Но ответного сигнала не последовало. Оказалось, что осколком мины машинный телеграф перебит. Гернгросс вызвал к телефону механика и сказал ему:

- Исправлять сейчас некогда! Будем немедленно отходить. Приказания буду передавать по переговорной трубе.

И тральщик, несмотря на прижимной ветер, отошел от пристани. На внешнем рейде, на высокой волне тральщик так же удачно пришвартовался к крейсеру «Красный Крым», принял войска и снова пошел к берегу.

При перевозке десанта катер № 051 под командованием Бычкова был обстрелян с вышки элеватора. В машинном отсеке возник пожар. Добровольцы с катера - моторист Иван Николаенко, Яков Сопильняк и Михаил Соколов, - вооружившись, скрытно пробрались к элеватору, ворвались туда и забросали фашистов гранатами. В этом бою погиб Яков Сопильняк.

Внезапное появление катеров в порту, артиллерийский удар кораблей и решительные действия штурмовых групп морской пехоты определили успех операции.

Морские пехотинцы смело бросались на причалы и выбивали врага гранатой и автоматом из укрытий и дотов. Бои шли за каждый пакгауз и склад.

Фашисты зацепились за каменную ограду и выходные железные ворота порта и открыли оттуда сильный огонь из пулеметов и автоматов. Морской пехотинец главный старшина Кузьменко, пробежав полосу огня, оказался подле каменной стены. Продвигаясь вдоль ограды, он обнаружил железную бочку, поставил ее на попа и, взобравшись на нее, бросил гранату по ту сторону стенки на фашистских автоматчиков. За Кузьменко еще два бойца, перекатывая впереди себя железные бочки, подобрались к стенке и забросали фашистов гранатами. Оставшиеся в живых немецкие автоматчики бросились бежать.

Выскочив из ворот порта, преследуя немцев, бежал с гранатами в обеих руках разгоряченный боем матрос Евтушенко. На улице, прилегающей к порту, он с ходу наскочил на трех немецких солдат, те, вскинув автоматы закричали: [135]

- Матроз, сдавайс!

- Есть сдаваться! - крикнул Евтушенко, швырнул в них гранату, а сам прыгнул в проем окна разбитого каменного дома. Сраженные гранатой немцы упали на мостовую, а матрос, не успев осмотреться в полутемном разрушенном доме, тотчас же услышал короткое, как выстрел: «Хальт!»

Евтушенко бросил впереди себя гранату и упал на искореженный пол. От взрыва гранаты посыпались камни, они больно ударили в спину, и наступила тишина. Приподняв с усилием голову, Евтушенко осмотрелся: еще два фашиста лежали убитыми на полу.

Упорные бои продолжались всю ночь на окраинных улицах и в отдельных домах города. Декабрьское морозное утро осветило разрушенные улицы города, разбитые легковые машины, брошенные орудия и трупы уже окоченевших фашистов, а с эсминцев и крейсера «Красный Кавказ», пришвартовавшегося к наружной кромке Широкого мола, все сгружались войска и техника.

Войска высадившейся 44-й армии развивали успех штурмовых групп морской пехоты.

После высадки бойцов первого броска катера-охотники подходили к кораблям, стоявшим на рейде, принимали десантников, доставляли на пристани порта. Волнение на внешнем рейде, где стояли корабли, усилилось.

Но несмотря на шквальный ветер, на артиллерийский огонь, от которого в бухте поднимались высокие всплески воды, лейтенант Черняк на своем охотнике перевозил бойцов на берег.

Труднее всего было швартоваться к стоящим на рейде кораблям. Катер так кренило на волне, что казалось, он помнет себе борт и поломает мачту. Но каждый раз, подойдя с подветренного борта, Черняку удавалось сохранить свой катер в целости. Бессонная и тяжелая ночь штормового перехода, ярость и азарт прорыва в порт и высадки штурмового отряда, беспрерывные рейды под огнем и бомбежкой измотали лейтенанта вконец, но он не сходил с мостика. Ему помогала закалка, полученная за месяцы тяжелой войны, проведенные в боевых походах и конвоях, вся нервная энергия, которая возникает в человеке и захватывает его в период напряженного боя.

Лейтенант Черняк видел, с какой самоотверженностью работали все офицеры и матросы, где бы они ни находились: на верхней палубе под ледяными брызгами штормовой [136] волны и студеным ветром, под огнем разрывов снарядов и бомб или в тесном задраенном моторном отсеке, где особенно тяжело переносилась качка.

С рассветом артиллерия и минометные батареи противника, установленные на прилежащих к городу холмах, стали вести прицельный огонь уже не только по кораблям десантного отряда, но и по входным воротам в порт. И каждый раз, идя из порта на внешний рейд и с внешнего рейда к причалам, катерам приходилось прорываться сквозь сплошную стену боя.

Но основные силы фашистов были уже разгромлены, и десантные войска вышли на окружающие город высоты, выбивая отдельных автоматчиков из развалин зданий, чердаков домов. Судьба города была решена. Фашисты, оборонявшие Керченский полуостров, боясь, что их отрежут, стремительно бежали, бросая оружие и технику.

Наступил день. Холодный, морозный ветер вместе со снежными зарядами проносился над Феодосийским портом и городом, затем небо снова прояснилось. В холодной синей вышине появилось негреющее солнце, и все кругом засверкало, заискрилось, осыпанное чистым белым снегом, но сейчас же на небе отчетливо возникла стая фашистских самолетов. Они шли на передовую, теперь уже далеко отодвинувшуюся от города.

В порту было неспокойно, ветер гнал волну от берега, и катера-охотники льнули к пристаням и пирсам, заводя покрепче швартовы. Старший лейтенант Глухов с полковым комиссаром Моисеевым обходили стоявшие у пристаней и пирсов катера.

Они побывали на катерах, побеседовали с командирами, узнали, что раненный в грудь лейтенант Еременко отправлен в госпиталь. Больших потерь за время высадки десанта не было, но несчастье произошло с катером лейтенанта Черняка.

В то время, когда Глухов, сопровождавший караван транспортов, подходил с моря к Феодосийскому заливу, на порт налетела группа «юпкерсов». Прямым попаданием бомбы катер лейтенанта Черняка, стоявший у стенки, был потоплен. Сам лейтенант находился в это время у старшего морского начальника, а команда работала на берегу. Матросы разбирали в порту заваленный производственный склад.

Глухов, придя с транспортами в порт, запретил командам катеров сходить на берег и при налетах авиации приказал всем кораблям отходить от пирсов и маневрировать в море. [137]

- Самое страшное и обидное для нас, - сказал Глухов, - это провести через море корабли и транспорты, сберечь их от авиации и подводных лодок и потерять здесь, в порту. Вот так и будут печально выглядывать из воды, как кресты на кладбище, их голые мачты и реи.

Глава двадцать вторая

Шли последние дни тысяча девятьсот сорок первого года. В мирное время перед Новым годом всегда становилось оживленнее и веселее и на работе и дома. Появлялось много непредвиденных дел и хлопот: обсуждались различные варианты встречи Нового года, составлялись поздравительные телеграммы.

На этот раз для многих впервые за их небольшую сравнительно жизнь Новый год подошел среди напряженных боев совсем незаметно.

До самого 31 декабря шли бои на сухопутном фронте. И хотя мы и были отрезаны от советской земли по суше, связь морем с Большой землей не прерывалась. Иначе мы задохнулись бы от недостатка снарядов, продовольствия и пополнения. Но связь морем была периодической и не всегда устойчивого.

С каждым прорвавшимся в Севастополь транспортом или боевым кораблем мы ожидали и почту. А почта шла «на перекладных». Письма и телеграммы, адресованные Севастополю, шли со всех концов Советской страны до Туапсе или Новороссийска и отсюда в трюмах кораблей. По дороге корабли подвергались в море бомбежкам авиации, нападению подводных лодок и всяким случайностям. Письма вместе с кораблем могли не дойти до порта назначения. Отсюда, из Севастополя, мы по-прежнему писали родным, но иногда казалось, что письма уходят в неизвестность, потому что на них все не приходило ответа. Поэтому каждый раз, когда на КП появлялся наш неутомимый посыльный Синяков, мы его обступали и нетерпеливо требовали: