— Есть что-нибудь особенное, о чем бы ты хотела поговорить со мной на этой неделе? — спрашивает Хитон, глядя на меня, когда садится напротив.

Я удерживаю ее взгляд несколько секунд, пока она не начинает говорить снова:

— Твоя тетя Мегги звонила вчера, чтобы спросить о твоем состоянии. Ей на самом деле приятно слышать, что тебе стало лучше, и она просит, чтобы ты приехала к ней на Манхеттен погостить.

Уверена, моя тетя Мегги звонила только для того, чтобы облегчить свою совесть. С тех пор как умерла мама, она старалась проверять нас регулярными звонками, но она больше занята своей собственной жизнью. Мы никогда не были близки.

— Ты происходишь из состоятельной семьи, — продолжает доктор Хитон, при этом ее брови хмурятся. — Не хочешь вернуть свою жизнь назад? Ты же можешь путешествовать. Жить там, где захочется. Определенно, ты не настроена оставаться взаперти в клинике для душевнобольных.

Я поворачиваюсь к окну и нахожу серую птицу с широко расправленными в полете крыльями. Вот где мне хочется быть прямо сейчас — снаружи. Необязательно свободной от Хоторн-Хилл, но свободной от этого кабинета. Свободной от журчащего фонтана и тикающих настенных часов.

— Давай же, Элисон, — теперь она использует свой дружелюбный тон. — Мы обе знаем, что ты не принадлежишь этому месту. Ты не более душевнобольная, чем я.

У нее целый арсенал тактических приемов, который кажется бесконечным. Когда один не срабатывает, Хитон вытаскивает другой. Я пристально смотрю на птицу, настроенная просидеть здесь положенный час, не показывая никакой реакции. Так я достаю ее, чем и наслаждаюсь.

— Ты не хочешь помогать полиции найти убийцу Авы. Ты не хочешь своей собственной свободы. Но должно быть что-то, чего ты хочешь. Так, что это? Скажи, напиши... Можешь пальцем в воздухе написать, если тебе так нравится. Просто дай мне что-то, с чем можно работать.

Я тихо вздыхаю и откидываюсь спиной на диван, взбивая подушку с края. Она на самом деле ненавидит, когда я веду себя так, будто ее здесь нет.

Доктор Хитон наклоняется вперед в кресле.

— Почему бы нам тогда не начать отсюда?.. Где книга, Элисон?

Мороз бежит вниз по коже вдоль моего позвоночника, когда я встречаю ее взгляд. Что, черт побери, она сейчас сказала?

Уголки ее губ изгибаются в легкой улыбке.

— Теперь я захватила твое внимание, да? Где она?

Мне приходится заставлять воздух входить в мои легкие и выходить обратно. Водоворот эмоций захлестывает меня, и он слишком запутанный, чтобы даже разобраться в нем.

Как она узнала об этом? Это невозможно. Полиция ничего не знает об убийстве, и я никогда не произносила и слова о той ночи. Это книга — кусочек моей старой жизни — той, которую я больше не могу выносить, даже просто думая о ней.

— Возможно, ты хочешь выбраться отсюда, но ты боишься, — говорит доктор Хитон, ее тон спокойный и собранный. — Так позволь мне помочь. Расскажи мне, где она.

Я тяжело сглатываю, моя голова кружится, несмотря на то, что я сижу. Понимание ударяет в меня словно кулак, приближение которого я никогда бы не смогла предвидеть.

Если подумать, что доктор Хитон никак не могла узнать о книге, а я сижу с ней здесь и прямо сейчас узнаю, что она о ней знает, значит, это действительно происходит? Или я, как и Леонард, заперта в реальности, которую могу видеть только я?

Я начинаю тяжело дышать, и у меня в груди все сжимается, когда комната начинает кружиться быстрее. Святое дерьмо. Все это время я говорила себе, что не принадлежу этому месту, но что, если это не так? Что если той ночью я полностью потеряла связь с реальностью?

Доктор Хитон говорит что-то, но я не могу ее слышать. У меня в ушах свистит, когда я встаю с дивана и иду в направлении двери, вытянув руки перед собой на случай, если я упаду.

Санитарка в коридоре спешит ко мне, когда я выхожу из комнаты.

— Элисон, что такое? Ты в порядке?

Я поворачиваюсь к ней, мое зрение размыто слезами.

— Хочешь отправиться в свою комнату?

Когда я не отвечаю, она берет меня под локоть и уводит. Доктор Хитон выходит из своего кабинета и обменивается несколькими словами с санитаркой, но я не слышу их. Прямо сейчас я ничего не могу осмыслить.

Я хочу Дэниела. Я хочу его руки вокруг себя, и мне плевать, кто нас увидит.

Но... постойте. Знает ли он, что у меня бред? Он должен знать — он же доктор, в конце концов. Внезапно, меня наполняет стыд. Кто знает, может я придумала и его притяжение ко мне.

Беспомощность окружает меня. Большая часть меня хочет оказаться рядом с Дэниелом, несмотря ни на что. Пусть он только мой доктор, но также Дэниел — мое успокоение. Он единственный человек, которому я полностью доверяю.

Я оглядываюсь в поисках его, пока санитарка ведет меня в мою палату. Мое сердце падает, когда я вспоминаю, что у него сейчас неделя выходных, потому что его сын здесь. Если я попрошу доктора, я получу доктора Тиллмана. «Этого не случится», — говорю я себе.

Мы проходим мимо Морган, и она ярко мне улыбается.

— Эй, хочешь... — Морган прекращает говорить, когда замечает мои глаза. — Что случилось?

— Думаю, ей нужен отдых, — говорит санитарка, похлопывая меня по плечу. — Дай ей несколько часов, чтобы побыть одной.

Морган кивает, и я прохожу в свою комнату, где ложусь на кровать, слишком опустошённая, чтобы позаботиться о том, что моя обувь все еще на мне. Санитарка накрывает меня одеялом и задергивает занавески.

Я не могу уснуть. Я просто пялюсь на стены и подвожу итоги, пытаясь разобраться, что реально, а что нет. Полагаю, что первый шаг — это рассмотреть то, что реально для меня. А затем, как и с Леонардом, мне, возможно, понадобится тот, кто расскажет мне суровые истины.

Наблюдая за тем, как Калеб уходит в аэропорт со своей мамой, я чувствую пустоту в глубине души. Наша совместная неделя прошла замечательно, но закончилась слишком быстро.

Он поворачивается, когда отходит примерно на десять футов, и бежит обратно ко мне, чтобы обнять в последний раз. Все, что я могу, не разбиться на части, когда Калеб сжимает меня своими маленькими ручками.

— Люблю тебя, пап, — говорит он, улыбаясь своими редкими зубами.

— Тоже люблю тебя. Увидимся в сентябре.

Он кивает и возвращается обратно к Джули, которая встречает мой взгляд благодарной улыбкой. Я машу рукой и наблюдаю, как они уходят до тех пор, пока Калеб не скрывается из моего поля зрения, а затем возвращаюсь назад к стойке авиакомпании, чтобы зарегистрироваться на свой обратный рейс в Монтану.

Авиакомпания позволила бы ему лететь одному, но мне было бы не комфортно от этого, так же как и Джули, так что я прилетал в Лос-Анджелес, чтобы забрать его, а теперь еще раз оказался здесь, чтобы передать его матери, после нашего проведенного вместе времени. То, что он навещает меня в Хоторн-Хилл, значит намного больше, чем я могу уместить в словах. Ему довелось увидеть, что я делаю, где живу и как мне нравится исследовать леса, которые я полюбил.

В сентябре я полечу в Лос-Анджелес на три дня, чтобы провести с ним время, пока буду проживать в отеле. И хотя кажется, будто до этого еще очень далеко, и я знаю, что буду скучать по нему, как сумасшедший, когда вернусь домой и увижу коробку хлопьев на кухонном столе, это ожидание ощущается хорошо.

Это означает начало. Джули доверяет мне в том, что я остаюсь трезвым, и дает мне еще один шанс с Калебом, что является большим, чем я заслуживаю. У него теперь есть отчим, и она могла запросто списать меня со счетов, и у меня не было бы оснований для жалоб.

Я уже планирую продолжительный поход с палатками, когда Калеб вернется следующим летом. Ему безумно понравились те две ночи, проведенные в лесу с палатками. Это стало для меня облегчением, потому что я задавался вопросом, сможет ли мой сын, житель большого города, оценить пребывание на открытом воздухе, как это делаю я.