В один зимний вечер, еще до наступления темноты, из Севастополя навстречу кораблям вышел катер-охотник № 051 с флагманским штурманом Дзевялтовским.

Порывистый ветер гулял по лысым холмам, запорошенным снегом, темнела где-то справа громада Константиновского равелина, а катер, ныряя на волне и захлебываясь, бежал по фарватеру, чтобы вовремя встретить корабли.

Два корабля, не видя друг друга и идя один от кавказских [112] берегов, а другой из осажденного Севастополя, должны были встретиться в назначенный час в определенном месте у фарватера, отмеченном только на карте штурмана.

Корабли долго шли от кавказских берегов по неспокойному зимнему морю, время от времени попадая в полосу снежных бурь. В море на транспорт набрасывались вражеские бомбардировщики и преследовали до тех пор, пока, сбросив весь боезапас, не выдыхались. Самолеты с ревом уходили в сторону берега. А корабли, резко меняя курс, часто удлиняя этим свой путь, заходили в полосу спасительных туманов, которые поднимались над остывающим зимним морем.

Море «курилось», как говорили моряки: это верхние слои воды, отдавая тепло, превращались в полосы тумана, которые беспрерывно передвигались по всему Черному морю.

К исходу дня транспорт поворачивал к крымской земле и ждал, когда откроется долгожданный, тщательно замаскированный береговой маяк.

Но здесь транспорт и охраняющие его корабли ожидают новые испытания - в воде выставлены минные поля с узкими дорожками скрытых фарватеров.

Эти минные поля были обозначены и на карте капитана транспорта, там указан и безопасный проход, но надо суметь безошибочно найти на свинцовой волне назначенную для встречи точку, иначе можно взлететь на воздух на своих минах.

А командиры транспортов не совсем уверены, что правильно определяют место, где находятся: они много раз уклонялись от атак фашистских бомбардировщиков, изменяли курс, скорость и шли вне видимости берегов, с помощью которых можно было бы определиться. Поэтому на помощь кораблям и выходит катер-охотник из Севастополя. Он, как лоцман, должен встретить их и провести у себя за кормой в осажденный порт.

Поэтому- то штурман Дзевялтовский на катере старшего лейтенанта Бычкова торопился, чтобы вовремя быть на месте. Но подойти на большой скорости катеру-охотнику мешала встречная волна. Она била и захлестывала носовую часть катера, заливала белой пеной палубу до самого мостика. Пришлось задраить все люки по-штормовому и всех людей, кроме вахты на мостике, убрать с палубы вниз.

Когда пришли на место, небо уже потемнело, ветер стих и шла ленивая тягучая зыбь. [113]

- Справа, тридцать, силуэт! - хрипло доложил сигнальщик простуженным голосом.

И тут же Иван Иванович услышал сердитый громкий голос Бычкова.

- Огонь!

Пулеметы застучали так, что задрожала палуба корабля.

Ударила носовая пушка, выбросив пламя. Видно было, как темный силуэт, похожий на громадную птицу, начал отделяться от воды и исчез среди вспышек разрывов в белесом сумраке наступающего вечера.

- Торпедоносец, сволочь! - тяжело дыша, выругался Бычков. - Знают уже, где фарватер, сидят и ждут, как коршуны.

И добавил строго:

- Сигнальщикам смотреть в оба!

А кораблей все нет, с неба снова сыплется мелкий сухой снег. Все больше темнеет.

- Придется включить прожектор, - говорит Бычков Ивану Ивановичу и, сняв рукавицу, сам открывает крышку железного глобуса, - в этой снежной каше транспорт может напороться на минное поле…

Иван Иванович молча раскуривает трубку, укрываясь за обвес мостика, и немного погодя говорит, обращаясь к Бычкову:

- Чуешь, откуда зыбь идет? Учти, нас сносит. Надо машинами подрабатывать, а то и сами место потеряем.

Бычков понимает, что катер сносит с фарватера, но он все возится с прожектором.

И вот луч прожектора протягивается вперед, пробегает по холодным гребешкам волн и где-то невдалеке теряется, словно тает. Потом луч поднимается вверх, упираясь в низко висящие облака. Видит ли его транспорт? Луч внезапно гаснет, и ночь, обступившая катер, кажется еще темнее. Уже, наверное, вышли из Ялты и рыщут где-то в море немецкие торпедные катера. Может, сейчас из этой непроглядной тьмы они внезапно атакуют катер-охотник, выстрелив в него бесшумную быструю торпеду, или расстреляют из пушек в упор.

В это время транспорт «Белосток» с транспортом _»Курск» на буксире в сопровождении тральщиков «Щит» и «Взрыватель» подходил к крымским берегам. В море корабли бомбила фашистская авиация. От близкого разрыва бомбы на транспорте «Курск» вышли из строя машины. «Белостоку» пришлось взять его на буксир. И корабли [114] теперь медленно подходили к Крымскому полуострову.

Перед вечером на тральщике «Щит» вахтенный сигнальщик Кривенко доложил:

- Самолет-разведчик!

- Ясно! - ответил командир корабля старший лейтенант Гернгросс. - Сигнальщикам усилить наблюдение! - и командир дал сигнал боевой тревоги.

Вместе с сигнальщиками командир корабля разглядывал в бинокль серое небо и потемневший горизонт. С той стороны горизонта, где находился берег, появилась черная точка: это на тральщик на бреющем полете шел самолет-торпедоносец.

- Огонь! - скомандовал командир. Орудия и пулеметы тральщика ударили по торпедоносцу. Он отвернул, не дойдя до дистанции залпа, и скрылся в серой мгле.

Но комендоры на корабле не отходили от пушек и пулеметов, до боли в глазах всматривались в наступающие сумерки сигнальщики. Скоро торпедоносец снова появился, но теперь он шел в атаку на транспорты. Уклоняться от атаки транспортам, связанным буксиром, было трудно.

Командир «Щита» прибавил скорость, и вместе с тральщиком «Взрыватель» открыл огонь по торпедоносцу. С большой дистанции самолет сбросил две торпеды.

Торпеды быстро бежали к корме «Курска». Чтобы уклониться от них, «Белосток» дал полный ход. Рванулся буксирный трос и лопнул со звоном. Но торпеды прошли мимо. Транспорт «Курск», не имея хода, начал дрейфовать к минному полю.

- Приготовить буксир! - подал команду командир тральщика и на малом ходу подошел к беспомощно плывущему по волнам «Курску». В наступившей тьме вместе с холодным ветром начал падать снег. Крупная зыбь кренила корабли. «Курск» уваливался под ветер, и буксирный трос дергал тральщик. Кораблям тяжело было идти против зыби в кромешной темноте, не имея береговых ориентиров и зная, что где-то здесь, под дрожащим железным корпусом корабля, может быть, уже появились первые черные шары минного заграждения. И в это время в той стороне, где должна была открыться земля, замигал белый, тусклый в снежной пелене огонь прожектора.

Это встречал транспорты у подходного фарватера катер-охотник из Севастополя.

На катере все уже устали и измотались, ожидая конвой и лежа в дрейфе на тягучей мертвой зыби. Но транспорты [115] надо было встретить, и снова яркий белый луч разрезал темноту. В светлом луче носились мириады снежинок, они кружились и таяли, не долетая до стекла прожектора. И снова наступила тьма. Так продолжалось в течение нескольких часов долгой зимней ночи.

- Чайку бы горячего неплохо, - сказал вахтенному матросу Бычков. Он уже изрядно продрог, его клонило в сон, но он не уходил с мостика.

В этот момент какая-то огромная тень медленно надвинулась на катер.

- Включить ходовые огни, - скомандовал Бычков и передвинул ручки машинного телеграфа.

Подходил транспорт. Обменявшись опознавательными сигналами, корабли легли на фарватер.

- Конвой явно опаздывает и в базу будет входить с рассветом! - с досадой бросил на карту циркуль начальник штаба Морозов и, обращаясь ко мне, распорядился: - Передайте командиру дивизиона Гайко-Белану: контр-адмирал приказал выслать звено катеров, встретить транспорты и прикрыть их дымовой завесой. Позвоните в береговую оборону и предупредите их, конвой наверняка будет обстрелян немецкой артиллерией. Проверьте, поднялись ли с аэродрома истребители. А я позвоню сейчас оперативному дежурному по эскадрилье, чтобы выслал самолеты-дымзавесчики. Протянем тогда дымовую завесу от Херсонесского мыса до Константиновского равелина.