, попадая на корабль. Если шторм захватит в море - моряку хорошо. Он на вахте, у механизмов, занят своим делом, а пехота сидит в трюме и томится в ожидании.